Сын башмачника. Андерсен - Александр Трофимов

А как хотелось вернуть ему ту, последнюю фразу.

«Убирайтесь к чёрту!» — чуть было не выкрикнул Андерсен. Но из вьюги вынырнула Снежная королева, промчалась мимо, и он открыл рот от удивления, не в силах вымолвить ни слова.

   — Вам плохо? — спросил с волнением Мейслинг.

   — Нет, всё в порядке. Здесь никто не проезжал?

   — Никто!

Значит, опять показалось. Снова сердце Андерсена сжала тоска. Та самая, которая пришла, когда предсмертно болел отец и лик Снежной королевы появлялся на морозном стекле.

Почему эта Снежная королева появляется в критические моменты жизни?

Эти мысли отвлекли от зимнего Мейслинга. Но вдруг Андерсен подумал: а если после него у Мейслинга был ученик более талантливый, чем он, Андерсен, и Мейслинг сгубил его? Сколько их, более талантливых, чем те, что стали хоть немного известными, сгинули, не оставив никакого следа? И Мейслинг — могильная плита настоящих талантов.

   — Были ли у вас подающие надежду ученики?

   — Были, но они подавали именно надежду — не более одной, к сожалению, — он засмеялся своим прежним смехом...

И вообще — сколько неизвестных талантов должны погибнуть, чтоб хоть один стал известен?

Они простились.

Только трёх учеников подарил Мейслингу 1839 год... Лишь троих... Это был приговор времени. Мейслинг отправился в отставку.

Неожиданная встреча 1837 года поразила Андерсена. Он увидел в ней перст судьбы: словно время извинялось перед ним за смертельные обиды, наносимые людьми, которых подсовывало сказочнику.

Снег быстро заметал следы от кареты Снежной королевы. У дома девочка-оборвыш продавала спички. Андерсен купил у неё ненужную коробку.

   — Благодарю вас. Вы — первый покупатель за сегодняшний день.

   — Ты видела сегодня Снежную королеву? — внезапно спросил Андерсен.

   — Да, она совсем недавно проехала мимо меня. Должно быть, в её карете тепло, — мечтательно произнесла девочка.

   — Да, ты права, бедное создание, в её карете очень тепло... Как тебя зовут, спичечная девочка?

— Меня зовут Гер да, — отвечала она.

Дома он посмотрел спички. Оки отсырели. Он выглянул в окно. Девочка со спичками стояла всё на том же месте. Что принесёт ей Новый год? Ему он подарил встречу со старым мучителем и Снежной королевой, которую смогла разглядеть только одна девочка изо всего города. Её, видимо, видят только те, кого ока хочет забрать с собой. Замерзшая девочка посреди метели напоминала случайный подснежник, по ошибке высунувшийся из-под земли не вовремя.

Больше Андерсен не встречал девочку со спичками. И Мейслинг тоже никогда не выплывал из снежного тумана...

Ау, Снежная королева...

Снег так быстро заштриховал фигуру Мейслинга, словно его и не было никогда. Сколько подобных встреч ему ещё подарит холодный Копенгаген? Кто выплывет со дна детства?.. Сводная сестра? Какие-то сплетни о матери, которых он не хотел слышать? В городе, где по улицам катается Снежная королева, не мудрено замёрзнуть в объятьях людей...

Андерсен был уже автором трёх романов. Он думал о Мейслинге, придя домой. Вечная забота о хлебе сгубила многие таланты, станет ли он исключением? Или про него скажут, как про многих: «Он подавал надежды, но...» Мечты, которые привели его в четырнадцать лет в Копенгаген, исчезли, взамен этого пришли написанные книги, но что ценнее, кто знает? И не ценен ли просто этот долгий путь через нищету к пониманию. Но — к чьему пониманию? Вкусов потомков нельзя знать. Вкусы тех, кто рядом, известны. Датчане никогда не признают его главным писателем Дании. А к чему же он стремился? Чем выше становились его идеалы в искусстве, тем яснее виделась их полная недостижимость. Котомка за плечами, с которой он пришёл в Копенгаген, всё ещё давит и давит на плечи. Его последний, третий роман «Только скрипач» написан со смятением в душе. По существу все три романа о его душе. И везде — борьба таланта со средой, с жизнью. Конечный проигрыш. Смерть...

Скорей бы весна, думал Андерсен, прислушиваясь к потрескиванью поленьев. Скорей бы весна. Неужели есть на свете Италия, где тепло. Скоро там всё зацветёт... Нежное, яркое, благоухающее. А здесь только равнодушные вьюги, и весь город, словно утонув, покоится на дне белого, бесконечного по глубине моря и даже не подозревает об этом. Он отошёл от камина и сел к столу. Пододвинул лист бумаги и, взяв перо, стал выводить: «Италия, возьми меня к себе, Италия, возьми меня к себе». Так он исписал целую страницу. Потом бросил лист в камин. И тот, не задумываясь, сожрал в один миг все его мечты о самой сказочной на свете стране.

Скорей бы весна... Сколько весенних дней в нём будет не прекращаясь идти этот сегодняшний снег? Ему показалось, что из огня улыбнулось лицо незабываемого, не сегодняшнего, а давнего Мейслинга, вечного спутника тоски, и он издевательски произнёс: «Всегда».

«Всегда, так всегда», — устало произнёс Андерсен и лёг в постель. Но до утра так и не смог согреться. Ему снилась девочка со спичками, которая шла по краю Везувия за руку с Мейслингом, потом приснилось, что он не выучил урок, и он проснулся, лихорадочно вспоминая спряжения глаголов, но вдруг осознал, что он давно уже не в гимназии, и заплакал от счастья.

Утром у него поднялась температура. Это прорезывалась в нём, как режутся зубы, очередная сказка. Он ещё не подозревал о ней, но она хотела вырваться на волю из его утомлённого безрадостной зимой сердца.

Он стал думать о Мейслинге, как о своей очередной победе. Выдумка о Снежной королеве порядком развеселила его и он решил рассказать об этом Генриетте Вульф или Генриетте Ганк, писательнице, дочери издателя из Оденсе Иверсена, который когда-то был страшно удивлён его смешному желанию отправиться в Копенгаген на поиски славы и счастья, но дал рекомендательное письмо.

Он подошёл к столу и отыскал свой аттестат. Документ был помечен 28 октября 1828 года. И в нём стояли лишь отличные оценки. Пятёрки, вырвавшись из заточения, разбежались по комнате, и он долго призывал их вернуться на отведённое место Они сделали это неохотно, как разбаловавшиеся девчонки. От бумаги пахло ушедшим детством. А лист с оценками, как парус его жизненного корабля, поплыл по снежной реке, то и дело теряясь среди волн...

Как ждал он в детстве Новый год! Улыбки отца и матери — лучшие украшения на ёлке. Разве люди добрее тех самых игрушек, что вырезал ему отец? Нет.

...Он всё чаще болел. Иногда днями не поднимался с постели. В начале 1838 года Андерсен лечился «так называемой русской баней». Считал это лечение ужаснейшим. Но наступала весна. Первого апреля 1838 года Андерсен наблюдал, как в Новой гавани работали матросы, пилили лёд, отталкивали от кораблей ледяные глыбы шестами. Корабли всю Зиму простояли прикованные цепями к столбам. Они ждут, когда их просмолят и оснастят. Они дождались весны. Дождался её и Андерсен. Он смотрел в окно на работу матросов, и ему было интересно — кто сейчас читает его сказки в Германии, кто открыл «Только скрипач» во Франции... Так хотелось увидеть хоть одного человека, склонённого над его книгой...