Остров - Робер Мерль

Она ничего не ответила. Только снова удивленно взглянула на него.

— Итиа караулит вход в «па». Кто это решил?

Она наклонила голову и, так как он замолчал, сказала:

— Говори, человек. Продолжай. Ты очень много думаешь головой. Облегчи ее.

Он продолжал:

— В первый день еду мне принесла Итиа. Третьего дня Авапуи. Вчера

— Итиота…

— Человек, — проговорила Омаата с достоинством, — они же вдовы…

— Я не о том говорю, — возразил Парсел, отводя глаза и нетерпеливо шагая по комнате. — Я хочу знать только одно: кто дал такое распоряжение? Кто здесь приказывает? Почему со мной не советуются? Например, кто сегодня принесет мне еду? Ауэ, я уверен, об этом знают все ваине на острове! Даже ваине Тетаити! Даже сам Тетаити! Один Адамо не знает.

— Сегодня это буду я, — сказала Омаата.

— Ты принесешь мне еду?

Он замолчал, казалось, гнев его мгновенно угас, он повернулся к ней и, сделав широкий жест правой рукой, серьезно сказал:

— Очень приятно, что это будешь ты.

Она одобрительно поглядела на него. Жест, тон, серьезное лицо. И когда он наклонился, серьга великого вождя Оту скользнула у него по щеке. О, он был ее достоин! Он был ее достоин! Омаата еле удержалась, чтобы не броситься к нему, не сжать его в объятиях.

— А завтра? — спросил Парсел.

— Итиа.

— А послезавтра?

— Авапуи. А за ней Итиота. А за Итиотой я.

Он с минуту молчал.

— Так вот, — снова заговорил он твердо, — я хочу знать, кто это решил? Кто их выбирал?

Он пристально посмотрел Омаате в глаза, и она ответила неохотно:

— Остальные три тоже хотели, но я сказала «нет».

Парсел молчал, и она продолжала:

— Это унизило бы Тетаити.

Парсел задумался над ее ответом. И чем больше он размышлял, тем больше восхищался ее благоразумием.

— Но почему Итиота? — заговорил он вполголоса, как бы про себя. — Ведь я ее почти не знаю.

— Она тебя очень любит.

Парсел пожал плечами.

— Откуда ты знаешь? Она никогда даже рта не раскроет.

— Знаю.

— Итак, — продолжал он минуту спустя, — это ты все решаешь? Ты одна? Решаешь одна за всех?

— Нет. Иногда я решаю вместе со всеми. Иногда вместе с Ивоа. Иногда с Итией.

— С Итией? — удивился он.

— Итиа очень сообразительна, — сказала Омаата, покачивая головой.

Он прошелся по комнате, повернулся и, твердо встав перед ней, сказал, не повышая голоса:

— Впредь, прежде чем ты что — нибудь решишь, я требую, чтобы ты советовалась со мной.

Опустив глаза, она сказала покорно:

— Я буду делать, как ты хочешь.

Он был удивлен столь быстрой победой. Но победа ли это? Мгновение он колебался, пристально глядя на широкое лицо Омааты. Но нет, она дала ему обещание, он не должен показывать ей, что сомневается. Он направился к настежь открытой двери в сад и стал на пороге, словно в рамке, устремив глаза в чащу. Он был бы прекрасной мишенью для спрятавшегося там стрелка, а Омаата ничего ему не сказала! Он пожал плечами, теперь у него не осталось ни малейшего сомнения. Повернувшись к Омаате, он сказал резко:

— Я хочу видеть Ивоа. Слышишь? Я хочу ее видеть. Передай ей.

Затем, добавив более мягко: «До свиданья», тотчас вышел из дома. Но если он надеялся обмануть бдительность своего эскорта, то ошибся. Только состав его изменился: Итию сменила Итиота. Должно быть, Итиа снова заняла сторожевой пост возле входа в «па».

