Око силы. Четвертая трилогия (СИ) - Андрей Валентинов

Я тобою навек пленен.

Птичьим пеньем твоя краса

Мне дарует покой по утрам…

Иван Кузьмич почесал затылок.

– Про революцию, значит? Ох надрал бы я кое-кому уши, чтобы парней с толку не сбивала, да политическая ситуация уж больно неподходящая!

Чайка вновь усмехнулась, однако ответила серьезно:

– Кому интересен глупый волчонок? Красноармеец Кибалкин мечтает пострелять из пулемета «Льюис», об ином у него мыслей нет. Однако великий воин неверно понял песню…

– Я же просил, чтобы по отчеству! – вздохнул товарищ Кречетов, но девушка покачала головой.

– …Иван Кузьмич пьет чай у вечернего огня, воитель ведет отряд… «Улеймжин чанар» – песня не только о любимом человеке, но и о родной земле, обо всем, что дорого и что ты готов защищать. Революция – это не бунт обезумевших от ненависти голодранцев. Таким песня и вправду не нужна.

Ответить было нечего, и красный командир предпочел вернуться к костру. Время поджимало, поэтому вопрос о тонкостях поэтического перевода можно было смело отложить на потом.

Мерзлая долина вела к холму с монастырем, а за ним начиналось царство Смерти – пустыня Такла-Макан.

* * *

За это время товарищ Кречетов немало наслушался об ужасах «Покинутого места». Через Такла-Макан пути нет – так считали все, кто сумел живыми вырваться из безводного ада. Особенно Ивана Кузьмича впечатлили двигающиеся песчаные горы-барханы вышиной в триста саженей. В той части Такла-Макана, к которой приближался отряд, их было особенно много. Неудивительно, что Пачанг, оказавшийся посреди песков, считался городом-призраком, очередной жертвой безжалостной пустыни. Именно об этом писали путешественники минувших веков.

Пандито-Хамбо-Лама, с которым Ивану Кузьмичу довелось беседовать на эту тему, с путешественниками не спорил, заметив, что всем даны глаза, но не каждому позволено увидеть. Затем прибавил, что Пачанг существует уже много веков, но не всегда открыт людям. На уточняющий вопрос старик хитро улыбнулся, предложив своему гостю непротиворечивую версию. Лет двадцать назад пески высшею волею были отогнаны, и благочестивые почитатели учения калачакры восстановили город во всей его красе. Ныне Пачанг, по мнению европейцев исчезнувший, процветает посреди царства Смерти, и туда вновь устремляются сотни паломников. Доходят, правда, отнюдь не все.

Ничуть не успокоенный, товарищ Кречетов продолжил расспросы. Петр Ефимович Щетинкин, имевший неплохую агентуру в Западном Китае, про Такла-Макан говорить отказывался, считая, что людям там делать нечего. На осторожный намек по поводу города в пустыне он лишь скривился, заметив, что слухов ходит немало, однако их нельзя воспринимать всерьез. Один кашгарский торговец рассказывал на базаре в Урге, что его знакомый, добравшись до Пачанга, увидел там эллинг для дирижаблей и многометровую антенну дальней радиосвязи. Эта байка, по мнению командира «заячьих шапок», родилась под впечатлением полета британских аэростатов, которые и в самом деле использовались для разведки окрестностей Тибета. Возможно, один из них занесло в Такла-Макан, но в этом случае его экипажу Петр Ефимович был готов лишь посочувствовать.

И, наконец, Костя Рокоссовский, человек веселый и в нечисть напрочь не верящий, пересказал страшную легенду, слышанную им в той же Урге. Будто бы в Такал-Макане некогда жили злодеи, которые грабили торговцев и убивали проходивших мимо монахов. Такое безобразие, само собой, навлекло великий гнев Небесного владыки, отчего негодяям и конец пришел. Семь дней и семь ночей дули черные ветры, злодейский город исчез, остались только неисчислимые богатства. Золото и драгоценные камни лежат под пустынным небом много веков, но никто не может унести даже малую их часть. Если случайный путник возьмет хоть монетку, хоть малый камешек, сразу же поднимется черный вихрь, человек потеряет дорогу и погибнет среди песков. Но даже когда очень повезет и счастливец вернется с добычей домой, мертвецы все равно его найдут и утащат обратно в пустыню.

Иван Кузьмич, виду не подав, посмеялся над страшилкой, но задумался крепко. Его бывшее высокородие статский советник Вильгельм Карлович Рингель из присущей ему классовой вредности предоставил обширную справку, где среди прочего был приведен список сгинувших в Такла-Макане экспедиций. За последний век таковых удалось насчитать двадцать семь.

