Политическая биография Сталина - Николай Капченко

Приезд Ленина из эмиграции в Петроград 3 апреля положил конец двойственной, противоречивой, а порой и явно несостоятельной позиции партии большевиков в отношении Временного правительства. Кстати, надо заметить, что и само Временное правительство, стремясь укрепить свои позиции, предпринимало шаги, на самом же деле подрывавшие эти самые позиции. В каком-то смысле Временное правительство работало против самого себя, что, конечно, неизбежно влекло за собой рост разочарования в нем не только со стороны трудящихся слоев, но и даже среди его сторонников. Направление политики Временного правительства, его персональный состав, постоянные шатания и виляния из стороны в сторону — все это в значительной мере способствовало ослаблению его престижа в глазах общественного мнения. Это же и укрепляло позиции тех, кто выступал против любой поддержки Временного правительства.

Положение в стране с точки зрения любых реалистических критериев можно было назвать критическим. Взять ли условия жизни подавляющего большинства населения как в городе, так и на селе. Вдохнув глоток свободы, массы трудящихся надеялись на долгожданные перемены в своей жизни, что в первую очередь относилось ко всему комплексу социально-экономических проблем: улучшение положения рабочих, наделение землей крестьян, радикальное устранение всех пут, обусловленных существованием всякого рода полуфеодальных пережитков, прежде всего в сфере трудовых отношений. И ко всему прибавлялась — как одна из самых животрепещущих проблем — выход из войны, бремя которой уже стало невыносимым для всей страны. Стоявшую перед обществом дилемму можно было бы определить следующим образом: революция путем реформ или реформы путем революции.

Иными словами, или провести реформы, носящие по своему существу революционный характер, чтобы таким путем избежать новой, уже социальной революции. Господствующие классы и отражавшие их интересы основные политические партии, не только не были готовы к такому развороту событий, но и делали все возможное, чтобы избежать его.

Другая альтернатива вырисовывалась сама собой — добиться реализации этих целей посредством революции, причем в силу законов общественного развития такая революция неизбежно должна была выйти далеко за рамки даже самых радикальных преобразований в рамках существующего режима. Иными словами, вопрос стоял по существу о смене социально-экономического строя и, соответственно этому, политического режима. Исторический опыт давно уже доказал, что там, где отсутствует желание и готовность правящих классов идти на необходимые реформы, там объективно, вне всякой зависимости от их субъективных устремлений, неизбежно вызревает почва для революции, со всеми присущими ей крайностями и издержками.

Наивными, лишенными серьезных оснований, представляются потуги тех, кто пытался и пытается изобразить Февральскую революцию как вполне завершенный, законченный исторический поворот, открывавший перед страной путь к расцвету, утверждению принципов социальной справедливости, всеобщей демократии, равенству и всем прочим благам, которые якобы знаменует собой буржуазно-демократическая революция. По их узколобому представлению в октябре 1917 года большевики совершили не революцию, а контрреволюцию, похоронившую все достижения Февраля. Такой подход не имеет ничего общего с объективной оценкой как самой ситуации, сложившейся в России в 1917 году, так и с пониманием самой природы революционных потрясений. Если перевороты можно совершать, не только не опираясь на поддержку самых широких народных масс, но часто даже вопреки их коренным интересам, то подлинные революции немыслимы без поддержки и участия большинства населения страны. Острые, накаленные до предела противоречия тогдашнего российского общества, ни в коей мере не были разрешены Февральской революцией. И именно это обстоятельство стало первопричиной того, что в порядок дня ходом развития событий был остро поставлен вопрос о доведении до своего логического конца тех кардинальных преобразований, в которых нуждалась страна. Таким образом, суть проблемы не в каком-то кровожадном стремлении большевиков к насилию, к установлению своей власти, а в том, что в соответствии с логикой исторического процесса Февральская революция явилась как бы прологом Октябрьской революции.

Мимоходом еще раз подчеркну: опыт многих стран убедительно доказал, что революции в силу своей природы не нуждаются в каком-то легитимном оправдании, поскольку сами они являются высшей формой фактического отрицания прежних правовых устоев и порядков. Поэтому говорить о законности или незаконности, правомерности или неправомерности той или иной революции по меньшей мере наивно, если не смешно. Сам факт их свершения убедительно свидетельствует о том, что они закономерно вызревали в недрах общества. Для защитников строя, основанного на эксплуатации, любая революция, направленная на его ниспровержение, в силу очевидных причин представляется незаконной, не имеющей правового и морального оправдания. Если бы это было в их силах, то они изъяли бы из истории все страницы, связанные с революциями, да и само это понятие поставили бы вне закона.

