Белинда - Энн Райс

— Блэр, ты так орешь, что тебя даже в холле слышно, — заметил Джи-Джи.

— Очень на это надеюсь! — повернувшись лицом к двери, закричал Блэр. — Ладно, оставим на время Бонни. А что ты сделал с письмом Белинды? С тем самым, в котором она рассказала всю правду.

— Оно в банковской ячейке в Новом Орлеане. А ключ — в другой ячейке.

— А те фотографии, что ты с ними сделал? — спросил Блэр.

— Сжег все до единой. По настоятельному совету своего адвоката.

Господи, как мучительно было жечь фотографии! Но я знал, что рано или поздно мне придется это сделать. Если снимки попадут в руки полиции, о них пронюхает пресса, и тогда при наличии фотографий дело примет крайне неприятный оборот. Картины — все же нечто другое.

— А вы уверены, что ни одной не осталось? — поинтересовался Блэр.

— Да. То, что не сгорело, отправилось прямиком в мусорный бак. Даже федералы не смогут наложить на них лапу.

Джи-Джи горько усмехнулся и покачал головой. Он помогал мне сжигать и уничтожать фотографии, и ему это было так же тяжело, как и мне.

— Не куксись, сынок! — обратился к Джи-Джи Блэр. — А тебе разве не говорили, что вывозить несовершеннолетних за пределы штата в нарушение закона — уголовное преступление?

— Блэр, ты просто сумасшедший, — устало вздохнул Джи-Джи.

— Вовсе нет. Послушай меня, Рембрандт, я на твоей стороне. Но ты правильно сделал, что все спалил. Слышал когда-нибудь о брате Бонни Дэриле? Ты оглянуться не успеешь, как он будет у тебя на хвосте! А в «Юнайтед театрикалз» уже поступают звонки представителей Общества за моральный образ жизни.

— А вы точно знаете?

— Марти сам мне это сказал! В перерыве между цыганскими проклятиями и бандитскими угрозами. Они обзванивают связанные с ними радиостанции по всему Библейскому поясу.[28] Что за бред они там несут насчет того, что Бонни сама разрешила дочери сбежать? Иди-ка ты лучше домой и постарайся сделать так, чтобы не осталось никаких доказательств, что вас с ней связывает нечто большее, чем просто искусство и те розовые сопли, которые ты размазал по каталогам к выставке.

— Я уже все сделал. Но думаю, Джи-Джи прав. Вы слишком неосторожно себя ведете.

— О, ты такой душка. Истинная правда. — Блэр сунул руки в карманы и, зажав сигару в зубах, начал мерить шагами комнату. Затем он выплюнул сигару и сказал: — Но позволь мне кое-что тебе сказать. Я люблю эту девочку. И нечего так на меня смотреть, и, будь добр, попридержи язык. Ты ведь думаешь, я ненавижу Бонни, потому что она меня кинула. Ты, конечно, прав, но ненавидеть Бонни — все равно что ненавидеть плохую погоду. Я люблю эту маленькую девочку. Она выросла на моих глазах. Я качал ее на руках, когда она была совсем крошкой. Она милая и добрая, совсем как ее папочка, и всегда такой была. И никакая грязь не могла к ней прилипнуть. Я тебе больше скажу. И у меня были в жизни такие периоды, когда я сталкивался исключительно с мерзостью. Это бизнес, вранье на каждом шагу — словом, грязь и еще раз грязь. И знаешь, что я тогда делал?! Я поднимал трубку и звонил ей. Да-да, Белинде. Даже еще совсем крошкой она была личностью. Настоящей личностью. Во время вечеринок на Сент-Эспри мы уезжали вместе, она и я, и катались на ее чертовом мотоцикле. А еще разговаривали. Эти паразиты ее поимели. Что было почти неизбежно. Кто-то должен был за ней присматривать!

Блэр сделал глубокую затяжку, выпустил дым в комнату, а потом тяжело опустился в кресло возле окна, положив ноги в серебристых теннисных туфлях на бархатное сиденье кресла напротив, и погрузился в свои невеселые мысли.

