Прощай, Германия - Николай Николаевич Прокудин

духов больше двухсот. Бились весь день, до самой ночи, боеприпасы кончились, а потом нас снежная буря спасла, накрыла горный хребет, замела вершину, которую мы удерживали, и духи ушли. Я с генералом по связи говорил несколько раз, он всё никак не мог поверить, что в роте нет ни раненых, ни убитых. Недоумевал, зачем скрываем потери, всё равно выяснится после спуска вниз, а у нас были только обмороженные бойцы…

Капитан отвалился на подушку и умолк, вспоминая тот давний бой, который был вроде бы в далёком прошлом, но стоило закрыть глаза, а перед тобой вновь отчётливо возникают идущие в атаку мятежники и дико орущие на ломаном русском: шурави сдавайся…

Эдуард потряс головой, прогоняя страшное видение. Да, минувшая война никак не отпускала, и снилась примерно раз в неделю, а то и чаще.

Со следующего дня Громобоев активно начал лечение: сдал анализы, ему сделали рентгеновские снимки. Начальник отделения расспросил о самочувствии, о службе. Узнав о продолжительной командировке на Дальний Восток, выслушав подробный рассказ обо всех своих перипетиях, крепко обругал капитана, сказав, что Эдик мог застудить или повредить спину. Доктор даже рассвирепел и написал жалобу начальнику медицинской службы армии на неправомерные действия командования полка, могшие повлечь резкое ухудшение здоровья окончательно не выздоровевшего пациента.

— Они своим бездушным отношением могли приковать тебя навсегда к постели! Ты хоть бандаж носил?

— Так точно! Всё время был закован в корсет.

— Чудак ты на букву «м»! Здоровье одно и жизнь одна! Хочешь провести остаток дней лёжа на диване?

— Приказали и поехал…

— А вешаться или стреляться прикажут? Выполнишь?

— Выбор был один: или в командировку или домой. Больные в Западной группе войск не служат, не нужны…

— Эх, совсем люди потеряли голову от этой проклятой валюты! — воскликнул доктор-подполковник. — Одни немецкие марки на уме! Ладно, иди, и лечись…

Капитан начал ежедневно посещать физиопроцедуры, массажи, тщательно выполнять в спортзале предписанные упражнения, добросовестно соблюдать режим. Лишь изредка удавалось выпить по банке пивка с Юркой, вспомнить курсантскую юность.

Прошло три недели, состояние здоровья заметно улучшалось, тупые боли в позвоночнике прекратились. И тут свалилась новая беда. Внезапно в госпиталь заехал Ивана Иванович Бордадым и сообщил пренеприятнейшее известие — в батальоне совершено ЧП! Солдат изнасиловал солдата, да и не только одного, а ещё двоих из других батальонов.

— Наш солдат? — ужаснулся Эдик. — Кто?

— Наш! Эргашев! Козлина он эдакая! Мало ему баб? Молодые немочки из деревеньки, соседствующей с полигоном, всегда и с удовольствием нашим бойцам дают! Самолично, когда дежурю по полку и туда ночью с проверкой приезжаю, то из под солдатских кроватей этих малолетних шлюшек вытаскиваю регулярно!

— И что теперь будет?

— Не знаю. Не полк, а сборище пидорасов, блин! — негодовал Бордадым. — Боец этот Чумаков, смазливый такой, женственный, тощенький — и впрямь мечта педиков! В общем, они в каптерке развлекались, а дежурный по полку их застал. Чумаков заявил, что совершалось насилие, а позже те два других бойца тоже написали заявления в военную прокуратуру. Эргашева пока посадили на полковую гауптвахту. Иван Ивановича комбатом только назначили, поэтому ему никакого строгого наказания, просто выговор. А ротного, взводного и старшину отправляют домой. Тебя, Эдик, вроде бы тоже планируют высылать…

Громобоев растерялся от свалившегося как снег на голову неприятного известия.

