Бумажный тигр. Власть (СИ) - Соловьёв Константин Сергеевич

Что-то кошачье, подумал Лэйд. Без сомнения, новая природа мистера Лейтона тяготеет к фелидам[4]. Интересно, к какому конкретно виду? Пантера? Ягуар? Пожалуй, будет вдвойне забавно, если тигр, вот только многие ли из присутствующих смогут оценить в должной мере всю иронию?..

Нет, подумал он секундой позже, все-таки не тигр. У тигров уши едва выступают и полукруглые по форме. У Лейтона же они непомерно разрослись, превратившись в пару островерхих парусов на макушке. Должно быть, у него необычайно острый слух, которым можно обнаружить его собственное, Лэйда Лайвстоуна, порывистое дыхание, как и натужное биение его сердца.

— Что вам угодно, мистер Лайвстоун? — зубы Лейтона разошлись, чтобы сомкнуться с мягким гипнотизирующим клацанием. И Лэйд невольно подумал о том, что окажись между ними в этот миг его собственная рука, он не досчитался бы куда большего количества пальцев, — Как и полагается радушному хозяину, я бы охотно угостил вас, да видите сами…

Он стиснул консервную банку в ладони, отчего та, хрустнув, смялась в жестяной ком, исторгнув наружу сгустки оранжевой кашеобразной жижи.

Кажется, он сам не понимал, до чего сильно изменилось его тело. Лишившись союзников, отгородившись от мира, Лейтон, кажется, в последнее время был слишком поглощен муками голода, чтобы ощущать всю серьезность произошедших с ним изменений. Он еще пытался двигаться по-человечески, не замечая, что его новый скелет противится этому, а конечности гнутся совсем не в тех местах, где это естественно для человеческой природы. Не замечал, верно, и многого другого — удлинившейся пасти, слезающей с остатков лица лохмотьев кожи, обострившегося обоняния…

Может, ему и не суждено заметить, подумал Лэйд. Может, остатки человеческого растают в нем слишком быстро, чтобы он сам смог заметить… Надо перейти к делу, подумал он, стараясь не глядеть ни на зубы Лейтона, ни на его когти. В нем, очевидно, уцелело человеческое зерно, а значит, и остатки логики. Надо дать ему понять, что мы не враги, мы единомышленники, пусть собранные не взаимной симпатией, а волей обстоятельств. Только вместе мы можем спастись. Он должен понять. Он не во всех отношениях приятный джентльмен, но не дурак — далеко не дурак.

Лэйд кашлянул в кулак.

— Нам с мисс ван Хольц стало известно, что вы не так давно получили письмо от мистера Розенберга.

— Письмо? — Лейтон тяжело повел головой, — Ах да, письмо… В самом деле, я получил письмо. И весьма любопытное. Кажется, мисс ван Хольц не смогла удержать свой миленький носик вдали от него?

Собственный нос Лейтона задрожал, пучки усов беспокойно зашевелились.

Нет, не тигр, определенно. Скорее… Лэйд вдруг понял, что ему напоминает видоизменившаяся морда Лейтона. Но сейчас это уже не имело значения. Скорее всего, не имело.

— Боюсь, дело зашло слишком далеко, чтобы мы могли позволить себе уделять должное отношение приватности, — заметил он, — И дело может зайти еще дальше, если мы, последние здравомыслящие люди в этом здании, не сможем объединиться.

Лейтон сделал несколько мягких не совсем уверенных шагов. Кажется, его тело принуждало его двигаться на четырех конечностях, но человеческая часть сознания еще противилась этому, оттого движения и выглядели неуклюжими.

— Объединиться… — Лейтон задумчиво кивнул, уронив с морды клочок съежившейся кожи, покрытый пудрой. Кости его вытянувшегося черепа зарастали новым покровом, уже не человеческим, полупрозрачным и розовым, в некоторых местах уже пронизанным молодой ворсистой щетиной неопределенного цвета, — Знаете, когда-то я потратил много времени и сил, убеждая наших работников в том же. Только объединение позволит коллективу работать сплоченно. Сделаться одной единой семьей. Но разве меня слушали? Разве меня слушали, мистер Лайвстоун?..

Он двинулся по разгромленному помещению, переступая через зловонные лужи, выпущенные смятыми банками, и обходя стеллажи. Несмотря на некоторую неуклюжесть, движения его были мягки и почти беззвучны, как и полагается большой кошке. Лейтон опирался руками о пол, но, видно, еще не овладел искусством втягивать когти. Его раздувшиеся кисти, превратившиеся в комья поросшего жестким волосом хрящеватого мяса, скрежетали когтями по полу.

