Гибель Третьего Рима - Виктор Гребенщиков

Невозмутимо, на приличном английском, тот, кого весь мир уже признал намбер один, начал неспешную речь, плавно, почти как проповедь: «Уважаемые дамы и господа, — вы приглашены сюда на важное событие, которое станет поворотным моментом в истории и судьбе человечества»- при этих словах он повернулся в сторону стоявшего тягача и показал в его сторону жестом приглашения к великому шоу — и все это было так на самом деле, забытая на время фура преобразилась разительно, ее боковые стенки отстегнулись и откинулись в стороны, здесь открылась платформа, разделенная на две половины. Обе части платформы прикрывало с боковых сторон бронестекло, и за ним, как в аквариуме суетилось несколько людей — часть в одной половине, типа у пульта управления и компьютеров, часть в другой большей половине, вокруг установленного на мощных кронштейнах конуса, напоминающего чем-то формой головную часть баллистической ракеты.

Мощный тягач теперь тоже проснулся и его мотор теперь ревел на полной мощности, как загнанный зверь в агонии, что даже речь командующего этим неправдоподобным парадом была еле слышна, хотя он тоже прибавил громкости, и сейчас почти торжествующе кричал: «Да, ваше зрение вас не обманывает — под этим защитным панцырем находится в полной боевой готовности головная часть этой знаменитой русской ракеты «Сатана», — и с ядерным зарядом, который может уничтожить при взрыве даже больший город, чем тот, где мы находимся в настоящее, и последнее время.»

Здесь он на мгновение прервался и воздев руки к небу, снова продолжил: «Но самое главное, — мы все здесь действительно присутствуем, — при начале конца великой державы, потому что все заряды этой скромной боеголовки активированы и ровно через час будут взорваны.» И здесь Бен снова сделал торжественную паузу, поднял вверх руку, он сказал несколько фраз по рации на арабском и махнул рукой, «Вот, отсчет начался, обратите внимание на большое табло электронных часов на боковой стороне заднего отсека рядом с пультом управления…»

Теперь все телепроффи, даже не выходя из какого-то странного оцепенения, смотрели как под гипнозом на это табло, вместившее для них и весь мир, и всю вселенную — на нем отчетливо сменялись уменьшаюшиеся в значении, и отсчитывающие время их жизней — цифры — 59.55–59.54 — 59.53 — … — как быстро они сменяли друг друга, оказывается жизнь так быстротечна!

Постовые оберегавшие периметр площади, наконец заметили эту странность происходящего, они попытались понять и разобраться в происходящем и разделились на две группки: кто посообразительнее и кто не очень. Которые «не очень», - послали лейтенантика помоложе выяснить к платформе что да как, но не успел он приблизиться более чем на пятьдесят метров — один из бородачей высвободил из под полы халата калаш 7,62 и срезал посланника короткой очередью — и теперь, после первых выстрелов под стенами Кремля вся толпа окончательно прозрела. Которые посообразителнее, старались по мобилам созвониться со своими домашними и требовали, чтобы они стремглав сматывались из города, и когда те воспринимали это за шутку, то над зубцами кремлевской стены возносился мат-перемат, затем они как бы «поспешили» с докладом к начальству и исчезли.

Сам страж, пропустивший такой сюрпрайз к мавзолею, давно уже мчался с мигалкой к выезду из столицы, — он на ходу позвонил своей благоверной, а когда та закапризничала, послал ее на кудыкину… и на полном газу теперь мчался к новой жизни — шанс остаться в живых у него пока был, и пока еще переполоха на городских магистралях не наблюдалось.

Конечно, в докладе постовых уже не было никакого смысла, и с началом телевизионной трансляции о событиях на Красной площади все мировые телекомпании на ближайшее время, как минимум на час, переключились в режим постоянной трансляции новостей, и конечно непревзойденной была команда Си-Эн-Эн, даже в двойном комплекте операторов и репортеров. Поскольку до операторов и репортеров уже дошел весь смысл происходящего, почти все бросились спасаться — и в фургончики, стремглав отъезжающие с места событий, этих людей набилось как мелкой кильки в баночки с кетчупом, но профессионалы Си-Эн-Эн держались — правда остался дублирующий состав, а первый сдулся на фургончике компании.

