Пассионарная Россия - Георгий Миронов

Заканчивая рассмотрение вопроса о взаимоотношениях Витте и Коковцова, процитируем размышления Витте в связи с назначением Коковцова Председателем Совета министров. Во-первых, Витте признает, что из всех выдвигавшихся эта кандидатура была наиболее приемлемой. Во-вторых, рассуждая о том, какую линию выберет Коковцов, который при Столыпине, уважая его, часто не соглашался с рядом его реформ и методами их проведения, Витте приходит к важному для понимания целесообразности эволюционного хода развития России выводу о неизбежной преемственности стратегии внутренней и внешней политики при смене кабинетов. Вспоминая выступление Коковцова в Государственной думе уже в новом качестве, он так его характеризует: «суть этой речи заключалась, в сущности, в том, что направление политики не может меняться в зависимости от того, кто председатель Совета; политика делается не министрами, а идет сверху; что, когда он был только министром финансов, то мог и не соглашаться с направлением, которое вел Столыпин по указанию свыше, но раз он министр финансов и председатель Совета министров, то, конечно, другого направления, кроме того, которого держался Столыпин, держаться не может, и это так, с точки зрения Коковцова, естественно, что он удивляется, как могли подумать, что он может держаться какого бы то ни было другого направления, кроме того, которого держался Столыпин».

Передав здесь пафос выступления нового главы российского правительства, ироничный и саркастичный С. Ю. Витте, кажется, был настолько обескуражен тем достоинством, с которым Коковцов выступил за преемственность в управлении страной, что (редкий случай в его мемуарах) отказался от комментариев. Этой фразой заканчивается третий том его воспоминаний… Под ней – дата: 2 марта 1912 г.

Можно ли составить себе представление о В. Н. Коковцове лишь на основе, как правило, весьма саркастических характеристик, даваемых современникам С. Ю. Витте? Конечно же, нет. Как и вообще на основе лишь воспоминаний современников. Что же может, в таком случае, служить источником характеристики политического деятеля? Кто лучше знает его, нежели современники? Знают, но судят – без учета исторического контекста. Так, Коковцова критиковали за педантизм, скуповатость в распределении бюджета. Пожалуй, после некоторых «широких натур» во главе нашего государства последующих времен, мы не посчитаем эти качества излишне предосудительными для министра финансов. И сегодня нам кажутся привлекательными в администраторе уровня Коковцова многие присущие ему черты государственного деятеля – осторожность в действиях, склонность к тщательной подготовке тех или иных важных мероприятий, умение искать и находить компромиссы, промежуточные решения, стремление избегать рискованных экономических экспериментов.

Сегодня нам импонирует манера Коковцова бережно вести государственный корабль, особенно в условиях шторма и множества мелей и рифов. Не будем забывать, что, не без заслуг Коковцова, к началу первой мировой войны (1913 г. – для всей последующей нашей статистики стал годом отсчета) финансы России, в отличие от многих стран, втянутых в конфликт, и, что особенно важно, – в отличие от многих других элементов государственной системы (за которые Коковцов прямой ответственности нести не может), оказались в сравнительно хорошем состоянии. Золотой запас Государственного займа оценивался в 1,5 млрд. рублей, что превышало сумму золотого запаса Англии и Германии, вместе взятых.

Словом, был «на месте» Владимир Николаевич, располагая всеми необходимыми для политического руководителя такого ранга качествами. А откуда они, – врожденные или приобретенные волей и упорством?

… Лицей, который окончил Коковцов, давал традиционно хорошее образование, а также знание иностранных языков, этикета, прививал скромность в быту, работоспособность, ответственность за слово и дело. Однако если судьба приводила выпускников на государственную службу, а так чаще всего и происходило, то работоспособность, четкость, ответственность, честолюбие – становились их как бы клановыми чертами. Был, конечно же, честолюбив и Коковцов, но это было то чиновничье честолюбие, которое не в ущерб Отечеству, а только во благо. Не на себя «тянули одеяло», а на Россию. Понимая, что в этом случае и им тепло будет… Притом был горд и самолюбив. Коковцов, например, отказался от придворных званий, отказался и от субсидии в 200–300 тыс. рублей – отступного при увольнении с поста премьера (Витте, к слову сказать, сам попросил). Строго запрещал подчиненным какие бы то ни было праздничные подношения…

