Том 14. Критические статьи, очерки, письма - Виктор Гюго
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Только сегодня, в два часа дня, я получил ваше письмо, — оно пришло на Гернсей уже после моего отъезда. Мы все трое — Шарль, г-н Дювердье и я — тотчас же отправились в посольство. Я заявил там, что не признаю французской империи, что только в силу необходимости вынужден обратиться к ним по поводу всех этих формальностей с паспортом, и назвал свое имя. Тотчас же послали за министром; однако его не оказалось, и вместо него явился его ближайший помощник, весьма учтивый, с розеткой в петлице. Он начал с того, что попросил у меня разрешения «прежде всего приветствовать в моем лице великого поэта нашего века». Любезно отвечая этому светскому человеку, я снова решительно повторил этому чиновнику свой протест и потребовал, чтобы мне немедленно выдали паспорт.
Он колебался. «Мне надо быть во Франции только для того, чтобы одним национальным гвардейцем было там больше», — сказал я ему. Он поклонился. «Мне тоже», — сказал Шарль. «И мне тоже», — повторил Дювердье, Тогда он обещал выдать нам паспорта, однако попросил разрешения прислать их только вечером. На этом мы и распрощались.
Ведь вы одобряете все это, правда? Я хочу вернуться во Францию, вернуться в Париж совершенно открыто, простым гвардейцем, и оба моих сына будут там рядом со мной. Меня припишут к тому округу, где я буду жить, и вместе со всеми я пойду на городской вал с ружьем на плече.
Все это вовсе не снимает с меня моего зарока; я ни в чем не хочу помогать правительству, но я хочу иметь свою долю участия в опасности, угрожающей Франции.
Полагаю, что мне не посмеют отказать в паспорте. Но эта задержка заставляет меня назначить отъезд только на утро 21 августа. Мы отправимся из Брюсселя в 9 часов и прибудем в Париж в 2 часа 35 минут. Не думаете ли вы, что следует объявить о моем возвращении, не указывая, однако, часа приезда?
В. Г.
Франсуа-Виктору
Брюссель, 26 августа 1870
Милый Виктор, как это грустно, что тебя нет здесь, подле меня, и что я не могу быть там, с тобой. Все опять становится очень сложным. Бонапарт может еще вынырнуть, кризис приобретает странный характер. Мы внимательно следим за всеми событиями и готовы выехать в любую минуту, — однако при одном условии: чтобы это не выглядело так, будто мы едем спасать империю. Главная цель — это спасти Францию, спасти Париж, уничтожить империю. И, конечно, ради такой цели я готов принести себя в жертву.
Интересная подробность: английские газеты сообщают, будто я уже в Париже, бельгийские — что я еще только еду туда, чтобы вступить в национальную гвардию. Беррю сейчас принес мне газеты, где об этом как раз говорится. Одна из них — «Paris-journal» — пишет: «Ходят слухи, что Виктор Гюго обратился с просьбой зачислить его в национальную гвардию. Неизвестно только, разрешат ли ему это». Мне только что сказали, что если я поеду в Париж, меня там арестуют. В это я не верю, но если бы даже так, ничто не помешает отправиться мне в Париж в тот день, когда он будет в смертельной опасности, когда ему будут грозить последствия какого-нибудь Ватерлоо. Я буду горд погибнуть вместе с Парижем, разделить его участь. Но такой конец был бы величественным концом, между тем боюсь, как бы все эти гнусные события не привели к позорному концу. А такую участь я не хочу делить с Парижем. Будет ужасно, если Пруссия остановится, если наступит позорный мир, если пойдут на раздел, вообще на какой-нибудь компромисс, все равно — с Бонапартом или с Орлеанами, — если случится так и народ не скажет своего слова, я вернусь в изгнание.
Нежно тебя целую. Прочти мое письмо Мерису и скажи ему, чтобы он дал прочесть тебе то, которое я пишу ему. Все мои письма написаны для вас всех, в том числе и для нашего дорогого, мужественного Августа.
Полю Мерису
Брюссель, 1 сентября 1870
Мне советуют щадить свои силы, беречь их для решительной минуты. Но наступит ли она? Ваше чудесное и нежное письмо только что дошло до меня и растрогало до глубины души. Вы заканчиваете его вопросом. Я не могу доверить свой ответ почте, Жюль Кларти передаст вам его устно. Он здесь со вчерашнего дня, он завтракал и обедал со мной. По возвращении в Париж он скажет вам то, что я сказал. Я, как и вы, люблю его живой ум, его прекрасную душу. Он передаст вам мои слова, вы убедитесь, что я совершенно готов к отъезду, но в Париж я поеду только по одному поводу, ради одного только дела, на этот раз — героического: «Париж, призывающий на помощь революцию». Тогда я приеду, иначе остаюсь у себя.
