Золотая свирель - Ярослава Кузнецова

Король же, еще раз поцеловав каландину затянутую в перчатку руку, развернул коня и поскакал к свите. Вернее, мимо свиты, под сосны, в лес. Свита встрепенулась стаей цветастых птиц — и повлеклась за хозяином.

Каланда ловко спрыгнула, мелькнув шитыми шелком сапожками-чулками. Я сползла с седла в руки подошедшему слуге. Подол зацепился за луку и платье задралось — выпутывая меня, слуга отвернулся, стараясь спрятать ухмылку. Это ему плохо удавалось. В одиночестве я посмеялась сама над собой — слуги и Стел молчали, а Каланда побежала к шатру, из которого выглянула госпожа Райнара.

— Мы идти… идем в озеро купать! — крикнула Каланда и закружилась на одной ноге как заправская танцовщица. Кудри ее взвились блистающей иссиня-черной тучей, хвоинки и веточки в них засверкали не хуже драгоценностей.

— Не «купать», а «купаться», сладкая моя, — поправила Ама Райна. — Это возвратный глагол, запомни, пожалуйста.

— Купаться, да, да, да!

— Вамох а ваньяр, — сказала я.

— Не «ваньяр», а «ваньярсе», — Ама Райна погрозила мне пальцем. — Возвратный глагол!

Упавшее в озеро дерево — свидетель нашей с Каландой первой встречи — теперь лишилось нескольких сучьев, а ствол поддерживал гладкий деревянный настил, полого спускающийся в воду до самого дна. Ил и тину засыпали розовым песком, привезенным с карьеров аж от самой Снежной Вешки. Вкопанные в дно шесты с растянутыми полотнищами огораживали часть озера — на всякий случай, чтобы ничьи любопытные глаза не подглядывали за купающимися девицами. На самом берегу, среди ив и ракиты, белел полотняный навес. Служанки расстелили под ним циновки, поверх циновок — шелковый ковер, расставили подносы с печеньем и фруктами. Ама Райна властным жестом отослала их. Стел Диринг остался в одиночестве за кустами — стеречь нас и скучать.

Ама Райна налила нам с Каландой вина — слишком сладкого и густого, чтобы утолить жажду. Она малость зазевалась, разрезая яблоко — Каланда в два глотка опростала чашку и, чтобы не мелочиться, присосалась прямо к кувшину. Я облизывалась рядом, ожидая своей очереди, но госпожа Райнара нас застукала.

— Нена тонта, что ты делаешь! Крепкое вино, ты же в воду полезешь, глупая. Отдай сейчас же!

Принцесса отскочила, унося кувшин и смеясь. Ама Райна резко вытянула руку в ее сторону — и Каланда вдруг споткнулась на ровном месте. Серебряный кувшин покатился к воде, подскакивая, слепя глаза летящим по ободку солнечным бликом, пятная настил темной кровавой струей. Плюхнулся в воду, превратился в рыбу и уплыл.

Я с восхищением глянула на Райнару — она еще никогда не баловала нас подобными фокусами. Райнара хмурилась. Кожа ее светилась в тени зеленоватым золотом, а высокая прическа была как башня мрака. Половинка яблока на ее ладони напоминала лютню — только очень маленькую.

— Ама Райна, ты будешь купаться? — спросила я.

— Нет. Я буду охранять вас.

— Зачем? Нас охраняет Стел.

Она бросила яблоко на землю и ушла в тень. Половинка яблока осталась лежать в мелкой траве. Она уже не была похожа на лютню. Теперь это было обескровленное сердце с парой маленьких черных глазок.

— Будешь так на меня смотреть, я тебя съем, — пообещала я и толкнула его носком сапожка, переворачивая лицом вниз.

Затылок его, красный и гладкий, тоже мне не понравился, поэтому я начала раздеваться и бросать одежду прямо на него. Но он, словно раскаленный уголь, упорно просвечивал сквозь слои ткани, сквозь тонкое зеленое сукно, сквозь полотно нижней рубахи, даже сквозь голенище сапожка. Надо его закопать, подумала я и огляделась в поисках лопаты.

Кругом колыхался золотой туман, и белый как кость настил плавно скатывался в него и таял, словно мост в облаках. Медленно, блаженно тек воздух, вливая в грудь горько-сладкий миндальный привкус. В самом зените небо лиловело сквозь золото, вокруг шатром стояла светлая опалово-розовая мгла.

Я увидела Каланду — она замерла по пояс в облаках, спиной ко мне. Темное пятно, тонкий силуэт, нарисованный сепией на старом пергаменте, размытый сиянием, ломкие, закинутые за голову руки, волосы плывут бархатным дымом, струйкой туши, расплывающейся в воде.

— Каланда, — сказала я. — У тебя хвост, Каланда. Как у русалки.

Опустилась на белую покатую поверхность, прямо на размазанную по гладкой кости винную кровь. Вытянула голые ноги. Невесомая жемчужная пена прихлынула, окутала колени. Кожа не ощутила прохлады — только легчайшее движение воздуха. Дыхание заката. Золотой бриз.

Нет, не русалка — ламия. Вот ты кто, Каланда. Ламия, нагайна, бронзовая змея.

Взгляд через плечо, потом она медленно поворачивается, тяжелые волосы плащом расстилаются в воздухе, и с них слетают золотые брызги, жемчуг, янтарь и звезды. Чеканный профиль, ночной нимб окутывает голову, шея блистает лунной тропой, дымное сияние облекает плечи и узкие змеиные бедра — ламия.

Воздух дышит твоим приближением, ламия, ртутным запахом молний, сухой грозой, крапивной искрой, жалящей кожу. Шелест чешуи, течет шелковый ворох лент, на мои колени опускается пара золотых рук. Кудри оплели грудь ядовитым плющом, вздрагивают тяжелыми акантовыми листьями, медленно, сонно наплывает твое лицо, скрытое тенью, вытравленная жженым сахаром улыбка, медные губы доверчиво протянуты и приоткрыты, показывают мне раздвоенный язычок в своей глубине, словно детскую тайну в ладошках. Темный янтарь глаз рассечен щелью зрачка — ламия.

— Ты ледяная дева, и ты таешь, — шепчет ламия. — Смотри.

Кожа моя плавится под ее руками, талые струйки собираются озерцом в треугольнике лона. С волос моих каплет. Ладонь лежит в багряном мазке виноградной крови, на глазах светлеющем до оттенка розового кварца — я вижу прозрачную плоть и голубую влагу в жилах, ищущую выход, будто ручей под снегом. У меня немного времени, ламия. Совсем немного.