Повести и рассказы. - Джек Кетчам

В одну из ночей Билл проснулся во дворе своего дома, будучи одетым в пижаму и дождевик. Он пинал пуделя, принадлежащего какому-то старику, а пудель пытался прокусить его пижамные штаны и неплохо с этим справлялся, в то время как старый хрыч на них орал.

На следующее утро он проснулся от того, что его руки сжимали горло Энни.

Он душил её.

Было яркое солнечное утро, в окно его квартиры на двадцать третьем этаже дул прохладный бриз. В общем, всё было нормально, за исключением того, что Билл сидел верхом на Энни и душил её — да так сильно, что она уже не могла кричать. Его глаза раскрылись, и он почувствовал, как её ногти впиваются глубоко в мясо его щеки. Он взглянул на неё — лицо уже синело, её язык торчал наружу, как кусок мяса, как жирный, виляющий своим телом слизняк и услышал свой собственный вой и дикие вопли. Он увидел себя в отражении прикроватного зеркала — такого лица он ещё никогда не видел: алые глаза, безумная ухмылка, ухмылка над телом будущей жертвы.

Раздался звонок телефона.

Он отпустил её.

Секунду он смотрел в её шокированные, неверящие глаза, на то, как она пытается вернуть воздух в свои лёгкие, как её правая рука растирает глубокие красные отпечатки на шее.

Он сполз в сторону и поднял трубку.

Его голос был глуховатым, странным, звучащим словно сквозь толщу слизи.

— Алло?

— Всё кончено, — произнесла Лора на том конце трубки, её голос был ледяным. — К пятнице они оформят все документы. Теперь ты свободен. Просто хотела, чтобы ты знал.

— Сколько?

— Чего?

— Сколько это будет мне стоить?

Она вздохнула.

— Ты действительно слизняк, ты это знаешь? Ты хоть понимаешь, что пропустил день рождения Филиппа три дня назад?

— Так сколько?

Клик.

Даже не спросила как мои дела, — подумал он. Ну, дела, откровенно говоря, были препаршивыми. Но и Лора, прямо скажем — на любителя.

Она ещё не знала, что он аккуратно подделал её подпись и взял в ссуду 500 тысяч долларов — вторую закладную на дом. Теперь, когда брак был расторгнут, дом отходил ей. И, по закону штата Нью-Йорк, ей же отходила половина долга. После всех положенных выплат они с ребёнком останутся более или менее голыми и босыми. Сюрприз-сюрприз. А он выплатит свою половину, когда ему самому этого захочется. В конце-концов, у него в гостиной припрятано достаточно много денег, и со временем их становится только больше.

Энни была в ванной. Билл слышал, как бежит вода. Билл слышал, как она кашляет. Глубоким, лёгочным кашлем.

Он снова посмотрел в зеркало. То же самое лицо, всё вроде бы в порядке — однако что-то в нём было не так Какая-то лёгкая, почти неуловимая припухлость на краю подбородка, едва заметная одутловатость щёк. Если бы Билл не брился ежедневно на протяжении последних двадцати пяти лет, он бы ничего не заметил. Но он заметил.

Ему это не нравилось.

Его это пугало.

Это случилось буквально за одну ночь.

Когда Энни вышла из ванной комнаты в своём халате и шлёпанцах, его начало трясти.

— Прости, — сказал он. — Сам не знаю, что…

— Я собираю вещи, — сказала она.

— Да ладно тебе…

Она повернулась к нему, кипя от злости.

— Послушай, я не понимаю, что это было и я не хочу понимать. Ты почти убил меня. Ты псих, или что-то типа того. Слова, которые ты говорил…

— Что? О чём я говорил?

Она посмотрела на него в недоумении.

— Господи, Билл, неужели ты не помнишь?

А потом она почти не разговаривала с ним. Он пытался убедить ее остаться, дать ему еще один шанс. Но она не купилась.

— Ты говорил во сне, храпел, бормотал, вставал и разгуливал…

— Бормотал?

— …а под конец попытался меня придушить. Билл, тебе нужна помощь. Ты на ходу разваливаешься.

После этих слов она захлопнула дверь.

Печально. Энни, конечно, была глуповата, но она содержала дом в чистоте, занималась стиркой, а ещё ему нравился её суп из курицы.

Теперь Билл работал из дому.

Почему бы и нет? Он мог себе это позволить. Если тебя не ловят за руку, инсайдерский трейдинг приносит огромную прибыль.

В паузе между сиэнэновскими финансовыми сводками он встал и проверил своё отражение в зеркале. Его лицо выглядело чуть лучше. Потом он проверил тонометром давление, экран показал 135/75, в пределах нормы. В общем, он чувствовал себя неплохо, можно сказать, был на полпути к хорошему настроению, пока вдруг не вспомнил…

Слова, которые ты говорил…

Фраза преследовала его.

Так что же он сказал.

Около четырёх он принял душ и вышел на улицу. Он поймал такси и съездил в «Фотомагазин на 47-й улице», где молодой бородатый еврей-хасид продал ему микрокассетный диктофон с голосовым приводом Micro-25 за полцены. Вернулся домой. Никаких особенных приблуд у этой штуки не было — лишь кнопка ВКЛ/ВЫКЛ, проигрывание и перемотка. Микрофон был встроен в корпус. Парень из магазина сказал, что машинка начинает писать звук, только когда чувствует источник шума — там что-то вроде сенсора. Билл включил диктофон и лёг спать.

Зазвонил телефон.

Нет, не телефон. Квартирный домофон. Который сейчас час вообще? — подумал Билл спросонья и тут же подскочил, как ошпаренный. Что же, мать вашу, происходит?!! Он был промокшим до нитки. Неужели ему на колени вылили десять галлонов воды? Его пах был мокрым, простыни и матрас под ним пропитались влагой, и запах сказал ему все остальное. Билл обмочился прямо в постели, причём абсолютно монументальным образом. Всё из-за проклятого диуретика! — подумал он. Проклятый домофон продолжал пищать, орать на него. Судя по всему, сейчас было раннее утро. Он встал, шатаясь пересёк кухню и добрался до входной двери. Он поднял домофонную трубку и ощутил, что его руки очень влажные, покрытые потом до самых локтей.

— Да? — голос Билла опять звучал незнакомо.

Как будто он приходил в себя после долгой простуды или ещё какой болезни. Звук был почти на октаву ниже, чем обычно.

— Пожалуйста, прекратите стучать, мистер Дюмонт. Вы извините, но к нам поступают жалобы.

— Стучать?

— Да. И кричать тоже, уж простите.

Билл стиснул зубы.

— Кричать?

— Да, сэр. Если верить жалобам ваших соседей. А их немало.

— Что я кричал? — спросил Билл.

— Что-то насчёт блондинок. Так, по крайней мере, сказал один из соседей.

Потрясающе. Милли была блондинкой, одной из множества в его жизни. Одному Богу известно, о чём ещё