Он быстрым шагом вернулся домой и тотчас же принялся за дело. Выпиливание бимсов было тонкой и довольно нудной работой. Каждый бимс следовало выпиливать по нескольку раз, чтобы соблюдать вычерченный изгиб, и потом, с помощью рашпиля, сглаживать грани между срезами. Трудность увеличивалась еще тем, что у пилы, с которой экипаж, высадившись на берег, обращался довольно небрежно, не хватало нескольких зубьев, и она часто застревала в дереве. Потрудившись около часа, Парсел вспомнил, что Маклеод предлагал ему как-то свои личные инструменты, и решил пойти попросить их у его вдовы.

Он оставил Авапуи и Итиоту у входа в сад, окружавший дом Ороа, и вошел один. Проходя по дворику перед хижиной, он заметил, что окна плотно закрыты. Изнутри до него долетели звуки громких, перебивавших друг друга голосов. Он взошел на две ступеньки и поднял было руку, чтобы постучать, но вдруг услышал резкий голос Ваа: «Мы должны отомстить за наших танэ! Ауэ! Совсем нетрудно пробраться в „па“! Затем наступила тишина, и Парсел замер с сильно бьющимся сердцем, так и не опустив руку.

Он принял решение сразу, словно по наитию, ибо у него было странное чувство, будто, не успев додумать, он уже начал действовать. Постучав в дверь, он распахнул ее, не дожидаясь ответа, и коротко бросил:

— Ваа, идем со мной.

Ороа, Ваа и Тумата сидели на полу. Они посмотрели на него широко раскрытыми глазами. Ваа тяжело поднялась и подошла к нему. Парсел увлек ее в маленький садик позади дома.

— Слушай, — произнес он вполголоса. — Я слышал, что ты сказала. Тебе должно быть стыдно!

Широкое, простоватое лицо Ваа было неподвижно, как камень.

— Мне не стыдно, — возразила она спокойно, уставившись своими маленькими невыразительными глазками на Парсела. Вождь большой пироги был хорошим танэ. Мой долг — отомстить за него.

Парсел посмотрел на нее. Узкий, упрямый лоб, широкие плоские щеки, толстый нос, массивный подбородок. Внешность отнюдь не обнадеживающая! Как заставить этот кремень внять разумным доводам?

— Мстить за воина не женское дело, — заявил он наконец.

— Неправда, — возразила Ваа, качая головой. — Женское, когда нет мужчины.

Он вглядывался в нее. Нет, это даже не дерзость. Она неспособна на дерзость. Мысли ее сложены в голове, как орехи в беличьем дупле. И по мере надобности она вынимает их одну за другой, ни с кем не считаясь.

— У Тетаити есть ружье и нож, а у тебя?

— Нож. — И добавила: — Я убью его, когда он будет спать.

Парсел пожал плечами.

— Ты не сделаешь и двух шагов в «па».

— Я его убью, — повторила Ваа.

— Слушай, — сказал он, приходя в отчаяние, — ты никогда этого не сделаешь. Я запрещаю тебе, и ты меня послушаешься.

Она смотрела на него чуть ли не целую минуту. Мысль, что Адамо может ей приказывать, была для нее нова, и она не знала, как поступить: принять ее или отвергнуть?

Ваа прищурила глаза. Казалось, размышления утомили ее.

— Ты не мой танэ, — сказала она наконец.

— Все равно, я запрещаю тебе! — крикнул Парсел, и в голосе его прозвучала угроза. Он нащупал слабое место и сосредоточил на нем свою атаку.

— Ты не мой танэ, — повторила Ваа, как будто черпая силы в этом повторении.

И вдруг она улыбнулась. Ее унылое, неподвижное лицо сразу преобразилось. У нее была чудесная улыбка, добрая, сияющая. И такая неожиданная на этом каменном лице. Она сразу осветила грубые черты, казалось не созданные для радости. Теперь, озаренное ярким светом, ее лицо стало почти красивым. В самой ее глупости было что-то милое.