Тонкий мир - Софья Ролдугина

По-хорошему, нашу звезду должны были после инициации отправить в Замок, но времена наступили беспокойные, да и уровень эстаминиэль для четверых из пяти оставался по большей части номинальным, поэтому заботу о воспитании возложили на леди Элен. Благо мамин ранг позволял…

Стоило вспомнить маму, и стыд накатил по новой.

Элен открыто не одобряла отношения с Ксилем. Считала, что я вообще слишком молода для любых связей, а уж князь тем более не годился мне в пару.

Брат пару лет назад чуть не избил собственного учителя, Мэйсона, за то, что по слухам Рэм якобы уделял мне непозволительно много внимания. И это – брат, который смотрел на вещи с подростковой непосредственностью…

Что сказала бы мама, узнай она о сегодняшнем утре, мне даже думать было больно. Нет, дело не в «неприличном» поведении князя и Дэйра. Наоборот – в моем безрассудстве, в беспечности…

А ведь Ксиль всего лишь поступил честно, показав другую сторону… любви. Свой взгляд на нее… свой и Дариэля.

То, что для меня оказалось немыслимым и шокирующим, для них было естественным. Вот такой конфликт точек зрения. Не поколений, не культур… скорее, возрастов.

Боги, как же все сложно!

Мне опять захотелось плакать.

Скрипнула тихонько дверь. Щелкнул выключатель – зажегся свет. Я зажмурилась, умом понимая, что кто-то вошел и надо с этим кем-то поговорить, что нельзя вот так сидеть, цепляясь за мокрый кафель…

Понимала – но заставить себя действовать не могла.

Максимилиан или Дариэль? Не важно. Пусть уходят. Мне надо подумать и решить уже что-то. Как себя вести, к чему стремиться – хватит уже плыть по течению. А то занесет куда-нибудь к водопаду…

Зашуршали краны. Сначала я не заметила изменений, а потом плечи и спину начало покалывать. Чувствительность возвращалась… И просыпающимся нервам даже теплая вода казалась кипятком.

– Прости.

Все-таки князь. Голос был таким тихим, что мог и просто померещиться, но не узнать его я не могла.

В груди вскипели пополам злость и обида. Ведь это все из-за него! Он разрушил всю мою прежнюю жизнь, приучил думать только о нем, разлучил со звездой, заставил впервые поругаться с мамой и – невольно – причинить боль Дариэлю.

Злости стало чуть больше.

– Прости меня, маленькая, – чуть громче.

Я подняла взгляд. Максимилиан сидел напротив, очень близко. Он смотрел прямо на меня, не отрываясь и не мигая, обхватив колени руками, словно мерз. Капли воды из душа оседали на голых плечах и блестели в волосах, как искусственные бриллианты. На белом-белом лице глаза словно излучали синеву.

– Прости меня, – повторил он в третий раз так, словно действительно чувствовал вину и неуверенность. Будто бы князь был таким же подростком, как я, впервые и необратимо влюбленным, неопытным, непонимающим себя и это непостижимое, прекрасное существо напротив.

Такая совершенная и приятная иллюзия равенства. Но три с половиной тысячи лет, но темный голод, но тени мертвецов за плечами и огонь глубоко внутри…

Я уже не верила в мальчишку из потайной горной долины, из страны, которой никогда не было и нигде нет.

Он, князь, шакаи-ар, телепат – как он мог превратить это утро… в кошмар?

– Никто не совершенен, – тихо произнес Ксиль, отвечая на мои мысли. – Ошибаться могут все. Даже те, у кого тысячи лет позади. Если ты случайно причиняешь боль тем, кого любишь, то это бьет по тебе рикошетом так же сильно, как впервые. И сколько бы ни было воспоминаний, все равно становится страшно: а вдруг именно сейчас ты не сможешь ничего поправить. Вдруг они не простят. Опыт шепчет: все проходит, и сие пройдет… Но это плохая анестезия. И плохое успокоительное. Все равно больно и страшно.

Я поежилась. Странное было ощущение: спина уже отогрелась и вода казалась просто горячей, а вот на ногах онемение еще не до конца сошло, и на босые ступни словно кипяток лили. Пар заволакивал холодную кафельную пустоту ванной призрачным теплом.

Или на меня так действовали слова Ксиля?

– Очень впечатляющая речь, – губы почти не слушались, будто я заново училась говорить. – И часто тебе приходилось утешать истеричных девиц после соблазнения?

Боги, какую чушь я несу… Какое соблазнение? Какие девицы? И почему мне хочется плеснуть в эти синие глаза кислотой, чтобы они не вытягивали из меня душу?

Ксиль опустил ресницы. На них тоже застыли прозрачные капельки воды.

– Я никогда никого не утешал, Найта, – мое имя прозвучало так лично, так невыносимо интимно, что вновь стало жарко. – Я никогда не пытался вогнать свои поступки в рамки каких-то обычаев и традиций только для того, чтобы продлить отношения. Я никогда не просчитывал каждый свой шаг для того, чтобы желание разделить с кем-то жизнь стало реальностью. Да и не хотел этого…

– Чего?

Пар становился все гуще. Он почти глушил слова. И очень хорошо прятал лицо.

– Делить жизнь на двоих. А с тобой – хочу…

Вот так, просто. Да у него все просто! А мне потом мучаться!

– Почему? – быстро, еще до того, как он договорил, откликнулась я. Горячие струи из душа разбивались о плечи, стекали по спине. Слив уже не справлялся с потоком, и на полу было по щиколотку воды. – Чего во мне такого особенного? Чего такого ты не нашел за тридцать шесть веков во всех своих подружках, что есть во мне? – я по-прежнему шептала, но Ксиль втягивал голову в плечи, как от крика. – Почему ты следуешь сейчас моим желаниям, а не своим, почему пытаешься сам подстроиться, а не перекраиваешь меня? Почему, Ксиль?

Глаза под пушистыми ресницами распахнулись. Даже белесый туман не сделал пронзительный синий цвет бледнее.

Почему я ловлю его взгляд даже сейчас, когда ярость перехлестывает через край?

– Я не знаю, – четко и раздельно произнес Максимилиан, и его голос был голосом князя, а не запутавшегося мальчишки. – Не знаю, и знать не хочу. Я даже понять не могу, с какого момента вся эта ложь стала настоящей любовью. И почему это вообще случилось, тоже не знаю. Может, потому, что я был открыт с самого начала. «Она все равно умрет, – думал я, – зачем ей врать в мелочах?». А ты была доверчивой… открытой… верила каждому слову. Не было нужды в манипуляциях, чтобы получить твое сердце. Пара слов, пара поцелуев, несколько откровенных разговоров – и все, ты – моя. Таких девочек, Найта, миллионы, – он сощурился, и взгляд стал жестоким. – Нецелованных. Чистых. Вы посвящаете свою жизнь не тем, кто действительно этого достоин, а тем, кто первым решится взять вас себе. У тебя этим кем-то оказался я. А мог стать тот же Дариэль. Он просто ждал, пока ты вырастешь…