Кречет. Книга 1-4 - Жюльетта Бенцони

Жиль повернулся к старику.

— Ваш внук говорил о сарае, а это жилище хозяина.

— Действительно, это так. Я же сказал вам, что вы будете у себя. Вы удивились, что я не спросил вашего имени. Но ведь я знал его с той самой минуты, когда вы вошли в дом. Не правда ли, вы — последний из великих Турнеминов. А я, господин, я — ваш слуга. Я счастлив видеть наконец-то возвратившегося потомка старых хозяев, настоящих хозяев.

Он медленно снял свою большую шляпу, неизменный головной убор бретонских крестьян, встал на колени, взял руку Жиля и с почтением приложил ее к губам.

Молодой человек быстро наклонился, обнял старика за плечи, поднял его, поцеловал и произнес со слезами на глазах:

— Правда, я — Жиль де Турнемин. Но как вы узнали?

— Лет двадцать назад сюда пришел человек, его звали Пьер де Турнемин. Он отправился в очень длительное путешествие и надеялся привезти много золота, чтобы выкупить замок, где с шестнадцатого века не жил ни один из потомков Турнеминов по мужской линии. Тогдашний обладатель замка барон Луи-Франсуа де Рие случайно находился в замке, но он не соизволил принять своего дальнего родственника, по всей видимости, бедного. И только я, простой егерь, приютил его в своем деревянном домике, и он там долго плакал от стыда и гнева. Да, да, я видел этого плачущего человека, и он был похож на вас как две капли воды. Это был последний потомок грозного Кречета, и я плакал вместе с ним. Он тогда сказал: «Жоэль Готье, я вернусь. Клянусь памятью моих отцов в том, что вернусь сам и возвращу вотчину моих предков, которую только женское чрево отдало в чужие руки». И сегодня, как только я вас увидел, я понял, что хозяин возвратился.

— Увы, нет, — вздохнул Жиль. — Он не возвратился. Он скончался вдали отсюда, в землях Америки, под городом, называемым Йорктауном.

Он умер славной смертью, как и все его предки:

Оливье Кречет перед Мансурой, Жеффруа у Рош-Дерьена, Оливье Второй у города Орей, Жан у Понторсона, Рене у Руана. Пьер умер со славой, но остался таким же бедным. Он завещал мне лишь свою мечту.

— Но вы, господин, вы же молоды, сильны, и вы исполните волю отца. Вы отберете вотчину Лаюнондэ у тех недостойных, что владеют ею сегодня и обрекают ее на гибель. Барон Луи-Франсуа продал Лаюнондэ богатому сеньору графу де ла Муссей, но дальние родственники ваших предков набросились на него, как стервятники. Состоялся процесс, и эти люди отсудили в свою пользу.

Один получил замок, фермы и мызы, удельные права, другой — лес. Это не составило для них особого труда. Презренные крючкотворы! — добавил Жоэль с глубоким презрением. — Надо, чтобы вы, по крайней мере, отобрали замок, господин мой, тогда я смогу спокойно умереть.

— Я бы тоже этого хотел. Я мечтаю всем сердцем об этом, но вряд ли у меня это получится.

Королева дала мне обещание, что замок и владения будут мне возвращены при условии, что настоящий владелец согласится на это. Но этот владелец, которого я видел в Ренне, не желает даже и слышать о том, чтобы уступить хотя бы замок Лаюнондэ, разве что за огромную сумму. Столько я не в силах попросить у Ее Величества, как бы благосклонна она ко мне ни была.

Действительно, в тот день, когда Аксель де Ферсен привел своего друга в Трианон, Мария-Антуанетта очень любезно приняла молодого человека.

Она с нескрываемым интересом выслушала рассказ о его подвигах, и особенно о спасении шведского графа в лесах Виргинии. Эта история ей так понравилась, что она, повинуясь внезапному порыву, протянула шевалье свою королевскую руку.

— Господин Кречет, вы спасли жизнь самого лучшего из моих слуг. За мной награда. Чего вы желаете?

Не дав своему другу вымолвить ни единого слова, Ферсен сам взял на себя смелость изложить его желание.

— Его Величество король соизволил возвратить шевалье его имя и титул. Но, поскольку он хочет жениться, он хотел бы вновь обрести земли и вотчину своих предков, а они, к несчастью, принадлежат сейчас другим.

— Быть по сему. Поговорите с владельцами, шевалье, и сообщите мне, какую цену они хотят.

Господин де Турнемин, королева ни в чем не может вам отказать.

Слово было поистине королевским, тон был самый благосклонный, королева действительно была исполнена добрых намерений. Но после визита к маркизу де Талюэ-Буазорану, кузену его крестного, Турнемин почувствовал, как улетучивается надежда, с которой он спешил в Бретань. Ехать с ответом маркиза в Версаль, просить у королевы требуемую от него совершенно баснословную сумму?..

— Какую же сумму он с вас потребовал?

— Пятьсот тысяч ливров, — ответил за Жиля Баз. — Пустячок, не правда ли? Это совершенно непонятно, если принять во внимание состояние замка, а также то, что вокруг почти нет земель.

Ведь лес принадлежит другому.

Старик Жоэль вдруг как-то постарел прямо на глазах, из него куда-то ушла его удивительная жизненная сила, гордость, которая поддерживала его прямую осанку. Но это длилось какое-то мгновение.

— Думаю, что я могу объяснить. Я вижу лишь одну-единственную причину подобного отказа продать замок — а такая сумма ведь и есть отказ. Он надеется найти здесь сокровища.

В глазах де База взметнулось пламя.

— Сокровища? — прошептал он завороженно. — Какие сокровища?

— Сокровища Рауля де Турнемина. После сражений в Италии он был послом при королеве Англии и при папе Юлии Втором. Он был очень богат, обожал драгоценности, у него была большая их коллекция. Он никому не позволял даже посмотреть на них. Они хранились в сундуке в главной башне, но, когда он понял, что приближается смерть, он запрятал их, и с того времени никто не смог их найти.

— А почему он не завещал их своим детям?

Почему спрятал?

— Он не мог допустить даже мысли, что кто-то другой сможет притронуться к его каменьям, перебирать их. И потом он опасался, что наследники распродадут коллекцию. И кроме этого, он не любил своих детей. Кровь Кречета — страшная кровь.

— Меня она не страшит, — заверил Жиль.

— Тогда умоляю вас: попытайтесь вернуть этому роду его родное гнездо. А я буду молить Бога оставить меня на земле до тех пор, пока я не смогу увидеть его возвращение сюда.

Старик с достоинством поклонился и вышел.

Дверь скрипнула и закрылась за ним. Оставшись одни, два друга долго молчали. Понго между тем открывал сумки. Слышалось только потрескивание дров