Персик - Элизабет Адлер

Ноэль лежал на узкой больничной койке, голова была обрита и перевязана. Обе ноги подвешены на вытяжку, а правое плечо – в гипсе, и многочисленные ряды больших, аккуратных швов, намазанных ярко-розовым стерильным раствором, пересекали его обнаженную грудь и живот. Длинная трубка вливала в него кровь из темно-красной бутылки, а провода соединяли его с холодными стальными приборами, которые мигали и гудели, следя за работой его сердца и мозга.

Казалось, что жизнь покинула Ноэля, и черты лица были резко очерчены, что делало его трогательным и очень молодым. Хорошо продуманная маска слетела, и он выглядел так, как тогда, когда она впервые увидела его в приюте.

Пич присела рядом, взяв его руку в свои, и, глядя ему в лицо, прошептала настойчиво:

– Ноэль, я не знаю, важно тебе это или нет, но хочу сказать, что очень люблю тебя. Ты – вся моя жизнь, Ноэль. Не покидай меня. Подумай о наших детях, Ноэль.

Она с волнением смотрела на его неподвижное лицо. Он не мог умереть, просто не мог. Она не даст ему умереть.

– Черт возьми, я люблю тебя, Ноэль Мэддокс! – крикнула она, и ее слезы капали ему на руки.

Глядя на Ноэля, Пич подумала о том, что даже не знала, хотел ли он, чтобы она была здесь, позвал бы ее к себе? Но он находился рядом с Ахеном, когда произошел несчастный случай. Ноэль ехал на юг – к ней. Пич откинулась назад и закрыла глаза. Образ богини Сехмет возник перед ней, глядя на нее глазами Леони. Она слышала голос бабушки, которая вновь напоминала ей, что любовь была всем, что только имело значение в жизни. Ноэль стремился к ней, чтобы сказать о своей любви. Сейчас он нуждался в ее силе так же, как и в ее любви. Пич взяла руку Ноэля в свои и улыбнулась. Она была уверена, как никогда и ни в чем раньше, что он поправится.

На вилле царила праздничная атмосфера. Черепичная крыша блестела на раннем весеннем солнце, а деревья мимозы в саду были усеяны пушистыми ярко-желтыми соцветиями. Внутри дома кувшины, корзины и массивные хрустальные вазы были уставлены огромными букетами сирени, ирисов и нежных белых нарциссов. А яркие тюльпаны, широко раскрытые и похожие на тропические цветы, обнажали свои красные лепестки с нежными махровыми желтыми и черными сердечками внутри. Длинный стол в столовой был накрыт тонкой кружевной скатертью, а торт, облитый белой сахарной глазурью и украшенный изящными бледно-розовыми розочками, ожидал своего часа точно в центре стола. Бутылки с шампанским, охлаждавшиеся в серебряных ведерках, стояли на мраморном столике рядом с красивыми старинными бокалами Леони, которые свято берегли, не дотрагиваясь до них годами, носегодня они были выставлены в честь праздника.

Звон посуды и аппетитные запахи, доносившиеся с кухни, смешивались с голосами и обрывками песен. Рядом, на теплой террасе, расположились две маленькие гибкие шоколадно-коричневые кошки, нежась в лучах солнца с чувственной кошачьей непринужденностью.

Море было голубым, и его шелковистая поверхность покоилась под солнцем и высокими пышными облаками, а цикады исполняли свой привычный гимн, который гармонично сочетался со звоном церковных колоколов, когда вереница машин двигалась через холмы к вилле. Пич взглянула на Ноэля, сидевшего рядом с ней на заднем сиденье старого, управляемого шофером, голубого «курмона», который многие годы принадлежал Лоис. Она знала, что он прислушивается к работе двигателя, когда автомобиль, урча, поднимался по склону холма. Пич улыбнулась. Даже крестины дочери не могли полностью отвлечь его мысли от автомобилей.

Уже начиная поправляться, он сказал ей, сухо улыбаясь:

– Ирония судьбы, не так ли? Всю жизнь я создавал то, что чуть не убило меня.

А потом у него на глазах появились слезы, не из жалости к самому себе, а потому, как он потом объяснил, что он чуть не погубил их жизни. Ноэль ехал сказать, что для него их любовь, их дети и их жизнь были самым главным. У него было даже больше, чем заслуживал человек, – успех, любовь, счастье, и после визита в Меддокский благотворительный приют он окончательно понял, что его происхождение и прошлое больше не имеют значения.

– Важно настоящее и наше будущее, – сказал он тогда, его темно-серые глаза требовали от нее понимания.

– А как же место председателя в «Грейт Лейкс Моторс»? Я тебя слишком хорошо знаю, Ноэль. Ничто не может убить твое честолюбие.

– Честолюбие – часть меня самого, это уже внутри, Пич, но сейчас я знаю, как управлять им. Ты увидишь, «Курмон» станет великой автомобильной компанией Европы – и однажды наши престижные автомобили будут самыми популярными на американском рынке. Я сыграю свою игру здесь, Пич, – если ты останешься со мной.

Когда автомобиль свернул с пыльной белой дороги во двор, ребенок на ее руках, одетый в простое белое платьице, украшенное кружевом, зевнул и сонно потянулся. Ноэль и Пич улыбнулись друг другу, вспомнив ее громкие протестующие крики в церкви. Пич подождала, пока Ноэль справится со своими костылями, выходя из машины, – он не признавал ничьей помощи. Она знала, что день крещения его трехмесячной дочери был выбран им как рубеж, когда он должен встать на ноги. Никаких больше колясок, никаких страхов, что ноги не будут слушаться, никаких предметов, напоминающих о болезни.

Пич вспомнила, как с выражением стыда на лице она вытащила свою старую фотографию, где была снята в ужасных подпорках. Она подумала, что, может быть, ее признание поможет ему пройти через бесконечные операции, дни, когда он лежал в гипсе на вытяжке, испытывая жуткие приступы боли и отчаяния.

– Я никогда не рассказывала тебе раньше, – прошептала она, – потому что я так ненавидела себя за то, что не такая, как все. Я ни с кем не общалась, стыдясь этих уродливых стальных подпорок. Я боялась, что, если расскажу тебе об этом, ты будешь считать меня жуткой, уродливой… именно так я когда-то думала о себе. Но я победила болезнь, Ноэль, и ты сделаешь точно так же… Я знаю, так и будет.

Он обнял ее, улыбнувшись наивности ее слов.

– Какая бы ты ни была, я все равно люблю тебя, – сказал Ноэль, целуя ее.

Пройдет еще немало времени, пока Ноэль станет опять таким, каким был раньше. А ее фотография в красивой рамке сейчас стояла на камине рядом с боксерским кубком Ноэля с гордой надписью: «Ноэль Мэддокс, чемпион юниоров по боксу. Мэддокский благотворительный приют. 1946 г.».

На крестины собралась вся семья. Шестнадцатилетний Вил, выглядевший совсем взрослым и присматривающий за маленьким Чарльзом. Джим, Жерар и Эмилия, Лоис и Ферди, Леонора, даже Жан-Поль приехал из Бразилии, и Пич надеялась, что, может быть, на этот раз Леонора и он пойдут дальше простой дружбы, они ведь так подходили друг другу. Друзья и деревенские жители собрались на террасе, а две кошки с высокомерным видом восседали на балюстраде, похожие на египетские статуи.