Я ничего не сказал. На меня снова мутной волной нахлынула тоска, мучительная тоска, совсем как давеча на кухне моего дома и в коттедже в Кармеле. Господи, как же мне ее не хватало! И я страшно боялся за нее. Выставка имела триумфальный успех. Да, триумфальный, поскольку именно такой эпитет употребил осторожнейший из людей. Но где она? Почему она не здесь, чтобы разделить со мной успех.

Блэр наблюдал за мной сквозь клубы ароматного дыма.

— Ну а теперь, может, все же расскажешь, что произошло, когда Бонни заявилась сюда? — требовательно спросил он. — Так расскажешь мне все грязные подробности или нет?

Неожиданно раздался громкий стук в дверь. Затем еще и еще, словно за дверью стоял не один человек, а несколько.

— Нет, Джереми, — покачал головой Джи-Джи. — Не надо.

Я заглянул ему в глаза и снова увидел Белинду. А еще я увидел милого мальчика-переростка, который всегда говорил все, что думал.

Стук в дверь стал настойчивее. Но Блэр не обратил на него ни малейшего внимания. Он по-прежнему смотрел на меня в упор.

— Блэр, неужели вы не понимаете?! Все в прошлом. И мне больше нечего добавить. Я никому ничего не скажу. И надеюсь, что вы тоже.

— Джи-Джи, открой наконец эту сраную дверь, черт бы их всех побрал! — воскликнул Блэр.

Репортеры, столпившиеся в холле, размахивали утренними газетами. У них были свежие номера «Мира за неделю», утренние выпуски «Лос-Анджелес таймс» и нью-йоркского таблоида «Ньюс бюллетин».

— Вы видели последние статьи?

— Какие вы можете дать комментарии?

СИДЕЛКА РАССКАЗЫВАЕТ ВСЕ. БОННИ, ДОЧЬ И МУЖ — ЛЮБОВНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК. ПОРНОГРАФИЧЕСКИЕ ПОРТРЕТЫ ДОЧЕРИ БОННИ. ДОЧЬ БОННИ УБЕГАЕТ ОТ ОТЧИМА, ЧТОБЫ СПУТАТЬСЯ С ХУДОЖНИКОМ ИЗ САН-ФРАНЦИСКО. ЗВЕЗДА «ПОЛЕТА С ШАМПАНСКИМ» БРОСАЕТ ДОЧЬ-ПОДРОСТКА РАДИ МУЖА-ПРОДЮСЕРА. БЕЛИНДА ДО СИХ ПОР В БЕГАХ.

— Ну что, Рембрандт, похоже, ты получил первый укол.

3

Все утро напролет, пока очередь перед галереей на Фолсом-стрит, растянувшаяся на два квартала, становилась все больше, на меня, как из рога изобилия, сыпались новости — по радио и телевидению, в виде телеграмм на дверном пороге и звонков от Джи-Джи и Алекса по только что установленной частной линии.

Мне предоставили еще три дополнительные линии, но теперь моя история попала в руки таблоидов, и ситуация вышла из-под контроля. Она стала даже еще хуже, чем когда я получал звонки с угрозами аж из Новой Шотландии.[29] Барбара — секретарша Дэна — теперь проводила в моем доме, так сказать, полный рабочий день, как автомат отвечая на звонки.

Началось. Скандал разрастался, как снежный ком. Сиделки, парамедики, шофер, которого Марти, кстати, уже успел уволить, двое моих соседей, видевших меня с Белиндой, с удовольствием продавали свои истории. Кинокритики раскопали запылившиеся записи о показе в Каннах «Конца игры». Телевизионщики и радиожурналисты, конечно, опасались пользоваться лексиконом из арсенала желтой прессы, но с каждым днем медийные агентства все более уверенно ссылались друг на друга. Новости о пожарах, наводнениях, политических событиях, естественно, никуда не делись, но мы стали сенсацией дня.