— Мистер Крамби никогда не слушал меня. Ему довольно было того, что арифмометры щелкали, а чай подавался горячим. Он никогда не думал о том, как важно сплотить всех воедино! Меня же считал одержимым сплетником, вечно разнюхивающим и шпионящим за его людьми. И поглядите, к чему это нас привело!

Лэйд старался держаться так, чтобы оставаться к нему лицом. Он не собирался позволять Лейтону завлечь себя в бессмысленный разговор.

— Письмо, — произнес он спокойно, — Письмо Розенберга. Мы полагаем, ему что-то известно. У него есть какие-то соображения на счет того, как выбраться из ловушки, в которой мы оказались. И мы с мисс ван Хольц будем очень благодарны, если…

— Письмо! — Лейтон засмеялся своим новым потрескивающим голосом, и от этого смеха волосы на спине Лэйда зашевелились, точно по ним пробежал легкий гальванический разряд, — Ну конечно. Письмо. Вот, что привело вас. Желание спасти свои жизни — и еще любопытство. Забавно…

Лейтон поднял свою руку к ощерившемуся зубами лицу, точно только сейчас ее увидел. Он попытался пошевелить пальцами, но не возымел успеха — его пальцы превратились в скрюченные багровые отростки, почти сросшиеся между собой и укрытые клочьями бесцветной шерсти. Когти со скрежетом втянулись на дюйм или два.

— Забавно, — повторил он задумчиво, увлеченный этим зрелищем, словно бы и позабыв про Лэйда, — Мне самому любопытство всегда ставили в вину. Даже Крамби считал, что я перегибаю палку. Что ударяюсь в шпиономанию, что мой интерес к его работникам нездорового свойства… Посмотрел бы он сейчас на меня! Жалкое ничтожество. Я уверен, это он свел в могилу старика. Он всегда его презирал, ждал не дождался, когда тот бросит штурвал. О, если бы вы знали про него и Коу все, что известно мне… Впрочем, сейчас уже, конечно, неважно.

Лэйд не собирался вслушиваться. Вопрос взаимоотношений между Крамби и Олдриджем давно отошел на задний план, тем более, что подноготная этих отношений уже сделалась ему ясна. Как говорил мистер Хиггс, величайший знаток человеческих отношений, «Всякий раз, вздумав изобрести рецепт нового соуса, сперва подумайте — а не изобретете ли вы его во второй раз?..»

Ревность. Жадность. Нетерпение. Самоуверенность. Гордыня. Зависть. Все эти соусы были ему хорошо знакомы. Все они давно стали завсегдатаями на кухне всего человеческого рода. Даже Левиафан бессилен придумать что-то новое.

— Если вы что-то знаете, вы должны поделиться этим с нами. Спасение — наше общее дело. И я…

Лицо Лейтона скривилось от отвращения. По комнате пронесся хруст — мимические мышцы, уже не бывшие мышцами человека, сдавили не успевшую затвердеть костную и хрящевую ткань черепа. Должно быть, эта гримаса причинила ему самому боль, потому что заговорил он не сразу.

— Вы называете себя демонологом, — процедил он, помотав головой, — А сами между тем ни черта не понимаете в природе того существа, в чьей власти мы оказались. Он жесток? Да, без сомнения. Он изобретателен? О да! А еще он не человечески ироничен. Мне много раз предрекали, что мое любопытство меня погубит, но я не думал, что демон воспримет это столь буквально… В некотором роде это даже забавно. Точнее, я счел бы происходящее забавным, если бы не понимал, что именно сейчас происходит.

— А Розенберг понимает? — наугад спросил Лэйд.

— Розенберг умен, — Лейтон склонил голову, отчего в буфетной раздался негромкий треск, наверно, хрящи его хребта еще не срослись друг с другом должным образом, — Он всегда был умен, мерзавец. Не так, как старик, но тоже дьявольски догадлив. Он сообразил. Но знаете, я догадался еще раньше. Он работает с цифрами, а я работаю с людьми. Я сразу понял. Едва только увидел, как старина Кольридж превращается в чертового кальмара. А мог бы догадаться еще раньше. Когда никчемная дура рассталась с собственным лицом. Когда выпивоха, которого я держал на работе из лучших побуждений, влил себе в глотку кислоту…