Я нисколько не сомневаюсь в конечном результате. Никогда я так сильно не верил во Францию, как теперь. Она сделает свое дело, она создаст европейскую Республику и сама растворится в ней. Исходом этой войны может быть только конец войнам, исходом же этого страшного столкновения монархий — только Соединенные Штаты Европы. Вы до этого доживете. А я — нет. Знаете почему? Потому что я предсказал их. Я первый, 17 июля 1851 года, произнес (среди улюлюканья) эти слова: «Соединенные Штаты Европы». Следовательно, я не приму в них участия. Никогда пророкам не дано было узреть земли обетованной.
У меня выступили слезы, когда я читал ваше письмо. Как вы меня любите! И как я вас люблю!
Да, я совершенно согласен с вами, что возобновить «Le Rappel» было бы целесообразно. В эти дни быть демократом — значит быть патриотом. Защищать Париж — значит защищать вселенную. Homo sum, следовательно, я защищаю Париж.
Как бы я хотел видеть вас!
Шарль, Кларти и Фредерикc уезжают сейчас в Виртен. Совсем близко оттуда, в Кариньяне, идут бои. Они увидят сражение, насколько это окажется возможным.
Генералу Трошю
Париж, 25 сентября 1870
Генерал, старик сам по себе — ничто. Пример же — что-нибудь да значит. Я хочу быть там, где опасно, хочу пойти навстречу опасности, — и безоружным.
Мне сказали, что необходим пропуск, подписанный вами. Прошу вас послать мне его.
Будьте уверены, генерал, в моих самых лучших к вам чувствах.
В. Гюго.
Редактору «Le Siecle»
22 октября 1870
Господин редактор газеты «Le Siecle»!
«Возмездие» никогда не приносило гонорара своему автору, и он нисколько на это не сетует. В настоящее же время продажа первых пяти тысяч экземпляров парижского издания дала пятьсот франков дохода; я просил бы вас внести эти деньги в фонд подписки на пушки.
В. Г.
Избирателям XV округа
5 ноября 1870, полдень
Я чрезвычайно признателен за честь, которую оказывает мне XV округ, остановив на мне свой выбор, и благодарю моих доблестных и дорогих сограждан. Но я уже отклонил и принужден был отклонить предложения нескольких округов выставить мою кандидатуру. Я твердо решил, если только не произойдет какого-нибудь неожиданного события, не занимать в настоящий момент никаких должностей. При том стечении серьезнейших обстоятельств, которые мы переживаем, я считаю своим долгом держаться в тени, чтобы лучше, во всей полноте выполнять скромные и великие обязанности гражданина.
Виктор Гюго.
Полю Мерису
Бордо, 18 февраля [289]
Дорогой Мерис, первые же минуты досуга посвящаю вам, г-же Мерис, Огюсту Вакери. Ах, как мне недостает вас всех! Недостает моей душе, недостает моей совести, моему уму. Никогда я еще так не нуждался в вас, как сейчас, когда вас нет со мной.
Не знаю, дойдет ли это письмо. Причуды пруссаков невозможно предусмотреть, а равно и ограничить.
Итак, мы, наконец, добрались сюда. Поездка была тяжелой. Виктор вам писал и, наверное, уже рассказал о ней. Приехали мы сюда 14-го, в 2 часа; квартиры не достать, все гостиницы переполнены. В десять часов вечера мы еще не знали, где проведем ночь. Наконец-то мы под крышей и даже у приятных хозяев.
Комната стоит 300 франков в месяц.
А теперь, говоря уже между нами, — положение ужасно. Национальное собрание — это Бесподобная палата, мы там представлены в пропорции 50 к 700 (1815 год в сочетании с 1851-м), — это, увы, те же цифры, только в обратном порядке. Начали с того, что отказались выслушать Гарибальди, и тот ушел. Мы полагаем — Луи Блан, Шельшер и я, — что и мы кончим тем же. По всей вероятности, мы не найдем другого средства против угрожающих нам подлых выпадов большинства, кроме мотивированной отставки целиком всей левой. Это нанесет рану Собранию, и, может быть, смертельную. Каждый вечер у нас собрание левых. Мы делаем — Луи Блан и я — огромные усилия, чтобы объединить их. Общее согласие и строгая дисциплина, возможно, позволили бы нам бороться. Но добьемся ли мы этого согласия? Ни одна газета не поддерживает нас. Мы повисли в воздухе. У нас нет точки опоры. «Le Rappel» оказал бы нам неоценимые услуги, если бы издавался здесь. Один из вас должен был бы сюда приехать. Только увидев все собственными глазами, можно судить о создавшемся положении. Издали вы его себе не представляете.
