Похищение Афины - Карин Эссекс

Я выдвину всего один аргумент в защиту Аспасии из Милета. Всем вам известны отношения, которые нас с ней связывают. И мне кажется, что вы вызвали в суд эту женщину не за то, что она якобы совершила, а лишь потому, что она, являясь моей любовницей, весьма уязвима. Прошу, обратите внимание на то, что ни одна женщина, состоящая в законном браке, не представала перед судом по обвинению в проституции. Нет, вы не осмеливались напасть на ту, которую могли бы защитить муж или родня.

Я бы сделал Аспасию своей законной женой, если б мог. Но я не могу. Она остается в положении любовницы и против моей воли, и против своей собственной, но вследствие того закона, что я сам издал, закона о запрете браков между афинянами и чужестранцами.

Почему я издал такой закон? Для того чтоб способствовать процветанию нашего города и защитить наших женщин. Вы помните, афиняне, было время, когда наши сограждане женились на иногородних, даже на сирийских проститутках, которых встречали в порту. И дети, рождавшиеся в результате таких браков, будучи наполовину иностранцами, наполовину афинянами, становились нашими законными согражданами, наследуя богатство Афин и афинские земли. Новый закон был мною задуман для того, чтоб сохранить афинские средства для афинских граждан, чтоб удержать наши деньги и наши земли для нас. Сограждане! Я защищал таким образом и афинских женщин. Я никогда не делал ничего, что могло бы нанести им вред или обиду. Афинские женщины — это наше величайшее сокровище.

Его прервал Гермипп.

— Перикл, мы благодарны тебе за твое красноречивое участие в процессе, но сегодня судят не тебя. Под судом находится Аспасия, за то, что, желая доставить тебе удовольствие, приводила в твой дом женщин.

— Вот тут ты жестоко ошибаешься, Гермипп. Ты путаешь реальных людей с теми персонажами, которых изобретаешь для развлечения афинян. В своем фарсе ты изобразил меня как пьяницу, хоть каждому в Афинах известно мое мнение, что руки и глаза стратега должны всегда оставаться ясными. Аспасия из Милета разделяет даже самые тайные мои мысли и чувства. Она знает, что действия, в которых ее обвиняют, принесли бы мне огорчение и противоречили б моим понятиям об этике.

Она — жена моего сердца, пусть и не в глазах закона. Ребенка, которого она носит, я стану любить так же, как люблю своих сыновей от первой жены. По моей вине этому ребенку предстоит родиться незаконным, но эту ответственность я стану нести сам. Я издаю законы и я отвечаю за их последствия. Даже если эти последствия могут разбить мне сердце.

— Мы не знали, что у тебя есть сердце, Перикл! — выкрикнул мужской голос.

Многие явились сюда для того, чтоб наказать Перикла, опозорив и наказав меня, сейчас они были на его стороне.

— Законы не создаются по заказу. Закон не может быть изменен ни ради меня, ни ради Аспасии, ни ради нашего будущего ребенка. Не существует человека, ради которого он может быть изменен, так как законы издаются для общей пользы всех граждан Афин. Законы служат обществу, и общество должно повиноваться законам.

Старцы опять застучали по полу тростями, но в знак одобрения сказанного Периклом. Он одержал верх над толпой собравшихся и не собирался заканчивать свою речь.

— Афиняне! Почему мы сражались с персами? Мы сражались с ними ради того, чтоб сохранить за собой право действовать по законам, которые создали мы и с которыми мы согласны. Сограждане, я подчиняюсь законам, как должны подчиняться им вы. Законам, которые могут представить куртизанкой порядочную женщину. Вы слышали показания верховной жрицы Диотимы. Вы слышали, как я клялся в том, что Аспасия не приводила ко мне женщин. Они явились в мой дом только из любопытства, им хотелось узнать, что делают мужчины на своих пирушках. А теперь я попрошу вас уважать наши священные и угодные богам законы, что охраняют наше общество и делают его великим, а не выворачивать их наизнанку, чтоб наказать невинную и беспомощную женщину.

К изумлению всех присутствующих и больше всего к моему, при последних словах на глазах Перикла показались слезы, и одна из них — самая большая — покатилась по его щеке. Драматическим жестом он стер ее у самого подбородка, прежде чем сесть на место. Впоследствии каждый, кто присутствовал на суде, и почти все, кто не присутствовал, заявляли, что, несомненно, Перикла на его речь в защиту любовницы вдохновила одна из трагедий Эсхила, талантливого сочинителя, которого Перикл много лет назад наградил во время фестиваля Диониса. Даже его враги были поражены и растроганы.

Все, что произнес потом Гермипп, уже не имело значения. Никто ничего не слушал. Провели голосование, и почти все члены жюри высказались за снятие с меня обвинений.

— Ты счастлива, Аспасия? — спросил Перикл, обнимая меня, когда мы проходили сквозь толпу доброжелателей, собравшихся у входа в театр.

— Конечно. Я счастливейшая из женщин, поскольку меня любит самый великий из мужей.

Я испытывала и облегчение, и счастье потому, что была оправдана и могла продолжать жить. Но я все-таки испытывала и беспокойство тоже. Единственной причиной, по которой меня оправдали, была не моя правота и не ум, с которым я вела собственную защиту, причина была в том, что двое афинских мужей объявили меня добродетельной. Это было победой, но я не чувствовала себя победительницей.

Лондон и Эдинбург, зима 1807–1808 годов

Адвокаты объяснили ей все подробно — не один раз и даже не два. Три раза они повторяли одно и то же потому, что она никак не могла поверить в то, что слышала. Элджин поклялся, что не остановится ни перед чем, чтобы наказать Мэри в глазах закона и в глазах Божиих, доставить ей как можно больше унижений перед людьми и причинить как можно больше боли. Несмотря на то что мистер Нисбет и все знакомые пытались убедить его не устраивать публичной драмы, он никого не слушал.

— Я не остановлюсь до тех пор, пока актом парламента не будет подтверждено, что Мэри была мне неверной женой. Пусть об этом знают нынешнее и будущее поколения.

Предстояло два судебных процесса, и первый из них уже начался — в лондонском суде проходило заседание по обвинению Роберта Фергюсона в соблазнении супруги лорда Элджина. Мэри с нетерпением ожидала возвращения Роберта, хоть результаты судебного разбирательства были уже известны. Как известна была и главная цель Элджина в этой инстанции — деньги. Элджин заявил на суде, что Мэри была прекрасной женой и что они жили в безоблачном и гармоничном счастье, пока в их жизнь не вторгся этот человек и не соблазнил невинную женщину. За этот проступок Элджин требовал компенсации в двадцать тысяч фунтов. Исход дела был предрешен потому, что обвиняемый не стал обращаться к защитникам. Он поручил своему адвокату зачитать заявление, в котором указал, что, охваченный чувствами, он писал Мэри любовные письма, но она на них не отвечала. Подтверждать версию Элджина о неверности жены Роберт Фергюсон не испытывал охоты.