Между честью и истиной (СИ) - Аусиньш Эгерт

   Живыми выглядели только двое, мужчина и женщина, казненные через двоих после него. Претерпев процедуру, они спустились с помоста и как есть, в исподнем и босиком, неровным спотыкающимся шагом направились куда-то в сторону Малого проспекта. Толпа пропустила их, брезгливо отстранившись.

   Наблюдая это, человек в штатском, стоявший в стороне от кресла наместника на крыльце Биржи рядом с графом да Айгитом, тихо и очень зло сказал:

   - Я предупреждал вас, Дэн. Письменно предупреждал.

   Дейвин, не поворачивая головы, произнес так же тихо:

   - Это ненадолго. До следующего раза, а тогда их можно будет застрелить при задержании и закончить эту историю.

   - Следующий раз будет, Дэн, - почти неслышно ответил человек в штатском, - и он будет опять в городе.

   - И что ты хочешь от меня сейчас, Данила? - скорбно вздохнул Дейвин.

   - Только одного. Чтобы ты всех их искал вместе с нами в этот "следующий раз".

   - Хорошо, - коротко кивнул граф. - Буду искать вместе с вами. А куда это они пошли?

   - Куда им еще в "Крестах" сказали, туда и пошли, - хмыкнул полицейский офицер. - За углом их сто пудов подберет кто-то на машине, чтобы отвезти в место, которого мы не знаем. - Данила вздохнул и злым шепотом продолжил. - Дэн, мы сейчас в реальном времени получили двух Медуниц одновременно себе на голову, ты понял или нет? Только та была сама по себе и с политической позицией, и, как мы теперь уже в курсе, позиция у нее образовалась по вполне уважительным причинам. А эти без принципов, зато с наставниками, без присутствия которых в городе мы бы легко обошлись. Но не обошлись, потому что после того, как вы придавили оппозицию, криминал опять попер. И только ваших технологов нам не хватало в этой среде для полного счастья.

   - Мы придавили? - удивился Дейвин.

   - А кто? - хмыкнул шепотом Данила. - Охоту на ведьм не мы начали.

   - Зато поучаствовали вы в равной мере, - ядовито усмехнулся Дейвин. - Ладно, проехали. Разберемся по мере поступления неприятностей.

   Данила отвернулся так резко, что Дейвин услышал хруст его позвонков.

   Отец Серафим не слышал этот разговор, конечно, поскольку стоял от беседующих по другую сторону помоста. Зато он видел, как палач, сломав последний меч, шевелил щипцами в чаше обгорелое тряпье и клоки волос, и от чаши над площадью в сторону реки летела струя черного едкого дыма. Он слышал, как молчали люди, стоявшие рядом с ним, и в этой тишине кто-то полушепотом сказал соседу: "Пошли, на что тут смотреть-то". Он видел казненных, сидевших на помосте безжизненными деревянными куклами, и понимал, что невозможно уйти отсюда просто так, но не знал, что он может и что вправе сделать. Толпа разошлась, осталось только полицейское оцепление, и сааланцы, судя по оживлению на крыльце Биржи, собирались уже распорядиться его снять. Заместитель наместника пошел с крыльца к помосту. Именно тогда ему навстречу из сильно поредевшей толпы вышла женщина. Между ними случился короткий разговор, после которого граф кивнул ей в сторону казненных, и полицейские пропустили ее. Она подошла к помосту, прошла вдоль края, осматривая сидяших недвижно людей каким-то оценивающим взглядом. "Как на рынке", - мелькнула мысль у священника. Женщина взяла одного из мужчин за руку, потянула с возвышения на асфальт проезжей части и повела куда-то. Остальные даже не глянули ему вслед. Полицейские снимали оцепление и уходили. К помосту подошла еще одна женщина, протянула руки сразу двоим, женщине и мужчине. Не получив ответа, сама взяла их за руки и сказала: "Пойдемте".

   - Куда ты их? - не удержался от вопроса отец Серафим.

   - К нам в товарищество. Годик поживут, поработают, а за это время мы им гражданство выбьем. Паспорта получат, потом определятся, куда им и зачем. Как говорится, было ваше, стало наше, - она усмехнулась, держа за руки обоих сааланцев, и слегка встряхнула их. - Не спи, замерзнешь! Шевели ногами, не май на дворе.

