Камбер-еретик - Кэтрин Куртц

Ивейн вскрикнула и свесила ноги наружу, собираясь выпрыгнуть.

Ансель, подскакавший к повозке, смотрел на пожар в полной растерянности, потом спохватился и подал руку Ивейн, помогая выйти из остановившейся повозки.

Она покачнулась и, чтобы не упасть, ухватилась за кожаную накладку его доспехов, факелы освещали ее безжизненное лицо, окруженное, словно нимбом, золотыми волосами, стелющимися по ветру.

— Там внизу Эйдан! — сквозь рыдания кричала она. — Ансель, мы должны найти его! Они ведь не причинили ему вреда? Он просто маленький мальчик!

В Ивейн говорило отчаяние матери: дочь Камбера знала, что юность жертвы — не помеха для убийц. Если они взяли заложников, оставался шанс, что Эйдан еще жив, хотя она не могла уловить его присутствие. Набег мог быть карательной экспедицией, и тогда не возьмут пленных и не оставят свидетелей.

Они стояли, и время, казалось, остановилось. Ивейн и Ансель пытались внутренним зрением обнаружить в округе солдат и мародеров. Томас, родственник Анселя, взял у одного из своих товарищей факел и молча стал спускаться в долину.

Какое-то время он отсутствовал, а когда вернулся, его лицо было бледно, обувь и штаны перепачканы, его, видимо, стошнило. Он натянул поводья и остановился рядом, не поднимая глаз.

— Ну? — прошептала Ивейн. — Они ушли? Вниз можно спускаться без опаски?

Юноша судорожно глотнул, и его едва не опять не вырвало.

— Миледи, не ходите туда. Это неподходящее место. Там вам не на что смотреть.

У Ивейн сердце оборвалось, она не отваживалась задать следующий вопрос, но не спросить тоже не могла.

— Ты нашел моего сына? Видел Эйдана?

— Прошу вас, миледи, не ходите. Те, кто побывал в Трурилле, были настоящими мясниками.

— А Эйдан? — настаивала Ивейн, подошла к его лошади, взялась за повод и твердо посмотрела в глаза молодого слуги.

Юноша склонил голову, к горлу подкатил комок.

— Не знаю, миледи. Слишком темно, чтобы разглядеть лица. К счастью, темно.

Всхлипнув, она ухватила Томаса за сапог, стаскивая с седла.

— Слезай. Дай твою лошадь. И оставайся здесь с детьми, пока не увидишь знак, что все спокойно.

Юноша спрыгнул на землю с другой стороны. Ансель подъехал вплотную и, не зная, как поступить, взглянул на Ивейн.

— В вашем положении это не самое разумное решение. Ребенок…

— А как же другой мой ребенок, первенец? — возразила она, стараясь взобраться на лошадь и наконец усаживаясь в седле. — Эйдан может быть внизу. Если он там, он может быть жив. Я должна узнать это.

Покачав головой, Ансель взял у одного из стражников факел и встал перед ней.

— Хорошо. Томас, ты и Арик останетесь здесь с повозкой и лошадьми. Как только станет светлее, можете спускаться вниз, но не входите с детьми за замковые стены, пока я не подам сигнала.

Томас, у которого не было никакого желания снова видеть замок, усердно закивал.

— Да, милорд. Вы не хотите, чтобы эти крошки видели, что творится внизу.

Заспанные дети — семилетняя Райсил и малыш Тиег — выглянули из повозки, и Ивейн послала им воздушный поцелуй.

— Оставайтесь здесь, милые, — сказала она. — Очень скоро они приведут вас к маме.

Золотоволосая Райсил, слишком развитая для своих семи лет, простодушно спросила:

— Мама, ты хочешь найти Эйдана? По-моему, его нет внизу.

— Посмотрим, Райсил, — Ивейн удалось сохранить тон, хотя дочь подтвердила то, что говорило и ее внутреннее зрение.

Помахав детям, она разобрала поводья цепенеющими от холода пальцами и пустила лошадь в долину. Ансель поспешил оказаться впереди на случай, если лошадь поскользнется. Позади них ехали двое охранников, каждый с факелом. Вся группа — кусок черноты в сумраке рассвета, ограниченный точками огня, — исчезла в низине с поспешностью, неразумной на такой дороге в иных обстоятельствах.

Когда они подъехали к воротам, первый свет новогоднего утра блеснул на небесах, открывая детали чудовищного зрелища. Под замковой стеной лежали шесть или семь мертвых тел, уже припорошенных снежком, видимо, их сбросили со стен, и они обрели смерть на камнях внизу. В воде крепостного рва среди ледяных обломков плавало еще несколько тел. Вздувшееся лицо мертвеца смотрело из-подо льда прямо в зенит. Ивейн задрожала, плотнее завернулась в плащ и направила лошадь на опущенный замковый мост.

После бойни все, что могло гореть, было подожжено. Деревянные стойки смотровой площадки над башней ворот все еще тлели, некоторые обвалились, загородив собой почти половину ворот. В самом замке огонь тоже сделал свое дело. Крыши центральной башни и большого зала дымились, а от деревянных служб, выстроенных вдоль стен, не осталось ничего, кроме обгоревших бревен, бывших прежде конструкцией кровли. Дверь хозяйственной клети уцелела, она была заперта снаружи, участь тех, кто остался за ней, была еще страшнее, чем у павших от меча. Двор был усеян трупами, снег милосердно прикрывал убитых, щадя зрение. Тошнотворный запах горелого мяса и крови висел в воздухе.

Мрачный Ансель решительно спрыгнул с коня и осматривал лежащие поблизости тела. До боли в пальцах стискивал он рукоять меча, склоняясь над каждой новой жертвой.

Многие тела были изуродованы. Некоторых привязывали к лошадям, которых пускали вскачь, на этих несчастных не осталось ни кусочка кожи, только кровавое месиво. Почтенному седовласому священнику отрубили ладони и ступни, выкололи глаза и бросили умирать на снегу от потери крови. Возможно, это была тоже легкая смерть.

Во дворике, у кухни, Ансель обнаружил двух девушек-служанок, изнасилованных, со вскрытыми грудными клетками. Одна из них была беременна, теперь плод лежал в луже замерзшей крови рядом с матерью.

У него началась рвота. Он захватил пригоршню чистого снега и тер лицо, чтобы прийти в себя; самое ужасное он уже увидел. Вдруг он заметил фигуру мальчика, почти прямо стоявшего у конюшни. Несмотря на расстояние и неяркий свет, Ансель узнал в нем Эйдана.

Он стянул плащ и завернул в него хрупкое обнаженное тело, прежде чем это увидела Ивейн, снял мальчика с кола и положил на островок чистого снега. Лицо оставалось открыто, легкий утренний ветерок играл с золотистыми волосами мальчика, когда Ивейн тяжело опустилась на снег рядом с сыном. Его глаза были закрыты, тело Эйдана закоченело в том положении, в котором он принял свою ужасную смерть. На белой коже груди остались рубцы от бича, которым убийцы истязали мальчика, прежде чем зверски казнить. Ансель не сразу сообразил пересесть, чтобы закрыть от Ивейн орудие убийства ее сына. И она побелела, увидев окровавленный деревянный кол и замерзшую лужу крови у его основания.