Посмертные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

— Разумеется, не все, — возразил энергично усатый джентльмен. — Я взял два места. Если им вздумается втиснуть шесть человек в этот демонский ящик, где с трудом могут поместиться только четверо, я сейчас беру постшез и подаю на них жалобу. Я заплатил за свои билеты. Они не посмеют этого сделать. За ними, я знаю, водились эти вещи. Я знаю, что они делают это каждый день; но теперь этого не будет. Не позволю. Не потерплю. Кто знает меня лучше, тот понимает, как вести со мной дела. Я их проучу.

Запальчивый джентльмен дернул изо всей силы сонетку и, когда явился слуга, сказал, чтоб бутерброд был подан через несколько секунд или он проучит их всех.

— Позвольте вам заметить, — сказал мистер Пикквик, — что вы беспокоитесь совершенно напрасно… то есть без достаточного повода, сэр, и без веской причины, сэр. Я взял только два места в карете, для двух персон.

— Очень рад это слышать, — сказал запальчивый джентльмен. — Беру назад свои выражения. Хорошо, что вы объяснились. Вот моя карточка. Позвольте познакомиться с вами.

— С большим удовольствием, сэр, — отвечал мистер Пикквик. — Мы путешествуем вместе и, я надеюсь, не станем скучать обществом друг друга.

— Я тоже надеюсь, — сказал запальчивый джентльмен, — я уверен в этом. Ваши физиономии мне нравятся. Ваши руки, господа. Познакомьтесь со мной.

Размен дружеских приветствий, как водится, последовал за этой грациозной речью, и запальчивый джентльмен, продолжая выстреливать своими лаконическими сентенциями, известил наших путешественников, что фамилия его — Даулер и что он едет в Бат для собственного удовольствия. Был прежде в военной службе. Теперь в отставке. Живет истинным джентльменом на собственном иждивении. Знаменитая особа, для которой взято второе место в карете, есть миссис Даулер, его благородная супруга.

— Прекрасная женщина, — сказал мистер Даулер. — Я горжусь ею. На это есть особая причина.

— Я буду, конечно, иметь удовольствие судить о достоинствах миссис Даулер, — сказал мистер Пикквик, улыбаясь.

— Будете, — отвечал Даулер. — Она познакомится с вами, станет уважать вас. Волочился за ней под влиянием необыкновенных обстоятельств. Приступом взял. Вот как. Увидел ее — полюбил… предложил — отказала. — «Вы любите другого?» — Избавьте меня от объяснений. — «Я знаю его?» — Знаете. — «Очень хорошо: если он останется здесь, я сдеру с него кожу».

— Ах, боже мой! — невольно воскликнул мистер Пикквик.

— И вы действительно содрали кожу? — спросил мистер Винкель, побледневший от страха.

— Я написал ему записку. Сказал, что обстоятельства критические. Шутить нечего. И точно, здесь было не до шутки.

— Конечно, — подтвердил мистер Винкель.

— Я сказал, что дал себе честное слово ободрать его. Дело шло о моей чести. Отступать было поздно. Как честный человек, я был обязан сдержать слово. Жалел о необходимости, но иначе поступать было невозможно. Он убедился и понял, что правила службы неизменны. Он убежал. Я женился. Вот и дилижанс. Вон ее голова.

Говоря это, мистер Даулер указал на подъезжавший экипаж, откуда из открытого окна выглядывала хорошенькая головка в голубой шляпке, отыскивая, вероятно, самого запальчивого джентльмена. Мистер Даулер расплатился с буфетчиком и выбежал в своей тюленьей фуражке, с сюртуком и шинелью под мышкой. Мистер Пикквик и его друзья поспешили занять свои места.

Мистер Топман и мистер Снодграс поместились на задней стороне империала; мистер Винкель сел в карете, и когда мистер Пикквик хотел последовать за ним, Самуэль Уэллер, испуганный и встревоженный, подбежал к своему господину с видом глубочайшей тайны и шепнул ему что-то на ухо.

— Что с вами, Самуэль? — сказал мистер Пикквик.

— Престранный вояж, сэр, они устроили для вас, — отвечал Самуэль.

— Что? — с беспокойством спросил мистер Пикквик.

— A вот, взгляните-ка сюда, сэр, — отвечал Самуэль. — Содержатель этого дилижанса вздумал сыграть с вами пребесстыдную шутку.

— Что вы хотите этим сказать? Разве наши имена не записаны в дорожной карте?

— Не только в дорожной карте, сэр, — отвечал Самуэль, — но одно из этих имен им вздумалось нарисовать на дверцах дилижанса.

Говоря это, Самуэль указал на ту часть экипажа, где обыкновенно означается фамилия его владельца, и ученый муж, к великому изумлению, увидел свое собственное имя, нарисованное огромными золотыми буквами.

— Боже мой! — воскликнул мистер Пикквик, пораженный этой случайностью. — Какое необыкновенное столкновение обстоятельств!

