Ковчег детей, или Невероятная одиссея - Владимир Липовецкий

Юноша нетерпеливо открыл конверт и пробежал глазами письмо.

— Значит, мы не высадимся в Бордо?

— Штаб-квартира Красного Креста взвесила все обстоятельства и приняла именно такое решение.

— Тогда я пойду, чтобы обрадовать своих товарищей.

— Подождите, Леонид, — попросил Аллен. — Вчера вы виделись с господином Рюлом, который представляет молодежный отдел Красного Креста. Как прошла встреча?

— Прекрасно! Мы хорошо поняли друг друга. Но главное, всем колонистам была подарена фотография американского президента с подписью: «Детям Петрограда с наилучшими пожеланиями от их друга. Вудро Вильсон».

Дейбнер открыл портфель и достал хорошо знакомую фотографию. Вильсон подарил Аллену точно такую же. На президенте черный костюм, рубашка с закругленным воротником, светлый галстук и того же цвета платочек в нагрудном кармане. Лицо спокойное и чуть строгое. Взгляд через пенсне устремлен не в объектив, а куда-то в сторону и выше — в одному ему известное будущее.

— Но это еще не все, — сказал Дейбнер. — Джеймс Рюл дал мне копию письма, присланного ему Вильсоном. И вот что там написано:

«Обращаемся к вам с просьбой передать колонии петроградских детей, которые находились в течение прошлого года под заботой Сибирской комиссии Американского Красного Креста и теперь перевозятся в Европу, наши искренние приветы. Можете с уверенностью сказать детям, что весь народ Соединенных Штатов глубоко сочувствует им и надеется, что их будущее будет счастливым и вознаградит их за доставшиеся на их долю испытания. С глубоким уважением -

Эдит Болинг Вильсон, Вудро Вильсон».

— Я тоже вам желаю счастливого путешествия на борту «Йоми Мару».

Кеппель пожал руку юноше и обнял его.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

РОЗА ВЕТРОВ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

АЛЕКСАНДРА МАТВЕЕВНА

Проводник помог мне опустить на перрон багаж и помахал рукой.

— Будьте осторожны! В Ленинграде гололед.

Над городом сиял голубой купол неба. Такой же величественный, как и купола храмов. Природа и человек соперничали в своих творениях.

К счастью, со стороны Финского залива не дул ветер, обычно сырой и пронизывающий, о чем меня предупредили мои московские друзья, посоветовав прихватить с собой свитер, да потеплее.

Проводник, увы, оказался прав. Улицы, площади, спуски и лестничные марши покрыл сплошной слой льда, тонкого и прозрачного, как стекло. Разбить такое стекло трудно, зато легко, поскользнувшись, поломать кости.

В мои планы не входило провести ближайшую неделю в больнице. Потому я передвигался как можно осторожнее.

Спустившись в метро, я вышел на четвертой станции. Нужная улица была рядом. Дорогу к дому преградил дворник со скребком в руках: с его помощью он убирал лед с тротуара. Обходя дворника стороной, я чуть не грохнулся.

— Внимательнее, приятель!

— У меня скользкая обувь…

— Да, в таких башмаках лучше ходить по паркету, — согласился дворник, а затем неожиданно сказал: — Могу поспорить, вы моряк.

— Откуда такая уверенность?

— Мы людей распознаем издалека. С нашим братом, дворником, даже милиция советуется.

— Шерлок Холмс!

— Такая работа.

— Вы служили в армии?

— Судите по офицерской шапке?

— По ней и по кокарде.

— Здесь особый случай. Шапку недавно обронили с верхнего этажа. Обошел все квартиры… Повесил объявление… Никто не отзывается.

— Интересная история.

— Интереснее, чем думаете. Военные в нашем доме не проживают. Откуда взяться подарку? Не с неба же!

— К кому-то пришел в гости офицер, — предположил я.

— Начинаете соображать. Пришел на свидание… Стоит у окна, курит… А шапка тю-тю… Улетела!

Он помолчал. Закурил. Выпустив в морозный воздух облачко дыма, продолжил рассказ:

— Меня разобрало любопытство. Не перестаю думать, из какого же окна вылетел головной убор?

— Трудная задача.

— Смотря для кого, — важно произнес дворник. — Каждое утро из подъезда выходят десятки женщин. И я решил понаблюдать, которая из них, увидав на мне шапку, смутится и опустит глаза.

— Чем же все закончилось? — нетерпеливо спросил я, не желая вникать во все подробности этого расследования.

— Теперь я знаю, откуда вылетела шапка, — не без гордости заявил он.

— Надеетесь, еще что-нибудь упадет из окна?

— Шутите? И правильно делаете. Но без этих маленьких происшествий жизнь скучна и однообразна. Жаль, нет у меня литературного дара.

— Зато вы превосходный рассказчик. И чертовски наблюдательны.

