Могучая крепость - Дэвид Вебер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Понимаю.
Несмотря на свой собственный шок и гнев из-за того, что случилось с Хаскенсом, Нарман почувствовал, что его губы пытаются изогнуться в неуместной улыбке. Он знал, что не должен был находить это забавным, но яростное стремление Кайлеба — и Шарлиен, если уж на то пошло — защитить тысячелетнего, бессмертного, практически неразрушимого ПИКА, было гораздо более очевидном, чем они оба, вероятно, подозревали. И довольно трогательным, если уж на то пошло.
— Тем временем, однако, — сказала Шарлиен, — я думаю, нам нужно пересмотреть, насколько разумно было бы позволить Мейкелу продолжить путь в Корисанд так, как он планировал. Если Веймин зашёл так далеко в открытую — или, по крайней мере, был готов настолько обострить ситуацию — чтобы убить отца Тимана, я думаю, мы должны предположить, что он также будет готов предпринять попытку убийства Мейкела. Я знаю, что Гарвей до сих пор на удивление хорошо справлялся с защитой Церкви в Корисанде, но акты вандализма по-прежнему происходят, а теперь они ещё и добрались до отца Тимана. Если мы не готовы послать Мерлина, чтобы лично защитить Мейкела, я не думаю, что мы можем позволить себе рисковать с возможностью, что им снова повезёт. Особенно, когда у нас нет никого в Корисанде, с кем мы могли бы напрямую общаться с помощью СНАРКов.
— Ваше Величество, есть некоторые проблемы, за которые я готов браться с большей охотой, чем за прочие, — сухо сказал Нарман. — Проплыв весь путь от Изумруда до Чизхольма в компании с архиепископом, я считаю, что вам повезло бы больше, запрети вы выпадать снегу или подниматься приливу, чем сказать ему, что он не может отправиться в Корисанд, потому что вы беспокоитесь о его физической безопасности.
Несмотря на мрачное общее настроение, и Кайлеб, и Шарлиен невольно улыбнулись. Затем императрица потянулась за одним из кексов, как бы поддаваясь примеру князя. Однако её беременность — и утренняя тошнота — зашли достаточно далеко, чтобы она была чрезвычайно осторожна в том, что ела, особенно ранним утром. Состояние её желудка также было причиной того, что она пила чай, а не густой темный шоколад, и она с тоской посмотрела на булочку Нармана с рублеными орехами и смесью ягод, политую растопленным маслом, а затем откусила кусочек простого, сухого, не намазанного маслом кукурузного кекса.
— Я понимаю, что он, вероятно, будет… упрямствовать с этим… — начала она, немного невнятным голосом из-за того, что она жевала, но Кайлеб прервал её с печальным смехом. Она вопросительно посмотрела на него, и он пожал плечами.
— Я просто думал об одном офицерской аттестации, которую Брайан показал мне несколько лет назад. Речь там шла о некоем мастере гардемарине Армаке… также известном, по крайней мере, в некоторых местах, как кронпринц Кайлеб.
— Да? — Глаза Шарлиен сузились, затем их темнота осветилась лёгким оттенком истинного юмора. — И можно спросить, почему верховный адмирал Остров Замка́ поделился с тобой этим, несомненно, захватывающим документом?
— На самом деле, он высказывал свою точку зрения.
— Извините меня, Ваша Светлость, — вставил Нарман, — но я впервые слышу об «офицерских аттестациях». Это стандартная часть процедур вашего Флота? Или была какая-то особая причина, по которой она была оформлена на… ах, гардемарина, о котором вы упомянули?
— О, это часть нашей регулярной практики уже тридцать или сорок лет, — ответил Кайлеб. — Дедушка учредил их, когда сам служил офицером. Каждый командир, каждый год, несёт ответственность за составление аттестации на каждого офицера, находящегося под его непосредственным командованием. Они попадают в личные дела соответствующих офицеров, чтобы быть доступными для будущих комиссий по присвоению воинских званий. — Он снова пожал плечами. — В моём случае, очевидно, такие комиссии не имели особого значения, поскольку отец к тому времени уже решил, что я буду нужен ему в качестве дублера в Теллесберге больше, чем для службы где-то на Флоте. Тем не менее, я был гардемарином, а аттестации пишутся на каждого гардемарина, так что одна была написана и на меня.
— Я понимаю. И кто же был тот офицер, что составил этот документ, любовь моя? — спросила Шарлиен.
— Парень по имени Данкин Аэрли, — ответил Кайлеб. Брови Шарлиен взлетели вверх от неподдельного удивления, и император усмехнулся. — В то время он был всего лишь лейтенантом, но, да, это одна из причин, по которой я назначил Гектора на «Судьбу». И я специально сказал капитану Аэрли, что не хочу, чтобы Гектору говорили, что я был гардемарином под его началом. Я сомневаюсь, что он в любом случае бы сделал это, но я просто подумал, что должен убедиться.
— В таком случае, при данных обстоятельствах, должен ли я предположить, что лейтенант Аэрли представил блестящее свидетельство вашего безупречного характера, Ваша Светлость? — спросил Нарман с лёгкой улыбкой, снова поднимая свою чашку с шоколадом.
— Ну, это зависит от вашего определения блестящих отзывов. — Улыбнулся Кайлеб в ответ. — На самом деле он сказал так: «Его Высочество обладает избытком того качества, которое я лично охарактеризовал бы как упорство и целеустремленность, но которое в случае Его Высочества я могу описать только как чистое кровожадное упрямство».
Нарман, который был достаточно неразумен, чтобы потягивать шоколад в этот момент, плюнул его в свою чашку. Шарлиен удивила их всех — и, вероятно, больше всего саму себя, — внезапно радостно хихикнув, и Кайлеб покачал головой им обоим.
— Я понимаю, почему вы не были бы слишком обеспокоены его способностью справиться с неожиданным превосходством в положении гардемарина герцога Даркоса, Ваша Светлость, — сказал герцог, промокая губы салфеткой.
— Нет, не был, — согласился Кайлеб. Затем выражение его лица стало чуть серьёзнее. — С другой стороны, его описание меня в тринадцать лет — лишь бледное отражение Мейкела Стейнейра в семьдесят два года. Он может перехитрить упрямого дракона. Если уж на то пошло, он, вероятно, может перехитрить даже кото-ящерицу, не говоря уже о простом императоре или императрице!
— Боюсь, вы правы насчёт этого, Ваша Светлость. — Нарман положил салфетку на стол и на мгновение поджал губы. — И хотя я понимаю ваши опасения, Ваша Светлость, — продолжил он затем,
