Пароль скрещенных антенн - Иосиф Халифман

А как рождается такая целесообразность и согласованность? Не так же ли просто, как та спасающая от иссушения, насыщенная парами воздушная колыбель почвенного животного, которую открыл для науки М. С. Гиляров, как те поднимающиеся из глубины термитника шляпные грибы, которые исследованы французским натуралистом профессором Роже Хеймом, или те готовые свод и арка термитников, на которых сосредоточил наше внимание Пьер Грассе?

В любой реакции живого перед наблюдателем чаще всего предстает только наглядный итог невидимо протекающего в недрах организма изменения состояния и действия тканей и клеток. Из действия массы клеток и тканей и рождается конечный результат. Он может меняться и меняется в зависимости от многих условий. Каждое такое условие воспринимается, прочитывается, разлагается в живом. И оно затрачивает на это времени немногим больше, чем призма, которая преломляет солнечный луч и разлагает его на составляющие спектра.

Любой отрезок, каждая полоса спектра может оказывать свое влияние и вызывать соответствующий ответ. А все эти ответы, вместе взятые, сплетаются и сливаются живым воедино, причем времени на это затрачивается немногим больше, чем их требуется линзе, чтобы собрать в фокусе упавшие на нее лучи.

Мы уже постепенно перестаем удивляться тому, как задание, введенное в «думающую» или счетную машину, быстрее мысли обегает тысячи связанных между собой простых реле, молниеносно рождая ответ — суммированный итог подсчета или продиктованное механической памятью указание. Но живое — система несравненно более сложная, чем самая хитроумная машина. И кроме того, живое — это для нас во многом еще непроницаемый, «черный ящик», который, как правило, ревностно скрывает свои тайны.

Тем и замечателен, тем и поучителен пример всех общественных насекомых, а в их числе и термитов, что они открывают перед человеком самое нутро этих загадочных черных ящиков.

Скучающий и ленивый брюзга найдет в них, пожалуй, мало. Многое в них неточно прочитает восторженный мечтатель. Любопытные найдут здесь только новую приправу для своих размышлений. Но зато подлинно любознательные, подлинно преданные науке глаза увидят здесь то, чего пока не рассмотреть в живом даже с помощью наиболее совершенных сверхмикроскопов.

Самим естественным отбором, самой историей органического мира созданы эти действующие живые модели живого, разнообразнейшие прообразы автоматических устройств и самоуправляющихся систем.

В сценках, происходящих между членами семьи, до мельчайших деталей могут быть прослежены нередко все еще невидимые и неуловимые в живом прием и передача воздействий и ответов, перевод раздражений, вход и выход сигналов, путь обратных связей, цепь усилений, механизм регулирования и управления…

Подобно многообразным явлениям обмена веществ — питания и выделения, — воплощенным в движении непрерывно перемещающихся цепей насекомых, они всюду предстают перед наблюдателем. И он воочию, будто сквозь самой природой сотворенную лупу — лупу пространства и времени, видит, как воздействующие условия разлагаются на составные слагающие и как скрытые ответы отдельностей сливаются в единую и очевидную реакцию живого целого.

Напомним: ученые подсчитали, что вода, направленная в поливные канавы для орошения растущей в поле кукурузы, производит в конечном счете несоизмеримо больше калорий, чем если ее бросить на лопатки самых совершенных турбин современных гидроэлектростанций. Этот вывод вполне относится и к нашему случаю.

Много ли калорий может быть извлечено из той жалкой щепотки древесины, иногда насквозь гнилой, трухлявой, которую поглощает отдельный термит, сколько бы он ни прожил? Среди всех изобретенных человеческим гением систем машин и двигателей не существует пока ни одной столь же экономичной, с таким высоким коэффициентом полезного действия, ни одна не способна приводиться в движение этим совершенно ничтожным количеством энергии.

Человек, вглядывающийся в сгусток жизни, непрерывно пульсирующей в безмолвном термитнике, не раз ловит себя на мысли, что древесина, пропущенная через зобики термитов, именно в недрах семьи порождает энергии несоизмеримо больше, чем сожженная в топках под любыми котлами.

Теперь все начинают понимать и видеть, какой богатый урожай прозрений и открытий несет и для естественных и для технических наук, не только прикладных, но и теоретических, планомерное исследование разных сторон жизненного процесса.

Живое в любых его проявлениях можно в определенном смысле рассматривать как некий венец творения природы. Для его изучения наука вооружена сегодня небывало мощными и бесконечно тонкими новейшими физическими, химическими и математическим методами. Они с каждым днем продолжают обострять все чувства человека и разрешающую силу его ума, с каждым шагом вперед увеличивают глубину анализа и широту обобщений, ведущих к открытию новых и новых тайн жизни. А какие важные донесения обещает доставлять постоянная разведка физиков и математиков в биофизике, химиков в биохимии, неустанный поиск инженеров-конструкторов, изобретателей, рационализаторов в соответствующих их интересам разделах и отраслях общей и специальной биологии, в анатомии, морфологии, физиологии, генетике!..

Нужно ли после всего этого говорить, почему в век расщепления атома, в век расцвета автоматических устройств и кибернетических систем пример общественных насекомых и особенно их семья заслуживают внимания не одних только натуралистов и биологов?

БИТВА ГИГАНТОВ

СЕЙЧАС, после того как мы перелистали самые важные страницы естественной истории термитов, перенесемся мыслью еще раз на залитые сухим зноем и исхлестанные пустынными ветрами просторы Гяурского плато. Вернемся, в частности, к расколотому и развороченному ударом тяжелого лома термитнику Анакантотермес ангерианус.

Купол разбит. Его обломки снаружи серые, гладкие и сухие, как глиняные черепки, изнутри сыроваты и пористы, как губка. Источенная нишами и ходами, эта темная, почти черная губка еще сохраняет, казалось, теплую влажность гнезда. Среди обломков с еле слышным шуршанием всюду шевелятся, кишат, движутся, перемещаясь, обитатели термитника.

Одни — и их немало — уходят, исчезая в прохладной, влажной, чуть пахнущей затхлостью и грибами темноте галерей и колодцев, ведущих в глубь термитника. Другие — и их здесь, видимо, большинство — замерли или тихо переминаются на месте. Наконец, третьи — их меньше всего — беспорядочно поодиночке разбегаются во все стороны. Сказать бы, что они бегут, «куда глаза глядят», так ведь точки на головах рабочих — это давно уже не настоящий орган зрения, а почти совсем слепые, невидящие следы бывших глаз.