   Священник проводил ее глазами, оглядел площадь. Больше никто к казненным не подошел, полиция уже заканчивала посадку в автобусы, сааланцы построили свое молочное окошечко прямо на крыльце Биржи и собирались уходить через него куда-то к себе. Комендант здания вносил в дверь кресло, в котором сидел наместник, наблюдая казнь. Второе кресло еще стояло, но сааланская жрица, сидевшая в нем, уже собиралась войти в молочную мглу, обрамленную радужным краем. Люди, сидящие на помосте, никому не были интересны. Солнце клонилось к закату, до службы оставалось два часа.

   - Ох, горе, - вздохнул отец Серафим. И решительно взялся за древний смартфон.

   Вызвонив церковного старосту из лавры, выслушав все неизбежные вопросы и разъяснив все важные и второстепенные детали, он остался с казненными ждать машину. Когда она наконец пришла, солнце уже клонилось к невской воде. Каждого из безмолвных оцепеневших людей отец Серафим ввел за руку в пассажирскую "газель" и усадил на сиденье, сам сел с ними в салоне на кресло у двери и сказал: "Ну, с Богом".

   Тот, кто был до полудня Кайбен да Дис, а через час с небольшим после полудня стал никем, вновь почувствовал свое тело уже почти перед закатом, после того, как его увезли с места позора, привели в просторный дом, посадили за стол и дали горячее сладкое питье. Он выпил половину, вздрогнул и заплакал. Немолодой мужчина в длинном темном фаллине, забиравший его с эшафота, сказал ему: "Ничего, ничего", - и погладил по обритой голове. Тот, кто стал никем, послушно допил сладкое питье и съел кусок хлеба, который ему дали. Потом пошел за другим мужчиной в таком же фаллине, как и первый, куда тот велел. Его вместе с другими казненными привели в красивый высокий зал, освещенный вечерним светом из-под купола и наполненный множеством маленьких огней, горевших перед картинами, изображающими людей. В зале то пели, то говорили нараспев красивыми голосами. От этого становилось теплее. Никто сидел на деревянной скамье вместе с остальными безымянными и ждал, как ему велели. Он успел заслушаться, отвлечься и заслушаться снова. Потом пение кончилось. Никто снова услышал: "Ну, пойдем", - и послушно пошел, куда показали. Его привели в другое здание, показали постель и сказали, что он будет спать тут. Он покорно вымылся, как велели, лег в постель и уснул. Утром тот, кто стал никем, проснулся от звона большого колокола за окном, сел на постели и увидел на стуле рядом с постелью штаны, рубаху, короткие носки и пару обуви. Он оделся и вышел в коридор. Вчерашний мужчина, забравший его с места позора, спросил:

   - Ну как, получше теперь?

   Никто кивнул и встал прямо перед ним. Мужчина опять погладил его по голове и хотел было идти.

   - Какова моя часть работы? - спросил Никто.

   Мужчина ободряюще улыбнулся ему и сказал:

   - Выйдешь на улицу, придешь в трапезную, там спросишь.

   - Как долго мне отрабатывать? - спросил Никто.

   - Тебя не купили, - возразил ему мужчина. - Хочешь, делай, что можешь, не хочешь - не делай, можешь идти, куда тебе хочется.

   - Кому я должен? - переспросил Никто.

   - Это сделано ради Иисуса Христа, - услышал он в ответ.

   - Я найду его, чтобы вернуть долг, - проговорил Никто.

   - Если ты его найдешь, - ответил ему собеседник, - это будет уже не долг, а совсем другое.

   Никто кивнул и пошел в трапезную. Получив тарелку каши и стакан горячего чая с сахаром, он съел еду, вернул посуду и спросил, нужно ли что-то сделать. Ему дали ведро с водой и тряпку. Никто принялся мыть пол. У него появилась задача, а значит, жизнь продолжалась. Задача была простая: найти Иисуса Христа и спросить у него, как отработать то, что он велел своим людям сделать для потерявшего имя.