Королевская кровь. Книга 4 - Ирина Котова

Сколько они лежали так, тяжело дыша и вздрагивая от легких движений друг друга? Минуту? Десять?

— Умеете вы удивить, полковник, — сказала она хрипло, прямо глядя ему в глаза.

— Вы, — проговорил он с трудом и еще раз провел языком по ее щеке, вдохнул ее запах, — сами требовали, чтобы я нашел любовницу, капитан. Я хочу вас.

Она хмыкнула, пошевелилась, и он скатился набок, наблюдая, как она встает, направляется к душевой.

— Так точно, господин полковник, — в ее голосе звучала ирония, — приказы начальства не обсуждаются.

Верная, прямодушная Люджина. Он лениво пошевелился, чувствуя во всем теле расслабленность и легкость. Заставил себя встать и пойти за ней. В конце концов, побудка только в шесть. Есть еще время.

В душе порозовевшая от пара капитан задумчиво и довольно бестолково водила по крутому бедру мыльной губкой, и пена стекала вниз по ноге вместе с потоком воды. Пахло теплым мятным ароматом, смешанным с чем-то травяным, влажным. Обернулась, когда он вошел, молча подвинулась к стенке, давая Игорю место — но он встал вплотную, под горячие струи, обнял сзади, прикасаясь губами к полному плечу, снова провел руками по ее груди. Люджина не отталкивала его. Очень мягко подалась назад, поцеловала его пальцы, коснувшиеся рта. Боги, какая же она вся белокожая, сочная, сколько упругого, крепкого, очень женственного тела. И волосы отрастит, и платьев он ей купит сколько понадобится… только бы удержать это ощущение яркости чувств, вкуса к жизни.

— Как вы себя чувствуете, Люджина? — все же спросил он, уже вжимая ее в скользкую стену.

— Готова… к несению… службы… командииир… — Стрелковский кусал ее за плечо, ласкал рукой, и капитан задыхалась и скользила пальцами по мокрой плитке.

Его организм, после памятной ночи вспомнивший, что принадлежит мужчине и что есть желания, которые невозможно игнорировать, требовал еще и еще. И если бы не опасения, что ей опять будет больно… хотя нет, не выдержал. Сильнее вжал ее в стенку, оттянул на себя бедра — и потом только хрипел и запрокидывал голову, глотая льющуюся сверху горячую воду, потому что видеть, как двигается она навстречу под низкие, резкие стоны-всхлипы, как выгибается и как смотрятся его руки на больших, действительно больших и совершенных ягодицах, было абсолютно невозможно.

— Люджина, — сказал он сипло, когда снова выровнялось дыхание, в глазах посветлело немного и он ощутил, как прижимается к ней всем телом, удерживая трясущимися руками, — вы смело можете меня побить. Я веду себя как дикарь.

Северянка повернулась к нему, неуверенно обхватила за шею, потерлась щекой о подбородок, настороженно глядя темными от минувшей страсти глазами — не оттолкнет ли за это проявление нежности, не усмехнется ли? И в груди его кольнул стыд, заставил потянуться навстречу, обнять крепче. Так они и стояли, прижавшись друг к другу, слушая, как льется вода и ощущая тихое, домашнее умиротворение.

— Я вас потом побью, можно, шеф? — проговорила она ему в шею и подняла голову. Синие глаза были мутные, сонные. — Очень спать хочется.

— Да, — согласился он, но ее не отпустил. От этой груди никак было не оторваться, и он одной рукой водил по телу напарницы губкой, а второй лениво сминал, ласкал тяжелое полушарие, иногда наклоняясь и касаясь губами большого соска, отчего глаза ее снова темнели. — Завтра буду договариваться о прибытии пополнения, капитан. Видимо, придется нам воевать. Свенсен сказал, что на замок готовятся напасть.

— Повоюем, — равнодушно сказала Дробжек. — Какие-то инструкции будут?

— Завтра, — он все-таки усмехнулся, коротко поцеловал ее. Обсуждать дела, одновременно чувствуя в руках женщину, было необычно. — А сейчас спать, капитан.

Дробжек, выйдя из душевой, спокойно направилась к своей аккуратно заправленной постели и забралась под одеяло.

— Спокойной ночи, шеф, — ровно произнесла она и отвернулась к стенке.

— И вам, Люджина, — отозвался он. Послушал ее дыхание, покачал головой. Ни вопросов, ни упреков, ни лишних слов. Он и сам-то не очень понимал, что делает. Знал только, что там, в зале, не позволил бы ей уйти с кем-то из берманов. Хотя разве Дробжек бы ушла?

Игорь полежал еще немного, глядя на спину северянки, встал, захватил подушку и лег рядом с ней, мгновенно согревшись.

— Кровати узкие, неудобно будет, — пробормотала она невнятно, не поворачиваясь.

— Спите, капитан.

— Угу…

Он прикоснулся губами к ее затылку, обнял за талию.

— Вы будете со мной, Люджина?

Северянка молчала — и будь он проклят, если не ждал ее ответа! — наконец, повернулась к нему, уткнулась лицом в плечо и очень сонно и неразборчиво прошептала:

— Столько, сколько вам это будет нужно, Игорь Иванович.

Он задремал, проснулся через какое-то время — женщина, живая, горячая, пахнущая теплой мятой, дышала ему в плечо, и руками он обхватывал ее как надо — и снова задремал. Сил думать не было.

Утром, еще до звонка, объявляющего побудку, Стрелковский проснулся от панического, острого чувства вины. Нечем было дышать, нечем оправдывать себя. Люджина спала рядом, открытая, прижавшаяся к нему — и он некоторое время смотрел на нее, расслабляясь от ее умиротворения и теплоты, прежде чем встать, распахнуть окно в ночной замковый двор и начать судорожно вдыхать свежий, холодный воздух, от которого отступали и презрение к себе, и ощущение повторного предательства — уже двух женщин, и мягкая, удовлетворенная телесная слабость, и ярость за то, что позволил себе отвлечься, окунуться в краткое бездумное счастье.

Он почувствовал, как она проснулась, обернулся — капитан Дробжек сонно и понимающе смотрела на него, и улыбка ее в темной комнате казалась горькой и нежной одновременно.

— Не терзайте себя, шеф, — сказала она хрипло и села, спустив ноги на пол, прижимая к себе одеяло, — я не упрекну вас. Не нужно жалеть меня.

Внутри стало еще муторнее, и она усмехнулась его молчанию, встала, обернувшись одеялом — чтобы не давать лишнего повода для неловкости — и пошла в ванную. И он последовал за ней, чтобы разбить это молчание, чтобы не иметь повода после называть себя еще и трусом. Капитан умывалась, придерживая одеяло одной рукой. Подняла голову и перехватила его взгляд.

— Я не жалею ни вас, ни о том, что было ночью, Люджина, — честно сказал Стрелковский, глядя на нее в зеркало. Коснулся ее плеча, погладил затылок — и она замерла, губы ее дрогнули. В спокойных синих глазах он вдруг отчетливо увидел мольбу оставить ее, дать время прийти в себя. — Вас трудно жалеть — настолько вы цельный человек — и я, честно сказать, не понимаю, чем заслужил вас и зачем я вам нужен со всей той дрянью, что я сделал, и со всем моим прошлым, которое меня не отпустит.