— Что же делать? — спросил он у самого себя. — Я ведь и забыл, когда в батальоне толком работал, больше чем полгода в отрыве от людей: то госпиталя, то отпуск, то командировки…

Бордадым в ответ лишь выматерился, обругал проклятых извращенцев, пожелал скорейшего выздоровления и уехал в полк.

Эдик впал в прострацию. Как быть? Как выкрутиться из создавшегося неприятного положения? Ведь семья сейчас к отправке не готова: денежных резервов не запасли, растратили в отпуске, машину для отъезда не купили.

— Твою мать! Без вины виноватым меня сейчас начальники сделают в отместку! — ругался Громобоев.

Юрка выслушал рассказ приятеля и посоветовал:

— Подойди к начальнику отделения и попроси разрешения позвонить.

— Куда?

— В Нору!

Надо пояснить, чтобы было понятно читателю, штаб армии размещался в населённом пункте с забавным для русского человека названием Нора. Ударение в этом слове можно было ставить, как захочешь, по обстоятельствам, и это являлось предметом многочисленных шуточек, типа: «спрятались в нору, забрались в Нору»

— Звони Командующему! — наседал Ануфриенко на Эдика. — Сам говоришь, что он ведь какой-никакой, а твой боевой товарищ!

— Неудобно…

— Зато очень удобно будет, получив двадцать четыре часа на сборы, домой уезжать! Звони, кому говорю!

Громобоев помялся, но переломив гордость и поборов смущение, обратился к терапевту. Подполковник выслушал, посочувствовал, лично дозвонился до приёмной командующего и передал трубку Эдуарду.

— Кто спрашивает генерала Исакова? — поинтересовался порученец.

— Капитан Громобоев. Зам командира батальона 232 танкового полка. Я с командующим армии в прошлом в Афгане служил.

— Что вам нужно?

— По личному делу…

В трубке затихло, порученец спросил по селектору генерала, не прошло и минуты, как сам Исаков ответил.

— Слушаю тебя капитан!

— Здравия желаю товарищ командующий!

— Здравствуй…

Эдуард вкратце изложил свою ситуацию с травмой, госпиталями, отпусками, командировками и прочими смягчающими ситуацию обстоятельствами.

— Поэтому, товарищ генерал, я своей прямой вины в данном происшествии не вижу…

— Будь моя воля, вас всех к ядрёной фене выслал бы, да из армии вдобавок погнал бы! Начальнички! Докомандовались! Ладно, учитывая твои личные обстоятельства и боевое героическое прошлое, оставляю тебя в полку…

Громобоев разволновался, даже голос дрогнул. Эдику захотелось сказать что-то тёплое бывшему комдиву, поинтересоваться здоровьем, но как-то было неудобно, и единственное, что пришло на ум, спросить о встрече однополчан.

— Товарищ генерал, вы на той неделе в Москву, на встречу ветеранов дивизии ездили? Много народу было?

— Гм, хм! — генерал даже закашлялся от неожиданности. — Ты из какого полка?

— Сто восьмидесятый! Первый батальон, замкомбата.

— A-а, да! Отличный был батальон, боевой! Хорошо помню вашего усатого комбата Пустырника. Как же ты так оплошал капитан?

— Я же говорил, меня в полку толком больше полугода не было…

— Эх, а на встрече побывать в этот раз мне не довелось… А жаль… Ладно, поговорили…, свободен!

Ануфриенко с нетерпением дожидался Эдика в коридоре.

— Ну, что сказал Исаков?

— Оставил!

Юрка обнял Громобоева здоровой рукой и громко воскликнул:

— Я же говорил! Новый командующий хороший человек! Настоящий мужик!..

* * *

Итак, репрессии пока не состоялись, и высылка домой отложилась на некоторое время…

Глава 13. Понижение в должности

Глава, в которой наш герой начинает службу в новой должности, и участвует в судебных процессах.

Долечиться так и не удалось,