Нетрудно предположить, основываясь лишь на сопоставлении исторических фактов и вне зависимости от оценок современников, что был Коковцов человеком морально чистоплотным, истинно православным. В этом отношении он сторонился чиновничьих склок, придворных интриг, сторонился «секретов» МВД того времени, полиции, стремился сокращать субсидии на агентурные службы. Можно сказать, что моральная чистоплотность – один из истоков его склонности к компромиссам: он не был сторонником крайних воззрений, экстремизма в чем бы то ни было. Можно было бы предположить, что по личной склонности он был противником ультрадворянской реакции, но и свое несогласие с этой линией выражал крайне сдержанно. Он знал о непримиримой позиции Николая II в отношении проектов народного представительства, тем не менее поддерживал (даже в феврале 1905 г.) это предложение, мотивируя свою платформу тем, что без этого трудно будет получить заграничный займ, так необходимый в ходе русско-японской войны.

Он, казалось, хорошо понимал, что нужно делать, чтобы сбалансировать экономическое, финансовое положение страны, переживавшей в 1905–1906 гг. не лучшее время. Однако пробивать нужные решения через преграды непрофессионализма, амбициозности, клановых интересов было чрезвычайно трудно. Коковцов пытался на заседании I Государственной думы получить полномочия для новых займов, – его проводили криками «В отставку!». Он представил на II Государственную думу смету доходов и расходов на 1907 г., однако не смог доказать депутатам целесообразность своей финансовой стратегии.

Но вот что интересно: первые две Думы мешали ему, ломали ритм финансовой стратегии, задерживали намечаемые им реформы, он не любил их, считая «революционными гадюшниками», но был убежденным противником их роспуска. Понимал: демократические институты в России в одночасье не создашь, российских демократов еще нужно долго воспитывать и образовывать.

Какое-то взаимопонимание у него возникло с III Думой, хотя полной идиллии и здесь не было… Он, как и Витте, и Столыпин, не устраивал ни правых, ни левых. Это было естественно, ибо его умеренно-консервативный курс в сфере финансов по сути дела продолжал линию Петра Аркадьевича: вначале успокоение, потом – устроение, затем – реформа.

Интересно, что для думцев он был продолжением Столыпина, но для Николая II Коковцов со Столыпиным не ассоциировался. Коковцов в силу ряда своих человеческих черт (при всем честолюбии и гордости) не способен был кого бы то ни было «заслонять», но личностью был без сомнения крупной. И то, что Николай II (чье самолюбие, должно быть, было не раз уязвлено в процессе общения с жестким Столыпиным) не увидел в мягком Коковцове продолжателя Петра Аркадьевича, пошло России во благо.

Поддержка государя, хотя бы на первых порах, была крайне необходима Коковцову, ибо его назначение было воспринято весьма неблагожелательно при дворе и в руководстве правых партий. Однако его поддержали столпы промышленности и торговли, а П. Н. Милюков, позднее нередко критиковавший его, призвал думцев до времени воздержаться от критики Коковцова, считая, что у того есть программа, и ему нужно дать возможность попытаться ее реализовать… Крайне правые же начали атаку сразу: их не устраивали ни его репутация сторонника представительного строя, ни его стремление урегулировать национальные отношения. Они презрительно называли его «другом евреев, сторонником финнов», приятелем либералов и «умников».

Однако первое же выступление в Думе разочаровало либералов и вызвало снисходительную улыбку правых: новый глава правительства заверил в своей верности курсу Столыпина по коренным вопросам, в том числе и в области национальных отношений. Другое дело, что и у «коренных» позиций столыпинской политики было более чем достаточно противников…

Спокойным, трезвым, взвешенным политиком показал себя Владимир Николаевич с первых же шагов. Несмотря на сопротивление скептиков, считавшим безнадежным делом восстановление флота после Цусимы, он энергично проводит военно-морскую программу.

Он помогает проведению в Думе закона о страховании рабочих, включая больничные кассы, содействует утверждению закона о волостном земстве, об укреплении земских и городских финансов, о стабилизации расходов на народные школы. Это было непросто, поскольку его противники предлагали увеличить расходы не на школы, а на полицию. При всей своей нелюбви к сыску, жандармерии, Коковцов понимал необходимость их существования для защиты не только от крайне правых, но и от ультралевых. Но это, считал он, расходы сегодняшнего дня, расходы же на школы – проблема, от решения которой зависело будущее нации. Конечно, он был прав. Тем более что, как известно, никакие расходы на полицию не могли остановить революцию, тут вступают на историческую арену факторы объективные… Но и расходы на школы, к сожалению, мало способствовали изменению ситуации. Не суждено было Коковцову повернуть развитие российской истории в сторону от революции.