Траектория судьбы - Елена Калашникова

Этот сувенирный охотничий нож предназначался Леониду Ильичу Брежневу, от которого зависела судьба инженерного корпуса для оружейников в Ижевске. На одной из ослепительно отполированных, белых щечек наши гравировщики старинным готическим шрифтом вывели две крупные буквы: «ЛБ». На другой: «от МК». Леониду Брежневу, значит. От меня. Ценный свой подарок я привез в Москву, где рассчитывал повидать Леонида Ильича, чтобы вручить его из рук в руки. А заодно и напомнить о мечте ижевских оружейников…

Но встреча пока откладывалась, а новое мое холодное «оружие» определил в свой сейф старый друг и советчик В. С. Дейкин.

Срочно ему звоню:

– Будь у себя, еду на такси!

В ГРАУ объясняю Владимиру Сергеевичу свою весьма деликатную ситуацию. Дейкин согласно вздыхает:

– Ну, что тут говорить? Маршал есть маршал. Не кто-нибудь. Воронов!

Слух о неожиданной нашей заботе стремительно распространился по отделам ГРАУ…

В кабинет Дейкина вошел Глухов, крепче обычного пожал руку, произнес любимую свою шекспировскую цитату: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам».

Высококлассный специалист, эрудит-книгочей и блестящий офицер, обычно он к этому всегда добавлял, поглядывая на меня с дружелюбной усмешкой: «Надеюсь, вы понимаете, сержант, что Уильям Шекспир вел речь не только об изобретателях и рационализаторах?» Он подчеркивал особо: Уильям! Нынче же голос Глухова звучал таинственно и вместе с тем торжественно, а фраза была сказана без этой иронической добавки. Было понятно: он тоже в курсе. И тоже – «за»!

Мы посвятили в свою тайну генерала Евгения Ивановича Смирнова, и он нас тоже поддержал. Дал свою служебную «Волгу» и поручил полковнику Дейкину сделать все возможное к назначенному часу: двадцати ноль-ноль.

Мы поехали исправлять гравировку на подарочном ноже.

Дело было к вечеру, рабочее время заканчивалось, и граверные мастерские в центре закрывались одна за другой. Все осложнялось еще тем, что наши заводские мастера выбрали редкий старинный шрифт – граверы пожимали плечами и отрицательно качали головой: «Нет! Извините, с таким шрифтом мы не работаем»…

Наша машина буквально рыскала по центру Москвы. Смотрю на Дейкина: он сосредоточен, как в те моменты, когда нам приходилось разрешать самые «тупиковые», казалось, проблемы.

– Кузнецкий мост! – решительно командует водителю Владимир Сергеевич.

Останавливаемся возле витрины, за которой кто-то еще есть. Окошко уже закрыто, но из мастерской доносятся громкие голоса: так обычно разговаривают с теми, кто недослышит.

Стучу в окошко. Нам открывают. Я протягиваю свой нож:

– Пожалуйста!.. Войдите в положение! Выручайте!

– Приходите завтра, – спокойно говорит мастер. – Попробуем что-нибудь придумать.

Он уже возвращает нож, как тут же за ним из окошка тянется старческая рука с дрожащими пальцами, и слышится прерывающийся голос: «Дайте… дайте-ка!» И почти тут же: «Вы не могли бы зайти в мастерскую?»

Входим и видим древнего старичка, который через толстые стекла очков разглядывает наш злополучный сувенир… Как же у него дрожат руки! Ясное дело: это ему кричали на ухо мастера куда моложе его по возрасту.

И вдруг он уважительно, с подчеркнутой любезностью говорит:

– В наше время, поверьте, это такая редкость! Вы пользуетесь моим любимым готическим шрифтом. Я просто обязан помочь вам. Обязан…

Когда же старый мастер взял дрожащей рукой штихель и занес его над нашим ножом, мы замерли. Послышался еле слышный скрип…

Что теперь будет? Мы с Дейкиным молча переглянулись: считай, что все пропало…

Несколько томительных минут ожидания показались нам долгими часами. Но вот наш спаситель попросил у молодых мастеров краску и принялся усердно втирать ее в невидимые нам буквы. Затем долго рассматривал наш нож под лампой, хмуря над очками с толстыми стеклами совершенно седые брови. И, наконец, как-то виновато произнес:

– Ну, вот, вроде бы то, что вам нужно…

Мы с Дейкиным были просто удивлены его работой: неужели ее и впрямь сделал старый, почти немощный человек?! Хотя все это происходило на наших глазах…

Выразив свой восторг и глубокую признательность мастеру, мы дружно схватились за бумажники. Но исхудавшие руки со старческими пальцами как будто вознеслись нам навстречу:

– Не обижайте мастера! Я ведь тут не служу… Иногда прихожу посмотреть, как работают мои ученики. А вознагражден я уже тем, что кому-то доставит удовольствие видеть мой любимый шрифт, которым я пользовался всю жизнь!

Если бы старому мастеру и в самом деле довелось увидеть, с каким неподдельным восхищением смотрел маршал Н. Н. Воронов на выведенные готической вязью: «НВ».

Владимир Сергеевич Дейкин высадил меня у дома Воронова и, пожелав мне доброй встречи, уехал.

Дежурный в подъезде был предупрежден о моем приходе и проводил до лифта. Поднявшись на нужный этаж, звоню. Дверь открыла красивая женщина средних лет: белолицая, с черными, как вороново крыло, локонами и такими же черными бровями. У ног ее, сдержанно рыча, сидела белая болонка, то и дело переводя взгляд то на хозяйку, то на пришельца, словно раздумывая: «Цапнуть его?.. Или нет?»

– Спасибо за цветы, проходите, – мягко произнесла женщина. – Николай Николаевич очень вас ждет!

И тут из кабинета вышел маршал: в форме, с орденскими колодками на широкой груди… Какой же он, все-таки, богатырь!..

– Ну, не заблудился? – спрашивает громко. – Дай поглядеть на тебя: каков стал?

– Такой же, как и был, – говорю виновато.

Голос у него набирает силы:

– Нет, ты теперь у нас известный конструктор. Я рад за тебя. Проходи!

Мы с маршалом прошли в кабинет, сплошь уставленный шкафами с книгами. У стола стоял большой ящик с множеством фотографий, которые, очевидно, он просматривал до моего прихода.

Засиделись мы далеко за полночь. Жена Николая Николаевича несколько раз уносила пустые чашки и снова приносила чайку, а мы все говорили и говорили… В то время только что вышла книга мемуаров маршала «На службе военной», и он рассказывал о тех трудностях, с которыми осуществлялось издание. И о том, что надо бы книгу переиздать – ему хотелось дополнить ее новыми материалами, над которыми надо еще поработать…

На прощание он вручил мне свою книгу с дарственной надписью, сделанной четким, разборчивым почерком с еле заметным наклоном влево: «Талантливому конструктору замечательного автоматического оружия Михаилу Тимофеевичу Калашникову, на добрую память. От автора – Главного маршала артиллерии Н. Воронова. 6.4.64 г., Москва».