* * *

– Надо верить в судьбу, – флегматично заметил барон. При этих словах филин Гришка, сидевший на его левом плече, приоткрыл огромный желтый глаз. Иван Кузьмич, едва удержавшись, чтобы не показать вредной птице язык, прикинул, что опасения товарища Мехлиса не столь уж беспочвенны. От филина, как и от самого врага трудового народа, можно ожидать чего угодно.

– Я обещал доставить вас в Пачанг, – продолжал Унгерн. – Мне поверили. Так чего вы еще хотите?

Барон, как и обычно, устроился в авангарде. Товарищ Кречетов обревизовал растянувшуюся по ущелью колонну, дал выволочку обозникам за слишком неспешный ход, а затем проехал вперед, дабы без помех перемолвиться парой слов с белогвардейским вражиной.

– Чего хочу? – переспросил Иван Кузьмич. – Хочу, чтобы, значит, поподробнее. Сами понимаете, гражданин барон, чем ближе к Такла-Макану, тем больше у народа вопросов.

– Народ! – Унгерн, не удержавшись, фыркнул. – Лишний час строевой перед сном – и никаких вопросов не будет, да-с…

При этих словах филин открыл второй глаз и, как почудилось товарищу Кречетову, утвердительно кивнул.

– …Но если хотите подробностей, то извольте. Летом в Такла-Макан идти не имеет смысла – сгорите через полдня. Поэтому еще в Новониколаевске на допросе я предложил вашему командованию осенний поход – до первых снегопадов. Представьте, таковые тоже случаются, причем холода бывают похлеще сибирских. Но с ноября по январь проскочить можно…

Филин вновь кивнул, вполне с этим соглашаясь, после чего прикрыл глаза и вновь предался дреме.

– Спросите, отчего так не поступают? Ответ прост, господин Кречетов, – вода. Источники имеются, но расстояние между ними слишком велико. Единственный путь – река Хотан. Если идти вдоль ее берегов, можно пересечь пустыню с наименьшими жертвами. Но и здесь не все просто, река часто меняет русло, и я почти уверен, что за долиной нас встретят песчаные барханы. Проводник не поможет, весной Хотан мог течь совсем не там, где сейчас…

Барон умолк, но Иван Кузьмич не спешил с вопросами. Судьба – судьбой, однако бывший владыка Монголии явно что-то знает.

– Вы наверняка думаете, почему я взялся вас сопровождать, несмотря на такие сомнительные шансы? – Унгерн повернулся в седле, дернул усом. – Нет, не из желания утащить всех скопом в подземное царство Ямы Близнеца. Нас встретят и укажут дорогу. Только не спрашивайте, кто и почему, все равно не поверите. Вам достаточно знать, что за всеми, чей путь лежит в Агартху…

– В Пачанг, – наставительно уточнил товарищ Кречетов. Барон, поглядев на него без всякой симпатии, закрутил левый ус к самому уху.

– Вам бы поменьше общаться с масонами, господин красный генерал! Пусть будет Пачанг, согласен. За всеми, кто туда идет, присматривают…

Иван Кузьмич хоть и не поверил, но все же не удержался – поглядел вверх, на пустынный край каменистого обрыва, почувствовав себя не самым лучшим образом.

– Вы не пулеметов бойтесь, – понял его Унгерн. – В Монголии у меня пулеметов хватало, но ваш покорный слуга оказался слишком нетерпелив. Я всем обязан Агартхе и ее Блюстителям, но меня искусили, как какую-то гимназистку. Из Шамбалы прислали гонца… Антоний Фердинанд Оссендовский – не слыхали о таком? Хитрый тип и скользкий, но говорил он от имени самого Держателя Колеса, ригдена Царства Спокойствия. Я поверил, повел войска на север…

– И встретили Костю Рокоссовского, – не утерпел Кречетов.

Барон взглянул странно.

– Слепые!.. Тот, кого вы так легкомысленно помянули, – поистине Махакала нашего века. В будущей войне ему предстоит вести в битву миллионы воинов и сокрушить царство Перевернутой Свастики. Я горжусь, что вышел с ним на битву. Когда вы нас познакомили, я увидел за его спиной пылающее небо и сонм ликующих демонов… Впрочем, для вас, как и для товарища из Вавилонского «цека», все это – пустые слова, да-с. Даже ваш племянник что-то почуял, недаром запел «Улеймжин чанар»!

Иван Кузьмич глубоко вздохнул. Выдохнул… Не помогло.

– Песня-то здесь каким боком? Там вообще про любовь и дамочку у зеркала. Этот Данзан Рабджа, между прочим, театр основал…

Барон захохотал. Испуганный филин подпрыгнул, попытавшись взмахнуть непослушными крыльями.