Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.) - Владимир Топоров

В 80–е годы стало ясно, что в бывшем пустыннике, мистике, которому открывались высокие откровения, человеке не только деятельного, но и созерцательного подвига нуждались очень многие и в разных слоях тогдашнего русского общества. Для народа он святой еще при своей жизни, хотя канонизация Сергия произошла 60 лет спустя после его смерти, покровитель и заступник (наряду со святыми князьями Борисом и Глебом) русской земли, учитель и наставник. Но Сергий нужен был и власти — и бескорыстно, и, вероятно, корыстно. Князья — и московские, и удельные — посещали Сергия в Троице, вели беседы с ним, советовались, искали одобрения своим намерениям и деятельности, благословения. Впрочем, и сам Сергий не раз покидал Троицу ради Москвы. Князья считают для себя честью его согласие быть крестным отцом их сыновей [364]. Трудно сказать, как и в чем влиял Сергий конкретно на власть и прежде всего на великого князя. Но сомневаться в самом влиянии и в его положительном, смягчающем, умиротворяющем характере, кажется, не приходится. Ради этого Сергий и вступал в те отношения с властью, которые, конечно, таили в себе опасность и для него самого. Едва ли всегда исполнение поручений и просьб власти было для Сергия легким и по душе. Возможно, внутренне кое–чему он и противился, но, похоже, понимал, что долг платежом красен, что преодоление «ненавистной розни» стоит компромисса и, главное, что он трезво оценивал цену компромисса и своей готовности к нему. В этом отношении едва ли случайно, что «Житие» Сергия избегает (в отличие от летописных и иных текстов) говорить о «политических», связанных с поручениями княжеской власти (даже если эти поручения передаются митрополитом, для которого, однако, государственная политика была делом неизбежным), действиях Сергия и о его участии в государственных делах. Так, «Житие» игнорирует и тему Осляби и Пересвета, и события 1365 года в Нижнем Новгороде, и ряд других «выходов» Сергия за пределы его непосредственных духовных обязанностей. Может быть, не стоит упрекать Сергия за это нарушение пределов, но и думать, что всё, что ни делал он, оцерковлено и что многие добрые поступки настолько перекрывают малое, которое едва ли можно назвать добрым, что и говорить об этом малом не стоит, едва ли было бы верным. Слава Сергия в такой защите не нуждается; совсем отрывать Сергия и его дело от его времени значит упрощать ситуацию и сам образ святого.

Отмечая, что «Житие» Сергия избегает говорить и о воинах–иноках, и о политических миссиях его, Г. П. Федотов пишет:

Летописи и жития освещают нередко разные стороны деятельности святых. В этом нужно видеть тонкое различие оценки. Не всё в политической деятельности преподобного Сергия было «оцерковлено». Его помощь московскому князю против удельных принадлежит его времени, и мы не вправе канонизовать ее, как и политику святых князей. Остается вечным в церковном сознании благословение Сергия на брань с врагами христианства. На Куликовом поле оборона христианства сливалась с национальным делом Руси и политическим делом Москвы. В неразрывности этой связи дано и благословение преподобного Сергия Москве, собирательнице государства русского (Федотов 1990, 152).

9. ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ СЕРГИЯ

XIV век, век Сергия, приближался к концу. Постепенно уходили из жизни основные фигуры этого века — митрополит Алексий (12 февраля 1378 г.), вскоре после него, в 1379 году, Митяй, в 1389 году преставился великий князь Димитрий Иванович, через три года был разбит Аксак–Термиром гроза Москвы и, кажется, самый страшный ее разрушитель Тохтамыш [365]. В этом же году почил и Сергий, вынужденный во время московского разгрома 1382 года бежать вместе с братией от Тохтамыша в Тверь (и отъ Тохтамышева нахожения бежа во Тферь, — сообщает летописное сокращенное «Житие» Сергия).

Жизнеописатель Сергия Радонежского главу, посвященную последним годам жизни Сергия, назвал «Вечерний свет» и начал ее с нескольких слов о великом князе Димитрии Ивановиче, грустных и справедливых, в которых возникает, почти невольно, некое противопоставление князя и Преподобного («Судьба Сергия, конечно, уж иная»). Последние годы рано ушедшего князя («и бысть всехъ летъ живота его отъ рождества 40». — Никон. летоп. ПСРЛ XI, 1965, 113) вечерним светом никак не назовешь. Умирал он преждевременно, тяжело, с мучениями, и мысли его были скорее тягостными, хотя и свой вклад в устроение Московской Руси сознавал.

Люди борьбы, политики, войны, как Димитрий, Калита, Олег, нередко к концу жизни ощущают тягость и усталость. Утомляют жалкие дела земли. Страсти расшатывают. Грехи томят. В то время многие князья на старости и вблизи смерти принимали схиму — крепкий зов к святому, после бурно и греховно проведенной жизни.

