Игра крови и пыли (сборник) - Роджер Желязны

— Ты можешь сохранить жизнь, если возьмешь меня отсюда — в ее теле. Будешь со мной, как прежде.

— Нет! — звучит в ответ голос Альдона.— Ты не сможешь получить ее, Гайа!

— Называй меня Гленда. Я тебя знаю, Эндрю Альдон. Много раз я слушала твои передачи. Несколько раз я боролась с тобой, когда твои цели расходились с моими. Кто для тебя эта женщина?

— Она под моей защитой.

— Это ничего не значит. Я здесь сильнее. Ты ее любишь?

— Вероятно. Или мог бы.

— Отлично. Мое возмездие за все эти годы является с аналогом человеческого сердца в твоих электронных цепях. Но решение за Полом. Отдай ее мне, если хочешь жить.

Холод пронзает все его члены. Жизнь, казалось, сжимается в комок в самом центре его существа. Он начинает терять сознание.

— Возьми ее,— выдыхает он.

— Я не позволю! — звенит голос Альдона.

— Ты мне снова показал, что ты за человек,— шипит Гленда.— Ты мой враг. Презрение и вечная ненависть — все, что я буду чувствовать к тебе. Но ты будешь жить.

— Я уничтожу тебя, если ты это сделаешь,— кричит Альдон.

— Вот была бы битва! — говорит Гленда.— Но я не буду здесь ссориться с тобой. Получай мой приговор.

Пол начинает кричать. Внезапно крик прекращается. Гленда отпускает его, он поворачивается и смотрит на Дороти. Затем делает шаг к ней.

— Не делай, не делай этого, Пол. Пожалуйста.

— Я — не Пол,— отвечает он, его голос стал глубже,— и я никогда не причиню тебе зла...

— Теперь уходите,— говорит Гленда.— Погода снова изменится в благоприятную для вас сторону.

— Я не понимаю,— произносит Дороти, глядя на мужчину перед ней.

— И не нужно, чтобы ты понимала,— говорит Гленда.— Покиньте эту планету как можно быстрее.

Стоны Пола возникают снова, на этот раз из браслета Дороти.

— Я побеспокою вас из-за той безделушки, что на вас надета. Она мне чем-то нравится.

ЗАМОРОЖЕННЫЙ ЛЕОПАРД. Он предпринял множество попыток обнаружить пещеру, используя свои глаза в небесах, своих роботов и летающие устройства, но топография местности полностью изменилась в результате сильного движения льдов, и он не добился успеха. Периодически он наносит бомбовый удар по всей площади. Он посылает также тепловые установки, которые растапливают лед на своем пути, но и это не приводит к цели.

Это была самая плохая зима в истории Балфроста. Постоянно завывали ветры, и волны снега приходили с регулярностью прибоя. Ледники установили рекорды скорости при движении к Плейпойнту. Но он держал оборону, используя электричество, лазеры и химикалии. Его запасы были теперь поистине неисчерпаемы, поскольку добывались на самой планете, на ее подземных фабриках. Он придумал и изготовил более совершенное оружие. Иногда он слышит ее смех из отсутствующего устройства связи. Тогда он передает по радио:

— Стерва!

— Ублюдок! — приходит ответ.

Он посылает следующий снаряд в горы. На его город падает ледяная пелена. Зима будет долгой.

Эндрю Альдон и Дороти уехали. Он пишет картины, а она сочиняет стихи. Они живут в теплом месте.

Иногда Пол смеется по радио, когда ему кажется, что он одерживает победу.

— Ублюдок,— приходит немедленный ответ.

— Стерва! — отвечает он со смехом.

Ему не скучно, он спокоен. В сущности... пусть так оно и будет.

Когда придет весна, богине будет сниться эта борьба, а Пол вернется к более насущным проблемам. Но он также будет вспоминать и составлять планы на будущее. Цель его жизни теперь в этом. А что до прочего, он работает даже лучше, чем Альдон. Однако почки будут распускаться, несмотря на все его гербициды и фунгициды. Они будут успешно мутировать, чтобы нейтрализовать действие яда.

— Ублюдок,— будет сонно бормотать она.

— Стерва,— будет нежно отвечать он.

Ночь может иметь тысячи глаз, а день — только один. Сердцу нередко лучше бы оставаться слепым к своим собственным делам. А я хотел бы спеть об оружии, о мужчине и о гневе богини, но не о терзаниях страсти — утоленной или нет — в замороженных садах нашего замороженного мира. Вот и все, что я хотел сказать, леопард. 

 Смертник Доннер и кубок Фильстоуна

Я стою перед «Винди» и из-за скудного — хуже не припомню — уличного освещения никак не могу прочесть список гонщиков на табло, когда мимо меня проходит Крах Каллахан, а свет все же не так слаб, чтобы нельзя было разглядеть странное вздутие под его курткой гонщика — опухоль, как подозреваю, смертоносную, хотя и не раковую.

— Ищу,— говорит он мне,— Смертника Доннера и Потаскушку Эвелин и буду весьма благодарен за любые сведения об их местонахождении.

Я покачал головой, не потому, что не знал, а потому что не хотел говорить ему, что видел парочку меньше часа назад, они, должно быть, и сейчас вместе выделывают курбеты у «Железного Эдди», пропустив стаканчик-другой. Все потому, что Крах, пусть и первоклассный гонщик в категории солнечных клиперов, частенько себя не помнит, наглотавшись всяких там химикалий, и славится в таком виде своим антиобщественным поведением: тем, что выдворяет сограждан за пределы нашего орбитального поселения полюбоваться снаружи видом Земли, Луны или звезд, лишив их блага надлежащего облачения и снаряжения. Поэтому единственное, что я ему сообщил, так это то, что они пришли и ушли, а вот куда — не знаю. Ведь для Смертника, который, надо отдать ему справедливость, по части общения с ближними от Краха недалеко ушел, дело могло обернуться большими неприятностями. И я имел не просто право, а полное право так поступить. А именно: очень скоро мои собственные финансы должны были подняться как на дрожжах — полная чаша через край,— если только Смертник протянет достаточно долго и успеет стрясти обещанное с той чудной нечисти, что правит Верхним Манхэттенрм.

Доннер, как и Крах, был из тех пилотов-гонщиков, которые в конце концов довольно регулярно оказывались при больших деньгах, принося, кстати, неплохие доходы таким, как я, кто всегда в курсе дела и время от времени делает свои ставочки. Все призы в гонках солнечных клиперов на турнирах «Классик» доставались ему, но только не Кубок Фильстоуна,— именно это его и доконало. В этих гонках между Доннером и Крахом давно шла борьба не на жизнь, а на смерть, до тех пор, пока два года назад, в период вспышки на Солнце, иммунная система у Доннера, как и у всех остальных участников гонок, совсем не спеклась,— никудышный был год для подобного рода мероприятий. Крах в том турнире не участвовал, потому и сохранил здоровье. Но уже на следующий год Доннер — который только на лекарствах и держался — все же оказался вторым, тогда как Крах даже не вошел в тройку лучших. Однако чему быть, того не миновать: даже лекарства не могли помочь Доннеру протянуть еще год, чтобы в последний раз попытаться взять Кубок. Поэтому все кругом единодушно считали его покойником.