Краем глаза - Дин Кунц

Тут же в голову пришла еще одна невеселая мысль: молодой сотрудник галереи вспомнит, что Младший спрашивал его о Недди, а потом проследовал за ним к мужскому туалету. Он составит словесный портрет и, будучи знатоком искусства, тем более реалистичного искусства, сможет очень точно описать Младшего, без кубистских изысков Пикассо и импрессионистского тумана. Так что портрет этот, полный точных деталей, по приближенности к реальности соперничающий с картинами Нормана Рокуэлла, не сулил Младшему ничего хорошего.

Отыскивая светлую сторону, Младший чуть не нарвался на темную.

Когда вдруг грозно колыхнулся желудок и зачесалась голова, его охватила паника. Он понял, что ему не уйти от острого нервного эмезиза и зуда всего тела, причем обе беды свалятся на него одновременно. Сунул капсулы в рот, но слюны не хватило, чтобы проглотить их. Пришлось включать воду, наполнять сложенные лодочкой ладони, пить, обливая пиджак и свитер.

Глянув в зеркало над раковиной, Младший увидел не уверенного в себе, полностью реализовавшего заложенные в него способности человека, каким стремился стать, а бледного, с округлившимися глазами маленького мальчика, прячущегося от нанюхавшейся кокаина, накачавшейся амфетамином матери, встреча с которой сулила ему только побои. Такое случалось не раз, прежде чем ее отправили в клинику для психохроников. Словно временной водоворот выхватил его из настоящего и забросил в ненавистное прошлое. Все его усилия, затраченные на самосовершенствование, пошли прахом.

Он чуть не заплакал. Как же несправедливо обошлась с ним судьба! Ведь он преодолел столько преград, выдержал столько испытаний. Нашел в стоге сена иголку-Бартоломью, пережил дикий зуд, жуткие приступы рвоты и поноса, потерял палец, потерял любимую жену, брел по холодному и враждебному миру без подруги сердца, его унижали геи, мучили мстительные призраки, его лишили возможности успокоить душу и сердце с помощью медитации, то по одной, то по другой причине перед ним маячила перспектива тюрьмы, он не мог снять распирающее его внутреннее напряжение ни вышиванием, ни сексом.

Младшему чего-то не хватало в жизни, какого-то элемента, без которого он не мог стать гармоничной личностью, чего-то большего, чем подруга сердца, большего, чем знание немецкого или французского языков или карате. Насколько Младший себя помнил, он искал эту загадочную субстанцию, этот таинственный объект, это что-то, но проблема заключалась в том, что он не знал, чего ищет, а потому очень часто, когда он что-то да находил, выяснялось, что нашел он другое, ненужное, вот он и начинал тревожиться, а вдруг он уже нашел то, что искал, но потом выбросил за ненадобностью, не отдавая себе отчета в том, что вот оно, это желанное, то самое, что он разыскивал с детства.

Зедд одобрял жалость к себе, но только в тех случаях, когда человек умел использовать ее, чтобы разжечь злость, потому что злость так же, как ярость, Зедд полагал положительной реакцией, при условии, что она должным образом направлялась. Злость могла подтолкнуть на свершения, иным путем недостижимые, даже если речь шла о подогреваемой яростью решительности доказать мерзавцам, высмеивающим тебя, что они не правы, и утереть им нос собственным успехом. Злость и ярость двигали всеми великими политическими лидерами: Гитлером, Сталиным, Мао. Их имена на веки вечные остались в истории человечества, хотя в молодости им досаждала жалость к себе.

Глядя в зеркало, которому следовало, словно от пара, затуманиться от исторгаемой Каином Младшим жалости к себе, последний искал злость и, конечно же, ее нашел. Черную и горькую злость, смертоносную, как яд гремучей змеи. И практически безо всякого труда сердце его перегнало эту злость в чистейшую ярость.

Вырванный из пучины отчаяния закипевшим в нем гневом, Младший отвернулся от зеркала вновь в поисках светлой стороны. И она открылась ему в виде окна.

Глава 67

Когда Вульфстэны и их гость уселись за столик у окна, белый туман толстым одеялом укутал черные воды бухты и двинулся на улицы города.

Для официанта Нолли — как обычно, был Нолли — Кэтлин — миссис Вульфстэн, Том Ванадий — сэр, причем в слове этом слышалась не только вежливость. Официант впервые видел Тома, но его неординарное лицо требовало особого отношения. А кроме того, в его манере поведения, в идущих от него флюидах присутствовало что-то необъяснимое, вызывающее уважение и даже доверие.

Они заказали мартини. Никто не давал обета абсолютной трезвости.

На посетителей ресторана Том произвел не столь сильное впечатление, как этого ожидала Кэтлин. Его, конечно, заметили, но после одного или двух взглядов ужаса или жалости перестали обращать на него внимание. Как и официант, они поняли, что перед ними неординарный человек, и сочли невежливым пялиться на него.

— Я все думаю, — начал Нолли, — если вы более не сотрудник полиции, то в каком качестве вы намерены расследовать деятельность Каина?

Том Ванадий изогнул бровь, как бы говоря, что ответ более чем очевиден.

— Не подходите вы на роль линчевателя, — добавил Нолли.

— Я им и не являюсь. Хочу стать совестью, которая у Еноха Каина, похоже, отсутствует с рождения.

— Вы вооружены? — спросил Нолли.

— Не буду вам лгать.

— Значит, вооружены. А разрешение на ношение оружия у вас есть?

Том промолчал. Нолли вздохнул:

— Да, если бы вы хотели просто пристрелить его, то уже пристрелили бы по приезде в город.

— Я никого не могу просто так пришить, даже такую мразь, как Каин. Не могу я и покончить с собой. Помните, я верю в вечную жизнь.

Кэтлин повернулась к Нолли:

— Вот почему я вышла за тебя замуж. Чтобы стать свидетелем таких вот разговоров.

— Ты про вечную жизнь?

— Нет, про «пришить».

Неслышно подошел официант. Поднос с тремя стаканами мартини словно плыл перед ним по воздуху. Сначала обслужил даму, потом — гостя, третьим — хозяина.

— О соучастии в преступлении можете не волноваться, — сказал Том после ухода официанта. — Если мне придется завалить Каина, чтобы не дать ему причинить вред другому человеку, я это сделаю без малейшего промедления. Но в ином случае не стану брать на себя обязанности присяжных и судьи.

Кэтлин двинула Нолли локтем.

— Завалить. Это великолепно. Нолли поднял стакан:

— За восстановление справедливости любыми способами. Кэтлин пригубила мартини.

— М-м-м… холодное, как сердце киллера, и бодрящее, как новенькая сотенная из бумажника дьявола.

Тут уж поднялись обе брови Тома.

— Она читает слишком много детективных романов, — пояснил Нолли. — А в последнее время поговаривает о том, что сама хочет писать.