Димитрий сгорел рано. Его княженье было трудным и во многом неудачным. Он умирал в момент удачи Тохтамыша — преждевременно надломленный всей ношей исторической. После Куликова поля он сближается теснее с Преподобным: в 1385 г. Сергий крестит его сына, в 1389–м, умирая, Димитрий пишет завещание «перед своими отцы, перед игуменом перед Сергием, перед игуменом перед Савостьяном». В этом завещании особенно подчеркивается единовластие — идея, за которую Димитрий воевал всю жизнь. Он уже считает себя русским государем. Старший сын наследует отцу. Ни о каких уделах и борьбе за княжеский стол больше нет и речи. Порядок этот и установился на столетия, создав великую монархию.

Каким был Димитрий умирая и как отразилась на нем близость с Сергием — мы не знаем, и охотно поверили бы составителю летописного текста «О житии и о преставлении великого князя Димитрия Ивановича царя Русского», если бы после описания его победы и того, как врази его посрамишася […] и все подъ руце его поклонишася; расколницы же и мятежницы царства его вси погыбоша не следовал текст столь сильно клишированный и столь высокориторичный, что за ним с трудом улавливаются нередкие штрихи собственно человеческого. Пренебрегать ими нельзя — ни из общей презумпции доверия к тексту, ни потому, что Димитрий в свои последние годы находился в том состоянии, когда человеку свойственно думать о душе (а ему — особенно), ни, наконец, потому, что он теперь стремился хотя бы к внешнему благочестию, соответствующему некоему идеалу духовного совершенства, и составитель текста, поняв это, создал адекватный этому идеальному образу текст. Как таковой (по меньшей мере) его стоит внимательно выслушать:

Обычай же имяаше великiй князь Дмитрей Ивановичь: якоже Давидъ богоотець и пророкъ Сауловы дети помиловаше, и ciй великiй князь неповинныя любляше, а повинныя прощаше; по великому Иеву, яко отець мiру есть, и око слепымъ, нога хромымъ, столпъ и стражъ и мерило известо къ свету; правя подвластныя, от Вышняго промысла правленiе прiимъ, роду человечу всяко смятенiе мiрское исправляше; высокопаривый орелъ, огнь попаляа нечестiе, баня мыющимся отъ скверны, гумно чистоте, ветръ плевелы развевая, одръ трудившимъся по Бозе, труба спящимъ, воевода мирный, венець победе, плавающимъ пристанище, корабль богатству, оружiе на враги, мечь ярости, стена нерушима, зломыслящимъ сеть, степень непоколеблема, зерцало житiа, съ Богомъ се творя и по Бозе побаряа, высокiй умъ, смиренный смыслъ, ветромъ тишина, пучина разума; князя Русскыя во области своей крепляаше, велможамъ своимъ тихоуветливъ въ наряде бывааше, никогоже не оскорбляаше, и всехъ равно любляаше, младыхъ словесы наказааше, и всемъ доволъ подаваше, ко требующимъ руце простираше. Еще дръзну несрамно рещи о житiи великаго князя и царя Русскаго Димитрия Ивановича, да се слышаще, царiе и князи научитеся тако творити; ciй убо отъ уныя версты Бога возлюби и духовныхъ прилежаше делехъ; аще и книгамъ не ученъ сый добре, но духовныа книги въ сердци своемъ имяше. И се едино повемь отъ житiа его: тело свое честно съхраня до женитвы, церковь себе Святому Духу соблюде нескверну; очима зряше чясто къ земли, отъ неяже взятъ бысть, душу и умъ простираше къ небеси, идеже лепо есть ему пребывати; и по браце совокупленiа тело свое чисто же соблюде, греху непричастенъ. […] Царскiй убо санъ держаше, ангельскiй живяше, постомъ и молитвою; и по вся нощи стояще, сна же токмо мало прiимаше, и паки по мале часе на молитву востааше; и подобу благу творяаше всегда, въ бернемъ телеси бесплотныхъ житiе свершаше; землю Русскую управляше, на престоле царстемъ седя, яко пещеру въ сердци держаше; царскую багряницу и венець ношаше, въ чернеческыя ризы по вся дни желаше облещися; и по вся часы честь и славу отъ всего мiра прiимаше, крестъ Христовъ ношаше; въ Божественыа дни поста въ чистоте храняшеся, а по вся недели святыхъ таинъ причащашеся, и преочистованну душю хотя представити предъ Богомь; по истине явися земный ангелъ и небесный человекъ […] многи труды и победы по правоверной вере показа, яко инъ никтоже.