Зеркала и галактики - Елена Вячеславовна Ворон

– На что ты мне сдался? Вечно одно и то же. Я от тебя устал, – он взмахнул рукой, отметая Тони, как ненужную вещь.

Бандиты-зомби разом шагнули вперед, нагнулись, ухватили Тони подмышки и оттащили в угол. Амбал с благостной улыбкой тюкнул его дубинкой повыше виска, и Тони завалился набок.

Мишель смотрела, оцепенев. Происходящее было невероятно, немыслимо. Мишель Вийон – и жиголо, Мишель Вийон – и демон…

Гайда усмехнулся.

– Однако ты и впрямь очень хороша, – заявил он. – Пойдем-ка, свет мой; где у тебя спальное место?

Мишель ахнула. Гайда без конца талдычил, что она ему нравится, – но до сих пор в ее уме эти вещи не сложились.

Гайда хохотнул.

– Полагаешь, будто демоны не берут себе обычных женщин? Ошибаешься.

Он взял Мишель за руку, и от его пальцев как будто потек горячий яд. Мишель дернулась. На самом деле она рванулась изо всех сил, но ослабевшее тело не слушалось.

– Пойдем, милая. – Лицо Гайды вновь засветилось нечеловеческой красотой. – Смелей. Я тебя не обижу.

– Тони! – всхлипнула Мишель, словно он мог ее защитить. – Тони!

Гайда затрясся от беззвучного смеха, затем грубо притянул к себе упиравшуюся девушку. Взвизгнув, она попыталась разжать его пальцы. Тони открыл глаза.

– Иди с ним, – губы еле двигались. – Не бойся. Гайда потратил много сил и устал.

Потратившийся на порабощение чужой воли демон не в силах овладеть женщиной? Мишель зашлась от хохота – и поняла, что свободна. Демон отпустил ее и попятился.

– Замолчи!

Мишель хохотала. Бритоголовый зомби снялся с места и принялся хлестать ее по щекам. Она продолжала хохотать, пронзительно и оскорбительно донельзя.

Удар – дубинка опустилась Тони на спину. Мишель оборвала смех.

Гайда фыркнул, как разозленный козел; сверкнул глазами на нее, затем на Тони. Подошел – и рывком поставил его на ноги. Процедил:

– Даже если ты что-то знаешь, ни к чему трепать языком. – Он тыльной стороной ладони ударил Тони по щеке: – Свободен. Ты демону больше не нужен. Не двигаться! – Гайда выхватил излучатель и уткнул ствол пленнику в грудь.

Мишель поняла, что Тони в самом деле стал свободен от власти белокурого демона, раз тому для защиты требуется человеческое оружие.

– А теперь скажи: я тебе когда-нибудь лгал? Говори: лгал?

– Нет, – признал Тони.

– Я в жизни ни столечко не соврал, – с гордостью объявил Гайда. И с садистской улыбкой добавил: – А она лжет. Она тебя не любит. – Держа Тони на прицеле, он отступил к молчаливым зомби и повернулся к Мишель. Глаза его засветились, вокруг головы зазолотилось прозрачное облачко, в котором мельтешили черные мушки. – Ты его обманула! – высокомерно бросил демон. – А он тебя предал. – Золотое сияние погасло, мушки рассеялись. – Пошли, – велел Гайда своим бандитам и вышел из дома.

Мишель с Тони смотрели друг на друга. Тони опирался ладонью о стену, его покачивало; Мишель дрожала и вжималась в стену напротив.

– Гайда сказал правду, – заговорил он. – Ты меня обманула. Зачем?

У Мишель подкосились ноги; она сползла по стене и села на корточки. Тони дорог ей, как никто другой. Но какими словами его убедить?

– Зачем? – повторил он с болью.

– Затем, что дура! – выкрикнула она. Всплеснулся ужас: что она несет? Как можно?! А слова выскакивали сами собой, неуправляемые, чужие: – Подлец! Вез меня Гайде в постель! Знал же, ублюдок, все знал! – Она закусила язык, ощутила вкус крови. Это не она кричит, это – демон. Отвратительные слова теснились в горле, рвались наружу, жгли огнем. Мишель зажала рот ладонью, но злобные упреки прорвались к губам, смели преграду: – Я хотела тебя защитить – а ты даже не пытался бороться! Посмел сказать «Иди с ним»! Будто я жиголо, а не ты! И валялся бы тут на полу, пока он надо мной издевался!

Она ничего не могла поделать, убийственные слова было не удержать. Демон освободил Тони, но снова забрал власть над нею, Мишель. Хоть бы Тони сообразил, что это не ее слова, не ее злоба… Но он не понимал.

– Твой жиголо на собственной шкуре познал в сто раз больше, чем ты могла бы сегодня узнать.

– Тебе за это деньги платят! – Мишель зажмурилась. Хоть бы он оскорбился, отхлестал ее по щекам, заставил молчать.

Однако Тони ответил негромко, ровно:

– Ты по доброй воле собиралась лечь в постель с жиголо, который обслуживает мужиков-извращенцев. Гайда ничем не хуже. К тому же он великолепный любовник; женщины на него молятся. Я знал, что советовал. Да у него и сил не осталось – он бы тебя погладил, только и всего. И не доставил бы никакой неприятности.

Мишель замотала головой. Тони – умный, тонкий, все понимающий Тони – как же до него не дойдет?

– Мразь! Хотел меня ему отдать – и оправдания придумал!

– Я был готов за тебя умереть.

– Трус! Раб! Жиголо! – Лучше бы Гайда ее изнасиловал, чем заставлял выкрикивать эти ужасные слова.

Тони выпрямился, лицо стало решительным и жестким.

– Я много раз повторял, что противостоять Гайде нельзя – как невозможно одолеть ураган или смерч. Это так и есть, пойми же. Я не просил помощи, не добивался любви. Уговаривал, умолял: не ввязывайся. Хотел оградить тебя от Гайды. Я любил тебя, а ты лгала.

«Не лгала, нет! Я тебя люблю!» – хотела крикнуть Мишель, но горло точно сдавило петлей. Она задыхалась, по щекам текли слезы. Тони, родной, ну помоги же!

Он отвернул лицо, поглядел в сторону.

– Мишель, – голос стал глуше, – ты останешься со мной?

– Нет! Ты меня предал, отдал Гайде! – У нее разрывалось сердце. Она нарушила клятву верности – и ничего не могла с собой поделать.

– Неправда. – Он помолчал. – Ну, пусть я виноват, согласен. Если ты так считаешь… Прости меня. Пожалуйста.

Ее качнуло вперед; сидя на корточках, Мишель уперлась ладонями в пол, чтобы не упасть. Затем потянулась к Тони, моля о помощи. Что же он? Разве не видит ее лица, ее глаз? Ведь демон завладел ее языком, но не захватил душу…

Тони опустил голову.

– Я люблю тебя, – повторил он с горькой безнадежностью.

– Ты мне противен! Извращенец! – Лучше бы ей умереть. Слова любви – талисман, с помощью которого ей один раз удалось вырвать Тони из-под власти Гайды, талисман, хранивший их обоих столько дней – он оказался бессилен.

Тони выложил на столик конверт с путевкой.

– Если сама не поедешь, верни Майку.

Она впилась ногтями себе в горло. С языка рвалась мерзость, и ее надо было удержать. В глазах темнело, видимый мир сужался до малого пятна, в котором серебрились волосы Тони. Он