Золотые слезы - Лори Макбейн

Она потянулась во сне и, ласково обняв малыша, прижала его к груди. При виде этого обычного, естественного жеста Николя вдруг ощутил приступ странной ревности. Ему ужасно захотелось почувствовать, что испытывает человек, которого любит Mapa О'Флинн. Как она стала бы отвечать на его ласки, если бы делала это по любви, а не просто потому, что загоралась его страстностью? Mapa никогда не шептала ему на ухо слова любви, никогда не смотрела на него, как смотрит на мужчину любящая женщина. Николя встряхнулся и заставил себя выкинуть из головы этот бред. Их отношения слишком сложны и запутанны, осложнены множеством конфликтных ситуаций, чтобы иметь возможность развиться в нежное чувство. И кроме того, разве ему действительно этого хочется?

Николя склонился над Марой и внимательно посмотрел ей в лицо, на котором и следа не осталось ни от тревоги, ни от злобы, ни от раздражения. Ее грудь равномерно колыхалась, и Николя против воли потянулся к ней, но тут же отдернул руку, словно обжегшись. Он вдруг ощутил знакомое чувство обиды и негодования по отношению к ней и в очередной раз подивился тому, что этой прекрасной ирландке удалось проникнуть в его сердце. Она спала, как невинное дитя, не догадываясь даже, какая буря клокотала в груди стоящего рядом Николя, который не хотел, просто не мог допустить того, чтобы кто-нибудь получил власть над ним, тем более Mapa О'Флинн. Николя столько раз расставался с женщинами, равнодушно смотрел вслед им, уходящим навсегда, и ни разу не испытывал укора совести или сожаления. Но с тех пор как он впервые увидел Мару, его затянула в сети какая-то неведомая сила, он перестал узнавать самого себя. Конечно, в той ситуации, в которой он оказался, виноват не кто иной, как он сам. Ведь вынудил же он Мару поехать в Новый Орлеан, а потом и в Бомарэ, хотя она этого и не хотела! Переполнившись отвращением к самому себе, Николя развернулся и тихонько вышел из ее комнаты.

Mapa, ничего не подозревавшая о его чувствах, сидела напротив Николя за обедом и задумчиво поглядывала на него, время от времени отрываясь от супа. Когда их взгляды пересеклись, Mapa недоуменно подметила проблески презрения в его сияющих изумрудных глазах. Она тяжело вздохнула и отвернулась, ее взгляд стал бездумно блуждать по белоснежной скатерти, заставленной хрусталем и фарфором, на которых весело играли блики свечей, вставленных в серебряные канделябры с обоих концов овального обеденного стола. Серванты были заставлены блюдами с самыми разнообразными яствами; цыплята, салат с лобстерами, окорок, устрицы, телятина и фаршированная утка, овощное рагу и бессчетное количество соусов. Огромное блюдо со сладостями, в числе которых были марципаны, конфеты и засахаренные фрукты, пирамидой возвышалось в центре стола и дожидалось своего часа.

— Мадемуазель, какое на вас великолепное платье! — завистливо разглядывая испанские кружева на мягком шелке лилового платья Мары, воскликнула Николь. — Я никогда прежде не видела такого изящного оттенка. Оно из Франции, не так ли? Как вы полагаете, а мне такое пошло бы? Мама, мне непременно нужно сшить точно такое же, — умоляюще взглянула она на Селесту, которая достаточно оправилась после нервного потрясения, чтобы присутствовать за обедом. Правда, она была бледнее, чем обычно, и траур еще более подчеркивал ее бледность, но она полностью владела собой.

— Не стоит капризничать за столом, Николь. Мы обсудим этот вопрос позже. Тем более что у тебя и без того богатый гардероб, — сказала она твердо, невзирая на то, что Николь тут же насупилась и уткнулась в тарелку, — Простите бестактное поведение моей дочери, мадемуазель О'Флинн. Она просто не в себе накануне свадьбы, — извинилась она за дочь и пронзила Николя, который молча потягивал вино, обеспокоенным взглядом. — Николь удалось сделать очень хорошую партию. — Селеста произнесла эту фразу с удивительной решимостью.

— Вступить в брак с кем-нибудь из рода Монтань-Шанталей всегда считалось большой честью, — равнодушно отозвался Николя, пристально глядя на мачеху и пытаясь угадать, что стало причиной ее неожиданной агрессивности в отношении него.

— Времена изменились, Николя, — горько улыбнулась она. — Род Шанталей не утратил былой славы, но этого недостаточно для удачного брака. Теперь гораздо важнее богатство, — заметила она с достоинством. — Если бы не красота Николь, выдать ее замуж было бы очень трудно. Я и так готова была радоваться любому предложению. Вот Дамарис!.. — Она кивнула в сторону младшей дочери, которая потихоньку строила Пэдди смешные рожицы. — Ей будет труднее найти партию. В ней нет классической красоты, которая отличает ее сестру. К тому же она совсем не богата. Так какой же мужчина найдет ее привлекательной в качестве жены?

— В любом случае за старика я никогда не пойду, — уверенно заявила Дамарис. — И вообще я не собираюсь сидеть дома и ждать, пока кто-то ко мне посватается. Я буду путешествовать по миру.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, мой маленький тигренок, — с улыбкой отозвался Этьен и, перехватив возмущенный взгляд Селесты, упрямо тряхнул седой шевелюрой. — Ты права, она действительно не похожа на Николь. Но ты не можешь не признать, что в ней есть особое обаяние, и кто знает, может быть, в один прекрасный день она расцветет, как экзотический цветок? И тогда ее красота в сочетании с силой духа будет привлекать мужчин как магнит. И тебе больше не надо будет сбиваться с ног, чтобы найти для дочери жениха. Так-то, Селеста.

— Боюсь, что слишком долго придется ждать, когда это произойдет, — скептически заметила Селеста.

Николя, нахмурившись, прислушивался к этому разговору.

— Я знаю, что жизнь не стоит на месте и что без перемен не обойтись, — начал он укоризненно. — Но я не понимаю, что произошло с честью и достоинством Шанталей. Мало того, что Бомарэ распродается. В ваших речах к тому же появилось какое-то раболепствование.

— Николя, ты, так же как и твой отец, отказываешься признавать очевидное, — со слезами в голосе сказала Селеста. — Ты здесь не жил и не понимаешь, что для того чтобы выжить, надо меняться вместе со временем. Тебе легко меня судить, но ты не представляешь, что мне пришлось пережить, особенно с тех пор, как Филипа не стало. Знаешь ли ты, что часть поместья в верховьях реки, которую мы с таким трудом осушили, снова затягивает болотами? Что я могу с этим поделать? У нас совсем нет денег, их едва хватает на жизнь. Ты удивлен, но это правда. Для нас было просто необходимо продать часть земли, и именно Амариллис. Кому еще она может понадобиться? Она сама предложила мне эту сделку, я ни о чем ее не просила. Хотя я готова просить милостыню, чтобы только не видеть, как голодают мои дети. — При этих словах на ее щеках выступили красные пятна.