Теперь не только вся Москва, даже встал на уши весь мир, а центр столицы становился стремительно безлюдным, но все эти переулочки и в обычный день, и после окончания рабочего дня замирали совершенном и полностью безнадежном ступоре. А сейчас они уже через десять минут были заблокированы многочисленными авариями водителей, нервничавших по поводу быстрого искэйпа, и повезло только тем, кто буквально с боем пробился в метро, на радиальные линии — уже здесь в подземке, счастливчики штурмовали переполненные вагоны, но большая часть металась по всему городу практически на грани безумия — ведь у многих были семьи и дети — как добраться до них, и как попытаться их спасти — решения этих вопросов практически не было….

Полная дезорганизация, и многие инвалиды, сидя в этих домах ловушках, вспоминали с горькой ностальгией эти советские учебные тревоги от гражданской обороны и тренировки в бомбоубежищах, а теперь лишь машины с мигалками попытались первыми слинять из города, но правда немногим это удалось, — разъяренные толпы пеших водителей с удовольствием доставали из этих машин пассажиров и делали над ними маленькую и большую экзекуцию.

Из подвалов и подворотен повылазили все учтеные и неучтеные МВДэшной статистикой, неожиданно многочисленные банды, просто анархисты всех мастей и любители легкой ноживы — везде начались разбои, грабежи и погромы и сдержать их было некому. Блюстители порядка первыми, торжественно, и с воем сирен гнали свои авто подальше от гиблого места — ведь все равно, — или начальник не выживет, или место работы и исполнения должностных обязанностей даже исчезнет как таковое. Для экспроприации обширный простор на любой вкус, здесь семнадцатый год явно отдыхает — хочешь потроши Третьяковку, или хочешь, иди в центробанк, а для гурманов пожал-те в алмазный фонд, правда попы с невероятной стойкостью духа обороняли вверенные им с небес объекты, да с кучками фанатов клали поклоны и творили свои бесполезные молитвы.

Что же, эбандон олл зэ хоупс, было когда-то высечено прямо над вратами ада, — оставьте все надежды, в Освенциме — едэм дас зайне — то бишь каждому свою конфетку, а также от каждого по способностям, для каждого свою отдельную могилку или квартирку, при коммунизме предлагали. Сердобольная старушка нерушимой сталинской закваски шла у собора Василия Блаженного, когда гулко прогремели первые выстрелы со стороны мавзолея, и там ее как бы обуяло беспокойство за вечного вождя забиженного пролетариата, двинувшись к мавзолею, она ясно увидела корчившегося в луже собственной крови в предсмертных судорогах лейтенанта.

Она тут же в ярости кинулась на террориста, порешившего этого лейтенанта, что ж ты нехристь нерусская делаешь — этот террормэн не успел даже толком поднять автомат, и эта очередь пришлась старушке в живот — по брусчатке полетели ошметки кишок, красно-желтая жижа, старая карга оказалась стойкой — свалившись, она продолжала ползти к шахиду, волоча за собой по камням вылезшие из развороченного живота кишки. Ошарашенный террорист не стал изучать по внутренностям анатомию — у шайтан — он влупил длинной очередью по голове старухи и словно хирург пилой снес верхушку черепа с седым скальпом, — и эта чашка волчком закрутилась на брусчатке.

На новенькие камни снова полетела красно-желтая жижа, наконец забрызгала даже шахида, и террорист в остервенении выпустил по останкам последние патроны из рожка магазина, и бормоча под нос тоже что-то вроде заговора от шайтана, подошел и пнул растерзанные останки старушки. А из тряпья к его ногам выкатился шикарный сони-эриксоновский мобильник, и шахид с удовольствием его поднял — из гарнитуры еще доносилось: «Сеньора, сеньора, вызывает Милан, как дела…» — но шахид не знал этого языка, он просто выдернул гарнитуру и сунул мобильник в карман. Пятна жижи на его шароварах и халате уже впитались и подсохли. Только в местах попадания капель слегка зудела кожа, он почесался и нехотя пошел к платформе с тикающей боеголовкой, да, калаш 7,62 это страшная сила, хоть и старая модель.

Если бы он посмотрел на остатки головы «старушки» то увидел бы странно молодое женское лицо, но разъеденое страшными гноящимися язвами, и с застывшим злобным оскалом, оно словно говорило — ну что съел, сука дозу…

Это была последняя стадия быстрой сибирской язвы давшей споры, изощренного бактериологического оружия, что буквально в течение часа превращающего человека в мешок протухшего мяса и вонючих костей.

Кадры разошедшиеся по всему миру через трансляцию Си-Эн-Эн уже не оставляли надежды на мирный исход этой страшной жатвы ядерного монстра, Чернобыль в сравнении — грудной младенец.