Тролльхеттен - Сергей Болотников

Ударивший вверх фонтан битого камня, вперемешку с испаряющимся белесым паром, снегом лишь предварял дело. Три миллисекунды спустя на месте свалки разверзлось огненное, всепожирающее жерло, в котором бесследно сгинула сама свалка вместе с километрами литой ограды, частью близлежащих улиц и половиной старого трехэтажного дома, враз потерявшего весь фасад.

В ореоле белого пламени, в который искусно вплетались мазки всех цветов алого и желтого, в окружении смоляного дыма и раскаленных багровых обломков плавящейся на глазах мостовой вознесся в темные небеса исполинский огненный шар, смотреть на который было невозможно, и который бросил на весь город адский пламенный отсвет, словно ни с того, ни с сего начался грандиозный рассвет.

Шар этот, принимающей форму гриба, возносился все выше и выше, волоча за собой остатки Нижнемоложской улицы, меняя цвет с ослепительно белого на буйно оранжевый с черными, резкими мазками — самый грандиозный из всех огненных фонтанов. Тяжелый артиллерийский грохот разнесся по округе, взрывная волна, несущая куски расплавленной породы и металла, прошлась по близлежащим улицам, сметая все и вся. Снег мигом испарялся, шипяще белым паром окутывал улицы, на которых одним за другим вспыхивали пожары. И над всем этим, грибовидное багровое облако летело все выше и выше, словно поставило задачу добраться до неба и навсегда воцариться там.

Сверху пошел огненный дождь, состоящий из обломков плавленой породы, горящего металла, стекла, ткани и пластика — все то, что уволок с собой со свалки взрыв.

Всходила огненная заря, и это было феерическое зрелище. Вытянутый гриб достиг облаков, все еще пылая и переливаясь светом, как десять тысяч не догоревших углей, и… тучи ринулись прочь с его дороги, разгоняемые колоссальным потоком раскаленного воздуха. Широким кольцом расходились они, и самые крайние из-за резкого скачка температур начинали плакать теплым мутным дождем.

Грохот стал глуше, теперь рокотало, словно где-то далеко шла сильная гроза, гром ворчал басовито и низко. Дождь лил потоком, небеса плакали водой и дымящимися осколками пластика.

Изувеченный город еще тащился за взрывом, но уже по инерции, нехотя — идеально прямую автостраду Центральной пересекло множественными извилистымитрещинами.

Грохот не смолкал, но теперь стало понятно, что это уже не раскат взрыва — это бунтуют недра, смертельно раненные грубым, иззубренным скальпелем кумулятивной детонации.

Черный столб, жирного, немилосердно воняющего дыма возносился из разлома посередине Нижнемоложской, и видно было, как ходят, содрогаясь в огне земные пласты, что столь долгое время держали на себе город.

Заря померкла — в образованный огненным грибом разрыв заглянуло синее небо. Было четыре часа пополудни. Багровый отсвет не угас до конца, кое-где все еще падал снег, а потом, сквозь небесный проем на город взглянуло солнце, создав невообразимо странный эффект, который вполне мог стать готовой картиной к апокалипсису. Кое-кто из стоящих на холме людей в истерике пал на колени.

И не дожидаясь, пока черное облако поднимется еще выше, город стал проваливаться. Земля уже не держала, и там, в глубине ее сейчас рушились один за другим хрупкие своды источенных временем пещер. Схлопываются каверны, исчезают проходы, пропадают пещеры в неистовом камнепаде.

Первой просела Арена. В центре площади вдруг образовалась широкая, с рваными краями трещина, в которую стало съезжать плитовое покрытие, волоча за собой здания. Не выдержав нагрузки, рухнуло изящное здание КПЗ, угрюмый массивный фронтон здания суда, откуда Мартиков выходил когда-то с радостью от удачно избегнутого наказания, сопротивлялся дольше, но и он пустил трещину по всему правому боку, а потом колонны подогнулись одна за другой, и дом рухнул в облаке едкой пыли.

На Центральной улице один за другим стали падать фонарные столбы, как поставленные на попа фишки домино в популярной забаве. Некоторые из них, при падении ломались как спички, показывая железобетонные внутренности.

Резкие трещины бежали по городу, змеясь и извиваясь, и некоторые вдруг открывались иззубренной пастью, которая расходилась все шире и шире, поглощая все и вся, до чего могла дотянуться. В одну из таких пропастей попала бывшая редакция «Замочной скважины», которая сгинула в открывшемся проеме без следа, не оставив даже намека, что здесь когда-то был дом.

Сотрясаясь, провалилась школьная спортплощадка, на которой состоялось освобождение Павла Константиновича, патетично описав круг в воздухе сгинули баскетбольные щиты, да и сама школа не заставила себя долго ждать, разделилась на две половины и рухнула в глубины земные.

