Адмирал Колчак - Валерий Поволяев

На линии Новониколаевск – Ачинск шли сильные бои; было много раненых, обмороженных. Когда началась эвакуация пострадавших, чехи поснимали с санитарных эшелонов все паровозы и поставили на свои поезда.

А в русских теплушках тем временем умирали люди. Колчак направил несколько телеграмм Жанену и Сыровны – бесполезно. Он просил: обеспечьте паровозами хотя бы эшелоны с ранеными. Сам он готов был подождать. Ни Жанен, ни Сыровны на эти телеграммы даже не отозвались, словно Колчак перестал существовать для них, уже не был Верховным правителем.

22 ноября, прямо в вагоне, Колчак подписал постановление о назначении Виктора Николаевича Пепеляева председателем Совета министров. Вызвал Пепеляева к себе в вагон, дал прочитать ему бумагу с еще не высохшими чернилами и спросил напрямик:

– Что намерены делать? Ваша программа?

– Прежде всего – всех примирить, – не задумываясь, ответил Пепеляев. – Совмин с городскими думами Сибири, земство с армией, союзников...

– ...с партизанами, – усмехнувшись, оборвал его Колчак.

Пепеляев сделал вид, что выпада Верховного не заметил.

– В конце концов создадим правительство общественного доверия.

– Кого же вы в него включите? – спросил Колчак.

Пепеляеву очень хотелось назвать первым своего брата Анатолия Николаевича, но вместо этого он протянул задумчиво:

– Ну-у... Наверное, Червена-Водали, Шумиловского, Ларионова, Клафтона... [185]– Пепеляев вопросительно глянул на Колчака, ожидая, какая же последует реакция.

Колчак молчал. Лишь неприятно, по-боксерски, словно после нокаута, двигал нижней челюстью и молчал.

– И еще... еще надо, Александр Васильевич, созвать земский собор, – сказал Пепеляев. – От этого очень многое зависит. Очень, – повторил он с выражением, видя, что Колчак молчит.

Раз молчит, значит, колеблется.

– Как вы относитесь к генералу Сахарову? – неожиданно спросил Колчак.

– Отрицательно. – В голосе Пепеляева появились резкие, почти визгливые нотки. Он знал, что Сахаров находится во враждебных отношениях с его братом, и это раз и навсегда определило отношение Пепеляева к Сахарову. – Бездарно сдал Омск. Сейчас бездарно отступает.

– И что же вы советуете с ним сделать?

– Арестовать!

– Кого на его место?

Пепеляев вновь хотел назвать имя своего брата и вновь не решился. Промолчал.

– Ясно, – произнес Колчак угрюмо: он все видел, он все прекрасно понимал. – Сахарова пока не трогайте.

– Хорошо, – пообещал Пепеляев-старший (разница в возрасте братьев составляла семь лет), но первое, что он сделал, когда встретился с Сахаровым, – приказал арестовать его.

Колчаку ничего не оставалось делать, как назначить на место Сахарова Владимира Оскаровича Каппеля. Каппель был единственным человеком, которого доколчаковская Директория [186]произвела в генералы, вторую генеральскую звезду он получил уже из рук Колчака.

Хоть и было Каппелю всего тридцать семь лет, а Колчак считал, что этому выпускнику Академии Генерального штаба России – самого аристократического учебного заведения – генеральское звание присвоили слишком поздно.

Когда Колчак понял, что с братьями Пепеляевыми ему вряд ли сварить кашу – братья обведут его вокруг пальца, поскольку понятие о чести у них отсутствует вовсе, – он по прямому проводу связался с Каппелем.

Каппель находился в пути – его армия совершала так называемый Ледяной поход – охваченная тифом, голодом, холодом, преследуемая по пятам частями Пятой армии – красной, – она уходила на восток по глубоким снегам, по бездорожью, по старому сибирскому тракту, К железной дороге Каппеля не подпускали вооруженные до зубов чехи: они хорошо понимали, что может сделать регулярное войско. Каппель матерился, но с чехами не связывался – все-таки союзники...

«Владимир Оскарович, я намерен снять с себя полномочия Верховного правителя», – отстучал ему по телеграфному проводу Колчак.

«Очень сожалею, – прямодушно ответил Каппель, – кроме вас, я не вижу ни одного человека, который мог бы занять это место».

«А я вижу».

«Кого?»

«Вас».

Некоторое время Каппель молчал. Старенький, с гнутыми катушками телеграфный аппарат как будто умер. Наконец Каппель ожил:

«Благодарю вас, Александр Васильевич, но я не готов принять столь лестное предложение. Я отказываюсь...»

«В чью пользу?» – вновь перебил его Колчак, и по тому, как он, обычно осторожный, старающийся не обижать людей резкими словами или излишней поспешностью, повел себя, было понятно, в каком состоянии он находится.

«В вашу, Александр Васильевич!»

На этом телеграфная связь прервалась. Каппель двинулся дальше. Он пробивался к Байкалу. Морозы жали все сильнее и сильнее, от них лопались деревья, и не только они – с пушечным грохотом, опасно стреляя каменной шрапнелью, разваливались старые скалы, каменные зубья, с языческих времен сидящие в здешней земле, которым поклонялись все, кому не лень, даже солдаты микадо, рассыпались. Исчезли птицы и звери: они либо гибли, либо ушли в более теплые места, либо затаились, зарывшись в снег, в землю, сами сделавшись землей, ее плотью, корнями деревьев – главное было выжить, и для этого можно было притвориться кем угодно. Только одни люди не могли стать землей, они хрипели, плевались кровью, оставались лежать на дороге. Присел вроде бы человек малость перевести дыхание, скорчился на корточках, а в следующую секунду, глядь, его уже и нет – ткнулся головой в ледяной заструг и затих, – остальные шли дальше, на восток.

Части Каппеля пробились к Байкалу только в конце января 1920 года. Каппеля к этому времени уже не было в живых: он отморозил себе обе ноги – их ему отрезали, – а легкие застудил так, что вылечить генерала было невозможно: не помогли ни медвежья желчь, ни жир, пахнущий навозом, который надо было пить с ложки расплавленным, ни настойка золотого корня, – и умер. Произошло это на разъезде Утай, близ Иркутска, 26 января.

Это случилось позже, через два месяца, а пока на дворе стоял ноябрь 1919 года.

Телеграфная связь Колчака с Каппелем так и не возобновилась.

– Достойный человек, – сказал Колчак Анне Васильевне. – Как только прибудем в Иркутск, я ему присвою звание генерала от инфантерии.

Но присвоить Каппелю звание полного «пехотного» генерала Колчак не успел.

Пока же самыми боеспособными, самыми организованными войсками в колчаковской армии оставались войска Каппеля. Русские эшелоны продолжали стоять – чехи не пускали их, перекрывали дорогу, оставляя на съедение противнику. В эшелонах было много раненых и больных, не способных двигаться людей.

24 ноября Колчак послал командующему чехословацким корпусом телеграмму: «Продление такого положения приведет к полному прекращению движения русских эшелонов и гибели многих из них. В таком случае я буду считать себя вправе принять крайние меры и не остановлюсь перед ними».