Великая Скифия - Виталий Полупуднев

– А знаешь, ишкуз, если ты хочешь сохранить свою княжескую честь от поругания, а шею от рабского ошейника, ты сможешь заслужить это! Твои смелые речи мне понравились! Даже у собаки ценится громкий лай!.. Ты же хорошо ведешь эллинскую речь, был на островах Эгейского моря и Милете и, конечно, убедился в превосходстве эллинов над варварами! Ты, я думаю, преклонил колена перед олимпийскими богами, как это сделали скифские царевичи Скил и Анахарсис в древности, ибо понял, что эти боги сильнее прочих!..

Фарзой насторожился и молчал, опустив глаза вниз.

– Сколько бы ни воевал Палак с Понтом, – продолжал полководец, – он все равно будет разбит! Ты сам видел, как сильны мы на поле битвы! Кто может устоять против правильного боя сплоченной фаланги наших гоплитов?..

– Никто! – рявкнули военачальники.

– Два царя вели против нас свои рати, царь ишкузов Палак и царь роксоланов Тасий. И я, полководец царя царей Митридата Великого, заставил их бежать в позоре и страхе, растрепал их воинство, как куделю, напоил землю кровью варваров, а тебя, князя, полонил!.. Хо-хо-хо!..

Опьяненный победой и выпитым вином, Диофант торжествовал. Он с хищным удовлетворением скалил свои острые зубы, похожий в этот миг на волка, только что набившего брюхо мясом добычи.

Вслед за ним звонко захохотал Бритагор, глухо заклохтал Мазей, прикрывая выбитые зубы рукавицей. Дружно, как по команде, грянули лохаги и таксиархи, за ними заржали, как жеребцы, мардские и исаврские князьки.

Смех, как пламя пожара, перекинулся на толпы воинов, воздух задрожал от него по всему полю. Смеялись старшие, смеялись младшие. Каждый воин, привыкший во всем следовать примеру начальников, считал своим долгом сейчас поддержать общее веселье и усердно разевал рот, не зная причины всеобщего смеха.

Фарзой почувствовал себя оскорбленным и в то же время не мог не заметить про себя, что если бы воины царя Палака были так же сплочены вокруг своего повелителя, как эти заморские вояки, может быть, ему не пришлось бы сейчас стоять здесь в положении жалкого раба. Он принял позу, выражающую равнодушие, и огляделся с вызывающим видом.

Смех скоро утих.

– Война – это одно из искусств, – опять послышалась хвастливая речь Диофанта, влившего в себя еще один фиал крепкого вина, – да, искусство, которое создавалось веками! И в наших действиях на поле боя есть что-то от тактики спартиатов, от Эпаминонда и очень много от Александра Великого!.. Кто станет под знамена Митридата Евпатора, тот попадет под покровительство самого бога войны Ареса! И скифы узнают радость победы только тогда, когда будут драться не против Митридата, а за него. И Митридат не враг скифам, но отец. Он хочет лишь покорности скифских племен на вечные времена. Он не тронет ваших обычаев и богов, но многому научит вас. Смотри, князь, вот стоят исавры, марды, каппадокийцы, – все эти племена стали частъю непобедимого войска Митридата, и вы, скифы, станете такими же, узнаете тайну победоносных войн! Вот тогда Митридат поможет вам против сарматов, как сейчас помогает херсонесцам против вас. Но чтобы получить это, вы должны обязаться вечной покорностью царю Понта, платить ему дань, а если потребуется, то и выступать в походы против врагов царя Митридата. Согласитесь на это, и тогда Митридат станет вашим предстоятелем!

В словах понтийца не было ничего нового для Фарзоя. Князю было хорошо известно, что покоренные племена и народы платили дань победителям, проливали кровь за их интересы и в качестве подданных пользовались некоторым покровительством своих хозяев и поддержкой в спорах с соседями.

Пленный князь ответил не спеша:

– Не трать своих слов, архистратег. Обо всем этом тебе следует говорить с царем Палаком, а не со мной. Я всего лишь князь, слуга своего царя.

– Ты – родовой князь. Убеди своих старейшин, пусть они вслед за тобою переходят на сторону Митридата и гонят сюда свой скот. Сделай так, и я возвращу тебе свободу! А если сумеешь и другие роды переманить, то назначу тебя тысячником царского войска и дам тебе право участвовать в совете военачальников и быть приглашенным на пиры! А когда займем всю Скифию, ты получишь часть добычи и управление областью, будешь номархом! Подумай и сейчас ответь мне.

Одобрительный шум и восхищенное чмоканье губами были ответом на слова Диофанта, который высокомерно оглядел своих соратников и самодовольно усмехнулся.

– Ты мудр, стратег! – громко прошептали одни.