— Погодите, сэр, это еще не все, — сказал Самуэль, обращая опять внимание своего господина на дверь дилижанса, — мало того, что они угораздились нарисовать «Пикквик», но еще вздумали перед этой джентльменской фамилией поставить еврейское имя — «Моисей Пикквик»! Ведь это значит прибавлять к насмешке злейшую обиду, как говаривал один попугай, когда его не только без жалости лишили родимого гнезда, но еще заставили вдобавок болтать на английском языке. Прескверный анекдот!

— Да, это очень странно, Самуэль, — сказал мистер Пикквик, — однако ж, разговаривая здесь, мы легко можем потерять свои места.

— Как! Неужто вы хотите оставить без внимания это дело? — вскричал Самуэль, озадаченный удивительным хладнокровием, с каким его господин собирался сесть в карету.

— Разумеется, — сказал мистер Пикквик. — Тут ничего не сделаешь, мой милый.

— Как ничего? А разве, с вашего позволения, нельзя никого вздуть за эту дерзость? — вскричал мистер Уэллер, питавший до сих пор несомненную уверенность, что ему поручено будет вызвать на кулачное единоборство кучера и кондуктора.

— Ни-ни! Ни под каким видом! — с нетерпением возразил мистер Пикквик. — Прыгайте на свое место, Самуэль.

— Ну, это не к добру, — бормотал Самуэль, отходя от своего господина, — старшина, должно быть, повихнулся порядком, иначе он никогда бы не пропустил мимо ушей этого казусного дела. Эта тяжба с замысловатой бабой, черт бы ее побрал, чуть ли не испортила вконец его умную главизну.

Мистер Уэллер с важностью покачал головой и, взобравшись на свое место, не проговорил ни одного слова до тех пор, пока дилижанс не подъехал, наконец, к шоссейной заставе около Кенсингтона. Это служит доказательством, что верный слуга принял слишком к сердцу необыкновенное состояние духа, которое он заметил в своем добром господине.

В продолжение самого путешествия не случилось достопримечательных событий. Мистер Даулер рассказывал разнообразные более или менее интересные анекдоты, которые все без исключения служили доказательством его личного мужества и храбрости, и миссис Даулер неизменно подтверждала и усиливала показания своего супруга. Случалось, в рассказе, с намерением или без намерения, были опускаемы многие весьма характерные подробности, и миссис Даулер, помогая памяти своего мужа, воспроизводила их с такой точностью, из которой оказывалось совершенно очевидным, что мистер Даулер — джентльмен удивительный, редкий и заслуживающий уважения всех честных людей. Мистер Пикквик и мистер Винкель слушали с напряженным вниманием все эти рассказы и в промежутках вели вдохновенный разговор с миссис Даулер, которая, со своей стороны, была весьма приятная и даже очаровательная особа. В этой интересной беседе незаметно пролетело время для всех пассажиров внутри экипажа, и они были как нельзя больше довольны обществом друг друга.

Наружные пассажиры теперь, как и всегда, вели себя чинно и спокойно. Они были очень веселы и разговорчивы при начале каждой станции, задумчивы и сонливы по дороге и потом опять деятельны и шумны, когда экипаж подъезжал к станционному дому. Один юноша в резинковом пальто курил сигару целый день; другой юноша в длиннополом сюртуке, выкуривший около десяти сигар, почувствовал дурноту в голове и совсем перестал курить, выбросив на дорогу зажигательные спички. Был еще молодой человек, обнаруживший редкие познания в лошадиных породах, и был еще старичок, оказавшийся знатоком сельского хозяйства. Дилижанс катился без всяких приключений по гладкому шоссе, останавливаясь на несколько минут в гостиницах, где пассажиры могли иметь очень вкусный обед за полкроны.

Путешествие окончилось в тот же день к семи часам вечера. Мистер Пикквик и его друзья, мистер Даулер со своей супругой удалились в свои номера, нанятые в гостинице «Белого оленя», что в Бате, напротив заведения минеральных вод, где служители своим костюмом напоминают учеников Вестминстерской школы.

Поутру на другой день, лишь только друзья наши окончили свой завтрак, трактирный слуга принес им карточку от мистера Даулера, просившего позволения отрекомендовать им одного из своих друзей. Вслед за карточкой вошел сам мистер Даулер и с ним — его друг.

Это был очаровательный молодой человек лет пятидесяти, никак не больше, в светло-синем фраке с блестящими пуговицами, в черных панталонах из тончайшего сукна и светлейших сапогах из тончайшей кожи. Золотой лорнет на широкой черной ленте служил изящным украшением его юношеской груди; золотая табакерка порхала чудным образом в его левой руке; бесчисленные золотые кольца сверкали искрометным блеском на всех пальцах, и огромная брильянтовая булавка сияла великолепно на его батистовой рубашке. Кашмировый жилет его украшался золотыми часами и длинной золотой цепью с огромными золотыми печатями; в правой руке его была гибкая трость с огромным золотым набалдашником. Белье на нем было белее снега, парик чернее сажи и локоны мягче пуха. Его табак благоухал амброй, и сам он с ног до головы был вспрыснут благородной эссенцией из bouquet du roi. Черты его лица были стянуты в беспрестанную улыбку, и зубы его были расположены в таком безупречном порядке, что даже в близком расстоянии никак нельзя было отличить фальшивые от настоящих.