В рушащемся городе стоял пушечная канонада, от которой закладывало уши.

Старый мост через реку Мелочевку вдруг стал вспучиваться самым невообразимым образом, горбатая спина изгибалась все круче и круче, а потом это величественное сооружение, похожее больше на безумную стелу, разом низверглось вниз в облаке пара и пламени. В образовавшийся пролом хлынула Мелочевка, и водопад этот на первых парах затмил бы собой легендарную Ниагару.

С треском сползла в воду лодочная станция, на которой Мельников дрался с братом Раменой, некоторое время плыла по течению, а потом водопад подхватил ее и швырнул вслед за мостом, где она и сгинула, болтая рваными сетями и разламывающимися на ходу лодками.

Кинотеатр «Призма», неожиданно стал треугольником, а потом и вовсе разделился на пять частей, обваливающихся по отдельности.

Сверху хлестал горячий ливень, мешался со снегом и каменной крошкой.

С нутряным стоном разошлась на две половины улица Школьная. На одной споро отъезжающей стороне остался дом Влада, на другой — бар «Кастанеда», так удачно оставленный жильцами. Потом землю вспучило, раздался глухой взрыв, и бар исчез, сменившись месивом каменным обломков, часть из которых была украшена неприличными надписями.

Так и не расцепив своих крепких объятий канули в пропасть «Фольксваген» и черный «Сааб», лишь блеснули в красноватом отсвете задние фонари.

Многочисленные дачные домики начали взрываться с резкими, кашляющими хлопками, потом давешний провал на месте дома бдительного пенсионера разверзся и поглотил половину дачного поселка. Земля на близлежащем кладбище зашевелилась, как в дешевом фильме ужасов об оживших мертвецах, но вместо того, чтобы исторгнуть зомби, провалилась сама, обеспечив клиентам заведения саму надежную из могил.

Старые дома на Покаянной улице поднялись волной, а потом рухнули, разваливаясь на мелкие составляющие, в которых сгиб и печально известный «Паритет» вкупе с Саввиным овражком, который теперь можно было переименовать в Саввинову бездну.

Мост Черепашка над высохшим руслом потерял ноги, а потом разломился на три куска и утоп в покрывающем дно реки иле.

Степина набережная на миг стала Степиной высотой, а потом сразу без перерыва Степиным провалом.

Канонада не смолкала, наоборот, ширилась, росла! Это был феерический апокалиптический салют в многие сотни тяжелых орудий.

Как смертельно раненное животное осел Дворец культуры, стены его ломались с пушечным треском. Потом земля разверзлась и приняла в себя уродливый образчик архитектуры, который ушел в глубину, волоча за собой все в исходящую трещинами пропасть.

В воздух взлетали измочаленные бревна, куски кирпичной кладки и разодранной жести.

Мягко сложилась и исчезла в земле лежка Жорика, отчетливо звякнула спрятанная про запас бутылка «Пьяной лавочки». А чуть после и давно забытая лежка самого Васька тоже изогнулась, а потом ее толстые железные стены смялись как фольга.

Буйная стихия разрушения правила сейчас в городе — разрушения всего и вся, подлинный Локальный Апокалипсис.

Сломались ребра у плотины, поменялись местами, сразу следом сухое русло разверзлось, и вся стальная конструкция, беспрестанно ломаясь во всех своих сочленениях, провалилась, за миг до этого превратившись в уже что-то совершенно авангардное.

В один миг исчезли обе городские больницы — простая и психиатрическая, и Братство Луны могло только порадоваться прозорливости своего гуру.

Тут и там проваливалась земля, изменяя геометрию улиц, прихотливо уродуя ландшафт, создавая что-то совершенное новое. Так в болотистой низине Нижнего города вдруг вспучился уродливым горбом новый холм, с которого каменным селем потекли все находящиеся на нем дома. Улицы срывались с насиженных мест, ровными полосами ползли вниз и только потом дробились на мелкие и мельчайшие части, целиком окутанные асфальтовой крошкой.

Черное облако, жирно блистая на солнце, зависло в синих небесах как чей-то полуденный кошмар.

Дома проваливались — богатые многоэтажки Верхнего города и бедные хибары города Нижнего, стихия не делала различий. Исчез дом Степановой родственницы — одной из первых жертв Исхода, сгинули дома Мартикова и Стрыя, на месте могилы Николая Васютко исходил огнем широкий пролом. Наклонилась и съехала в него порушенная голубятня. Рухнул с грохотом и дом самого Влада, Белоспицына и Трифонова — блеснули напоследок пустые рамы окон и все.