— Спасибо на добром слове. А вы, я думаю, здесь не случайно. Кого-то ищете?

— Попробуйте угадать, куда я иду?

— Ясно к кому. К молодой даме. Выбриты, принаряжены… Еще и одеколоном спрыснулись.

— Меня и в самом деле ждет дама. Но не молодая. Даже очень немолодая.

— Неужто к Александре Матвеевне?

— К ней, — ответил я, подумав, что человек этот и в самом деле прозорлив.

— И давно знакомы?

— Совсем недавно. Да и то по письмам.

— Она душа всего дома. Я провожу вас, если не возражаете? — предложил он.

Недавно Александра Матвеевна отметила юбилей. Ей исполнилось восемьдесят.

В тот день я был от Ленинграда далеко, на борту ледокола, и поздравил ее по радиотелефону.

— Что вам привезти?

— Большую морскую раковину. Я о ней мечтаю с детства.

— Но мы сейчас на Севере. Вокруг ледяные торосы. Хотите, бивень моржа?

— Это не для меня. Лучше скажите, когда будете во Владивостоке.

— Через неделю.

— Привет острову Русскому.

— Обязательно передам…

Я преодолел немалый путь.

Сначала из Магадана во Владивосток на самолете. Затем еще девять часов летел в Москву. И, наконец, ночной поезд в Ленинград.

Мне казалось, человек, которому пошел девятый десяток, нуждается в утешении. Но когда открылась дверь, отпала необходимость в придуманных словах. Я замер, решив, что дворник ошибся адресом. Но нет, он назвал женщину по имени, и она уже протягивала мне руку.

Дворник ушел. А мы прошли в переднюю комнату. После того как я освободился от верхней одежды, Александра Матвеевна неожиданно сказала:

— Вы не похожи на морского волка.

— На кого же?

— Учителя словесности.

— Одно не обязательно противоречит другому. Вы, Александра Матвеевна, тоже не отвечаете образу, который сложился у меня.

— Знаю, знаю… Ожидали встретить дряхлую старуху? Видела, как застыли в дверях.

— А теперь у меня желание пригласить вас на танец.

— Годы, кажется, бегут мимо меня. Но и сквозь меня — тоже. Кстати, выполнили вы мою просьбу?

— О чем вы?

— Поклонились от моего имени острову? Такой же он необитаемый? Или уже застроился, заселился?

— Людей по-прежнему немного. Там военная зона.

— А лес, казармы?

— Все на месте.

— Ах, как бы я хотела хоть раз ступить на его берег!

— Уверен, это возможно.

— Но ведь надо лететь на самолете. А я панически боюсь высоты.

— А море? Пошли бы в плавание?

— Не задумываясь. Хоть мне и восемьдесят. А что ваш ледокол делал на Севере?

— Освобождал из ледового плена транспортные суда.

— Он такой сильный?

— Очень. Ему любой лед нипочем.

— А как называется ваш ледокол?

— «Амгуэма».

— Красивое имя!

— Вы думаете?

— Оно напоминает имя девушки.

— На самом же деле, Амгуэма — одна из рек Чукотки.

— Мне всегда казалось, что название нашего «Йоми Мару» созвучно с именем моей сестры.

— «Мару» и Мария. И в самом деле, очень похоже.

— Я вам обещала показать ее портрет.

— Тот самый, который написал один из пленных австрийцев?

— Да. Помню даже его имя — Клаус. Он и меня просил позировать. Но я была неугомонной. Настоящая стрекоза! Позировать? Что вы! Что вы! На это не хватало терпения.

Вздохнув, она поднялась с кресла.

— Пойдемте к Марии. Портрет в соседней комнате.

ГЛАВА ВТОРАЯ

НА ВСЁ ВОЛЯ БОЖЬЯ

Соседнюю комнату освещала тусклая лампочка. Пахло старой мебелью и лекарством. Портрет висел в углу. Чуть пониже на деревянной полке стояла голубая вазочка, а в ней восковая веточка флердоранжа.

Александра Матвеевна перехватила мой взгляд.

— На икону похоже?.. Вы так ведь подумали? Мария и есть моя святая, которой я молюсь всю жизнь.

Она замолчала, повернулась ко мне спиной. Голос ее задрожал.

— Помогите отдернуть штору.

Из окна я увидел дворника. Ему снова попался собеседник. В одной руке он держал скребок, другой — жестикулировал. Похоже, запас его историй неистощим.

Теперь, при солнечном свете, портрет выглядел совсем иначе. Так, что захотелось переместить его из угла на середину стены. А флердоранж и вовсе убрать.

— Что скажете? — спросила Александра Матвеевна.

— Превосходный художник! А ваша сестра… Не нахожу слов! Она неотделима от стихии. Ветер, облака, море… Такой портрет можно написать только посреди океана, вдалеке от всего суетного.