Аббатство кошмаров. Усадьба Грилла - Томас Лав Пикок

Даже из беглого пересказа пьесы видна ее литературная вторичность: сразу же вспоминается Ричард Шеридан («Школа злословия») и богатая традиция комедии эпохи Реставрации. Пожалуй, только в образах дилетантов, претендующих на исключительность, на самом же деле лишенных таланта, внутреннего стержня, ведущих паразитическое существование, есть некий намек на свежесть мысли. И все же в этой пьесе, в частности в речи мистера Комфорта, в зародыше уже содержится то, что лотом станет характернейшей и оригинальной чертой прозы Пикока — живость и жизненность монологов.

В драматургическом отношении удачнее фарс «Три доктора». Многочисленные поклонники добиваются руки Кэролайн Хиппи, единственной дочери отца-ипохондрика, унаследовавшего старинное поместье в Уэльсе и теперь приводящего его в порядок. Отец хочет, чтобы Кэролайн вышла замуж за помещика Мармадука Жернова, она же любит О'Фэра, с которым и венчается, убежав из родительского дома. В этом фарсе больше динамики, а лирическая тональность в сочетании с иронией и образы чудаков, которые, однако, не только рупоры идей автора, но люди с выраженной индивидуальностью, характеры, уже предвосхищают зрелую прозу Пикока.

Русский читатель впервые знакомится с Пикоком.

Произведения, включенные в данный том, относящиеся к разным периодам творческой биографии Пикока и к разным литературным жанрам (повести, эссе, стихи), позволят составить довольно полное представление о художественной манере писателя и его эволюции. В самом деле, повесть «Аббатство кошмаров» была написана в 1818 г., тогда как «Усадьба Грилла» вышла в 1861 г.

В наследии Пикока «Аббатство кошмаров» занимает на сегодняшний день такое же место, как «Гордость и предубеждение» среди книг Джейн Остен. Несколько обстоятельств объясняют подобную популярность книги. В ней изображены реальные, очень известные поэты (Шелли, Колридж, Байрон); из всех произведений Пикока оно наиболее сюжетно и обладает чертами, во всяком случае внешними, характерными для прозы конца XVIII — начала XIX в.: «готический» колорит, тайны, витающие вокруг затерявшегося в глуши поместья, «романтическая» любовная история главного героя Скютропа.

Для Пикока, однако, это было нетипичное произведение. Оно в равной степени значительно отличается как от его ранних, так и поздних романов.

Обычно фабульной, сюжетнообразующей канвой у Пикока становится путешествие (движение — обязательный элемент в его книгах). Тогда как в «Аббатстве кошмаров» строго выдержан принцип единства места (все действие сосредоточено в имении). Единству места соответствует и единство темы, полемика с романтиками, что также не свойственно Пикоку, любящему тематическую полифоничность («Мелинкорт», «Хедлонг-Холл»).

Однако воспринимать «Аббатство кошмаров» лишь как критику романтизма вряд ли правильно. Одновременно с «Аббатством» Пикок работает над статьей «Эссе о модной литературе», в которой дает высокую оценку «Кристабели» Колриджа, которого столь безжалостно высмеивает в повести в образе мистера Флоски. В отличие от критиков «Эдинбургского обозрения», например Т. Мура, Пикок не только понял, но и привял новаторство «Кристабели». Столь же неверно видеть и в Скютропе только пародию на Шелли и забывать, что поэтов связывали дружеские отношения. В мистере Гибеле легко узнается Байрон, а в его стихах — строфы «Чайльд Гарольда». Однако — и это немаловажно — Пикок с почтением относился к музе Байрона. Протест Пикока вызывал не романтизм как художественное направление в литературе, с которым он и сам был связан, но издержки, в первую очередь идеологические, этого движения.

Пикок полемизирует с Колриджем или Байроном в первую очередь не как с конкретными людьми, но как с общественными фигурами, представляющими определенные точки зрения.

Немалое место в повести занимает спор с Колриджем, с его идейно-философской программой, сформулированной в «Светских проповедях» и «Литературной биографии». Здоровому духу французского рационализма «Колридж противопоставил, как писал Пикок, «немецкие идеи» — немецкую романтическую традицию, в своих теоретических положениях основанную на философии Канта.

Английская просветительская литература, высоко почитаемая Пикоком, Колриджу представляется ложной и отжившей свой век, тогда как «готика» (роман М. Льюиса «Монах», драма «Бертрам» Мэтьюрина), все иррациональное, таинственное, мистическое всячески пропагандируются им.

Полемика с Колриджем представлялась Пикоку тем более необходимой, что его влияние на умы соотечественников было огромным. В значительной степени через Колриджа английская публика знакомилась и с немецкой литературой, которую поэт, к негодованию Пикока, препарировал в преимущественно религиозном аспекте.

Идейная значительность Колриджа-Флоски подчеркнута в повести тем, что он центр интеллектуальной и духовной жизни аббатства. Флоски — лучший друг Скютропа-Шелли, соратник и помощник мистера Лежебока и мистера Траура-Байрона. Парадоксально, но в пылу полемики в «Аббатстве кошмаров» Пикок, подчинившись своей страсти к обобщениям, сближает фигуры, в полемическом, идейном и художественном отношении весьма отличные друг от друга. Безусловно, странным выглядит сближение Байрона и Шелли, по духу своему бунтарей, революционеров, с Колриджем. «Я не могу разрешить себе безмятежно смотреть на это постоянное отравление ума и души читателей!» — в сердцах восклицает Пикок по прочтении третьей и четвертой песни «Чайльд Гарольда», «в которых его протест вызвали особенно следующие строки:

Мы так больны, так тяжко нам дышать,

Мы с юных лет от жажды изнываем.

Уже на сердце — старости печать,

Но призрак, юность обольстивший раем,

Опять манит — мы ищем, мы взываем, —

Но поздно — честь иль слава — что они!

Что власть, любовь, коль счастья мы не знаем!

Как метеор, промчатся ночи, дни,

И смерти черный дым потушит все огни.

(Песнь 4, 124. Пер. В. Левика).

И далее:

...Да разве я, пощады не моля,

С моей судьбой не бился смертным боем?

Я клеветы и сплетни стал героем,

Но я простил, хоть очернен, гоним,

Я от безумья спасся тем одним,

Что был вооружен моим презреньем к ним.

(Песнь 4, 135. Пер. В. Левика)

Неизбывная тоска байроновского героя, как, впрочем, и сопутствующий ей пафос, самолюбование казались Пикоку не только неискренними, но — что, с его точки зрения, было гораздо важнее — этически порочными, разрушающими здоровую нравственную основу личности.

Пикок отнюдь не был склонен обвинять Байрона в пристрастиях к мистицизму и уж тем более пенять ему, как Колриджу, за политическую реакционность. Оставив эти соображения за скобками, Пикок с его тенденцией к обобщениям изобличал причину — романтическую экзальтацию. В ламентациях байроновского героя он усмотрел все тот же ненавистный ему дух немецкого романтизма, давшего свои, по мнению Пикока совсем неудачные, всходы на английской литературной почве: романы Анны Рэдклифф, Уильяма Годвина, Мэтью Грегори Льюиса, да и юношеские романы самого Шелли.

Еще более неожиданным представляется