– Недаром Митридат так полагается на тебя, – вполголоса изрекли другие, – ты побеждаешь народы не только мечом, но и хитростью!

Фарзой с нарастающим чувством возмущения выслушал оскорбительное предложение Диофанта и льстивые замечания окружающих. Неужели этот наглый понтийский солдат ставит его, скифского князя, так низко, что пытается поймать его в такую грубую ловушку?

– Ну как? – резко спросил его Диофант, покоробленный тем, что скиф никак не разделяет общего восхищения его словами и не выражает своим видом ни подобострастия, ни восторга в ответ на великую милость, ему оказанную. Он, великий стратег и победитель, вступает в переговоры с пленником, а тот пренебрегает его предложениями. – Может, ты не успел обдумать? Или мои слова непонятны для тебя?

– И сказал ты понятно, и обдумать твои слова я успел. Над плохими словами долго думать нечего. – Фарзой гордо выпрямился. – Сразу видно, что плохо ты знаешь князей скифских, если предлагаешь мне измену своему царю и своим богам. Я буду всегда верен царю Палаку и богу Папаю и никогда не изменю им! А людям моего рода и всем сколотам передам, если удастся, чтобы не верили вам, чужеземцам, и дрались с вами насмерть. Мы, сколоты, не хотим быть ничьими рабами, как стали понтийскими рабами марды и исавры! Убирайся прочь, Диофант, тебе нечего делать в Скифии на землях отцов наших!

Понтийцы возмущенно закричали, некоторые кинулись к дерзкому пленнику с обнаженными мечами, намереваясь изрубить его в куски. Но Диофант остановил их. Что-то ледяное, жестокое сверкнуло в его взоре. Он помрачнел, нахмурился. Явственно выступил образ сатрапа, привыкшего повелевать, не терпящего никаких возражений.

– Добро, – негромко, но с каким-то горловым сипением проговорил он, – добро, варвар!.. Если так, то быть тебе отныне и до смерти вьючным скотом! Забудь о своей родине! Ты – раб на все дни своей жизни! Имя тебе – Сколот!.. Иного имени у тебя нет, и если ты посмеешь называться по-другому, то палач вырвет твой язык раскаленными щипцами!

Он сделал знак. Подскочил Дорилай.

– Возьми раба Сколота, выжги на его лбу клеймо царского раба, на шею надень вечный железный ошейник, потом отведи его на «Арголиду», пусть наварх Неоптолем прикует его к гребному веслу. А князя Фарзоя считать отныне покойным, и горе тому, кто помянет его или расскажет кому-либо о его судьбе… Да будет так!

– Да будет так! – хором подтвердили присутствующие.

– Слушаюсь и повинуюсь! – ответил Дорилай.

Фарзоя повели прочь.

«Вот и все, – с горечью мысленно воскликнул молодой князь, – раб!.. Теперь я не человек, но всего лишь домашнее животное, безликое, бесправное!.. Какой позор!.. Друзья отвернулись бы от меня и… Табана тоже. Как можно уважать человека, который хотя бы один день был рабом!.. Правда, и Геракл, эллинский полубог, был продан в рабство, но не за это почитают его, а за подвиги, а у меня их нет…»

На один миг им овладело малодушие, он готов был пожалеть, что резко возразил Диофанту, не старался выиграть время, не пошел на какие-то уступки. Но тут же перед ним встало хмурое лицо Марсака и поглядело на него с явным укором. «Прости, старик!.. Ты любил Скифию, с ее именем на устах пал в битве, и если бы попал в плен, то не побоялся бы плюнуть на бороду Диофанту». Фарзой встряхнулся и сбросил с плеч тяжесть мгновенных сомнений. Лучше рабство, чем измена царю, родным скифским богам и духам предков. Отец встал бы из могилы, чтобы проклясть его за предательство!

Они шли через лагерь понтийцев. Неожиданно им преградил дорогу пьяный бородатый человек. Фарзой безучастно взглянул на него и был поражен. Перед ним стоял Гориопиф… Сразу можно было догадаться, что спесивый князь – свой человек в стане врагов. В его бороде виднелись крошки мясной пищи, у пояса висел акинак.

Фарзой не видел Гориопифа и его людей в скифском войске перед битвой и считал, что он откочевал со своими стадами и людьми к востоку, не желая помогать Палаку в войне. Но даже не подумал, что князь способен пойти на предательство, неслыханное среди скифов.

Сейчас он убедился, что Гориопиф изменник, продавший свою честь, могилы отцов и родину заморским завоевателям, смертельным врагам Скифии.

Гнев и чувство гадливого презрения охватили его. И сразу же он почувствовал, как к нему возвращается уверенность в своей правоте. На живом примере он убедился в мерзости предательства. И был рад, что проявил твердость в беседе с Диофантом, жалел только, что мало наговорил ему дерзостей.