Эти рассуждения, на первый взгляд, не имеют прямого отношения к предмету нашего исследования. Но в действительности они непосредственным образом связаны с ним. Живо они перекликаются и с некоторыми событиями современной российской истории. Поэтому понимание и оценка ситуации, сложившейся в России в тот период, имеет первостепенное значение и для выяснения роли Сталина в событиях тех дней.

Историческая арена, активными действующими лицами на которой выступали большевики, была по своему уникальной. Незавершенность одной революции не могла не ставить вопроса о неотвратимости другой революции, которая должна была радикально решить задачи, оказавшиеся непосильными для первой. Конечно, Сталин в силу своих убеждений, на основе своего революционного опыта и по причине свойственного ему радикализма был и не мог не быть сторонником именно революционного пути дальнейшего развития России. Однако вполне ясного и четкого представления о том, какой политико-стратегической линии должна придерживаться партия, чтобы добиться своих целей, он, да и вся партия в целом, не имели. Старые рецепты мало чего давали в новых, причем уникальных по своему своеобразию, условиях. К тому же, следует признать, что его интеллектуальный и теоретический багаж к тому времени был не столь значителен, чтобы он оказался в состоянии сформулировать стратегическую концепцию большевистской партии в этот судьбоносный период. Выполнить эту задачу оказалось по плечу только Ленину, проявившему настоящий гений революционной мысли и революционного действия.

Квинтэссенция новой ленинской стратегии, на фундаменте которой был определен политический курс партии, состояла из следующих основополагающих положений, четко сформулированных в «Апрельских тезисах»: буржуазно-демократическая революция в России закончена, поскольку вопрос о власти решен (власть от помещиков перешла к буржуазии). Существенно важной особенностью являлось то, что революция пошла дальше обычной буржуазной революции, она вплотную подошла к революционно-демократической диктатуре пролетариата и крестьянства, которая оказалась переплетенной с диктатурой буржуазии. Особенность расстановки классовых сил после победы в феврале, считал Ленин, заключалась в том, что мелкобуржуазная демократия колебнулась в сторону буржуазии, увлекая за собой часть рабочих на путь соглашательства, и заключила с ней политический блок, результатом которого и явилось фактическое признание Советами Временного правительства в качестве законной и официальной власти.

Ленин исходил из того, что, несмотря на завершенность буржуазно-демократического этапа, широкомасштабная революционная борьба в стране будет продолжаться, поскольку Временное правительство, присвоившее себе плоды народной победы, не могло дать народу то, за что он боролся: обеспечить выход из войны, решить аграрный вопрос, серьезно улучшить положение трудящихся, эффективно бороться с разрухой, гарантировать реальные политические свободы. А поскольку эти вопросы не могут быть решены при существующей власти, революция будет развиваться до тех пор, пока власть не перейдет к классу, который обеспечит их решение. Таким классом, по мнению Ленина, мог быть только пролетариат. Коротко говоря, он увидел реальную возможность установления в стране диктатуры одного класса — пролетариата — в интересах самых широких слоев населения всей России.

Сказать, что новая политическая линия, предложенная Лениным, произвела ошеломляющее впечатление, значит почти ничего не сказать. Это был гром среди ясного неба. Еще не улеглась в сознании населения, да и всех активных политических сил общества, эйфория в связи с февральской победой, а лидер большевиков уже призывает к новой революции. Причем революции, гораздо более глубокой и масштабной, нацеленной на коренной поворот в ее исторических судьбах. Многие сочли новую программу действий, сформулированную Лениным, чуть ли не бредом сумасшедшего. Следует сказать, что и среди немалой части большевиков господствовало мнение, что их лидер оторвался от реальности, не понимает сущность российской ситуации и по важнейшим проблемам судит как эмигрант, утративший живые связи со страной. Сам Ленин писал: «И тезисы и доклад мой вызвали разногласия в среде самих большевиков и самой редакции «Правды»»[574]. В такой обстановке партийное руководство, включая Сталина, решило провести общепартийную дискуссию по «Апрельским тезисам», которые были опубликованы в газете «Правда» 7 апреля 1917 г. В ходе дискуссии, продолжавшейся на страницах партийной печати, партийных собраниях, конференциях и т. п. в течение трех недель, многое прояснилось, большинство партии высказалось в поддержку предложений Ленина. Дискуссия завершилась на VII (Апрельской) Всероссийской конференции РСДРП (б).