Операция "Вечность" (сборник) - Станислав Лем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне уже не приходилось бороться с весом собственного тела. Пульс успокоился. Норма. Сквозь шум в ушах начали пробиваться голоса извне. Им положено было звучать знакомо. Я вернулся домой.
Я улыбнулся. К счастью, рядом не было зеркала. Я поднял голову и пробежал глазами по темному щиту. Пульсировали молочно-белые экраны — внешние объективы отключились. В наушниках зашелестело. Я медленно, словно расставлял фигуры на шахматной доске, разъединил провода, снял шлем и глубоко вздохнул. Крышка люка была открыта. Кабину заполнял обычный земной воздух. В нос ударил характерный запах разогретого металла.
Кто-то положил мне руку на плечо. Я нехотя обернулся и увидел над собой саркастически ухмыляющуюся физиономию Каллена с безмолвно шевелящимися губами. В этот момент компрессоры охлаждения замолчали и я услышал его голос.
— Чего ты ждешь? — он почти касался губами моего уха. — Выходи, герой…
Он стоял, согнувшись пополам, поддерживая левой рукой бегущие под потолком кабели, будто боялся, что они упадут мне на голову. В его взгляде было что-то настораживающее.
Я встал и не спеша привел в порядок аппаратуру кресла. Машинально поправил скафандр и повернулся к выходу. Каллен пропустил меня, чуть не втиснувшись при этом в записывающую приставку.
— Иди первым, — буркнул я, — мне не к спеху.
— Что ты, как можно, — рассмеялся он.
Я стиснул зубы и головой вперед вылез в коридор. Здесь можно было выпрямиться. Они прислали за нами исследовательский корабль дальнего радиуса. Не какую-нибудь там посудинку для гномиков. Трогательный жест.
Перед входом в шлюзовую камеру стоял субъект из обслуживающего персонала. Похоже, они опасались, как бы, спускаясь с летницы, я не оступился и не потерял дар речи. На нем был новехонький голубой комбинезон и фуражка с прозрачным верхом. Я молча прошел мимо, миновал кишкообразную, слишком просторную камеру и остановился у выхода. Глянул на небо. Солнце. Редкие пушистые облака. Теплый воздух ласкает лицо. Земля. Можно понять тех, кому здесь нравится.
Снизу донесся громкий шум. Я медленно опустил глаза. Долю секунды водил дурным взглядом по плитам космодрома, прежде чем сообразил, в чем дело. Я невольно попятился, чуть не перевернув человека в голубом, который уже успел встать рядом со мной на трапе. Гул нарастал. Мне дико захотелось повернуться, захлопнуть люк и запустить стартовые двигатели. Сбежать от того зрелища, которое являла собой гигантская площадь.
Я не мог вспомнить, как звучало «сообщение» пантомата, но в нем должно было быть что-то очень внушительное. Мои милые земляки несколько дней ходили, задрав головы кверху. Что-то вроде гигиены психики. Страх. Именно сейчас, когда они наконец-то осуществили извечную мечту о бессмертии.
— Ну же, иди, — услышал я голос Каллена.
Я вернулся. Толпа заколыхалась. Послышались отдельные выкрики. На площадке диспетчерской башни зашевелились объективы голокамер. Неожиданно в небо врезался узкий клинок света. Мгновение стоял неподвижно, потом в быстром танце начал выписывать зигзаги. И вот над горизонтом загорелась гигантская надпись. Имя, а под ним: ПИЛОТ ВЕЧНОСТИ. И пониже — буквами помельче: ПРИВЕТСТВУЕМ ТЕБЯ.
Хоть садись и плачь. Или наполняйся гордостью, как зонтик Эйнштейна. Впрочем, гордость свертывается в человеке, как кислое молоко, когда он остается один. Что же касается слез…
Я чуть не съехал по последним ступенькам. Это был бы недурной номер для репортеров. В стиле "свой парень". В последний момент мне удалось удержаться. Ближние ряды расступились, пропуская какой-то чудной, оклеенный цветными плакатами экипаж. Сюрприз для меня. Следующие двадцать минут я ехал между кричащими, машущими руками людьми, останавливался, что-то говорил, улыбался, в свою очередь махал им. Они получили все, чего хотели. Когда они затихали, я выжимал из себя несколько слов, сопровождаемых одобрительным мурлыканьем стоявшего за спиной Каллена. В цирке это называется "делать комплименты". Самый знаменитый торреро не мог бы упрекнуть меня в забвении канонов игры в популярность.
Умильно улыбаясь, делая ручкой, я старался ни на мгновение, ни на долю секунды не задерживать взгляд на каком-нибудь одном, вырванном из толпы лице. Смотрел только вперед, только на всех. И не видел никого. Я старался не думать о тех нескольких, кто, несомненно, стоял позади толпы и улыбался мне.
Вечером из кабинета в здании Центра я связался с отцом. Его лицо появилось на экране, будто портрет в рамке красного дерева. Вернее, барельеф. Мы долго смотрели друг на друга, прежде чем мне удалось заговорить. Все, что я хотел сказать, улетучилось без следа.
— Это я. Первый, — бухнул я наконец.
Он на мгновение прикрыл глаза. А когда снова открыл их, его взгляд не изменился. Утомление, и ничего больше. Но это не могло быть правдой. Я слишком хорошо знал его.
— Теперь нас у тебя двое, — напомнил я, словно это действительно было нужно.
В его глазах мелькнула искорка. Впрочем, я мог и ошибиться.
— Хотелось бы знать, — начал я… — где ОН… то есть, где Я сейчас?
— А где находишься ТЫ? — не сразу ответил отец, если это можно было считать ответом.
Я заставил себя улыбнуться.
— В Комплексе. Пока что во Втором. А он?
— Не зайдешь?
— Ты уверен, что это так уж необходимо?
Он насупил брови. Нет, он не задумался — он был взбешен. Впервые я видел его таким.
— Я не знаю точного адреса, — холодно бросил он. — Тебе скажут в Сингапуре. Металлургический центр.
Значит, все-таки руда. Я мог себя поздравить. Хотя, что еще мне оставалось после всего случившегося? Что мог сделать я, если б этого не произошло.
— Может, забегу, — медленно сказал я. — Но не сейчас. Мне надо кое-что сделать. И не обижайся. Иначе я не могу…
Отец внимательно посмотрел на меня. Его лицо понемногу оттаивало. Наконец он покрутил головой, словно ему мешал воротничок, и глубоко вздохнул.
— Ты так считаешь? — это не было вопросом. Он разговаривал с собой. — Хорошо. Сделай, что надо, и возвращайся. Мы будем тебя ждать. И вот еще что… — добавил он, опуская глаза, — будь осторожен…
У меня перехватило дыхание. Охотнее всего я заткнул бы уши пальцами. Но во мне теплилась робкая надежда, что он не произнесет тех нескольких слов, которые могли решить все и привести к тому, что одиночество, на которое я его обрекал, не будет делом моих рук.
А ведь он наверняка хотел что-то сказать. Он чувствовал, что это не конец. Если я знал его хорошо, то он знал меня лучше.
И все-таки он промолчал. Снова кивнул головой, пошевелил губами, словно пытался заставить их улыбнуться, потом, не произнеся больше ни слова, выключил связь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});