Гезат (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Уверен, что командир вражеской конницы приказал всего лишь отогнать нас, чтобы мы своим вызывающим видом и поведением не портили ему настроение. Только вот с дисциплиной в его подразделении было слабовато. Хорошо вышколенных воинов и то трудно удержать от соблазна погнаться за удирающими, а уж сброд, набранный в самых неожиданных местах, и подавно. Скакавшие сзади напирали на передних, и те, хочешь не хочешь, начали подгонять своих лошадей. Потом и в них разожглось ретивое: вот она цель, совсем рядом, удирает испуганная, есть шанс показать удаль, прославиться и захватить трофеи — вперед! То, что мы удираем не в сторону своего каструма, а к холмам, ограничивающим долину с севера, наших врагов нисколько не насторожило, наверное, даже показалось дополнительным плюсом для преследования.

Эту впадину между двумя отрогами большого холма я присмотрел на второй день нашего обустройства здесь, когда отправился на охоту и заодно изучил окрестности. Въезд с долины в нее был узок, затем расширялась, заползая на склоны отрогов, которые ближе к вершине покрыты густыми зарослями маквиса и низкими деревьями, и вновь сужался в дальнем конце, напоминая по форме длинный листовидный наконечник копья. Судя по отсутствию кустов и короткой траве, здесь был сенокос, а со второй половины лета до весны пасли скот. Я еще подумал, что в эту сторону лучше не удирать, потому что окажешься в ловушке, придется бросать лошадь и прорываться через колючие кусты. Потом пришла мысль, что и преследователи попадут в западню, если перекрыть узкий выход. Именно сюда мы и поскакали, вытягивая за собой длинный и плотный хвост из вражеских всадников.

Я скакал замыкающим. В итоге, когда германцы достигли верхней границы впадины и развернулись, оказался во главе своего отряда. Мы построились в клин, направленный на врага самой длинной стороной, а не острием. Я занял место в центре, приготовил пику. Слева от меня расположились Бойд и Гленн, у которого в руке красное знамя на длинном древке, а справа, оттеснив соратников, Сигимар. Дает понять своим землякам, что он моя «правая рука» и, как следствие, самый крутой из них. Что ж, Сигимар смелый и опытный боец, не должен подвести. На небритом его лице, словно покрытом рыжеватой стерней, хищная ухмылка: сейчас повеселимся!

Скакавшие за нами враги, ворвавшись во впадину, сразу придержали лошадей, перешли на шаг. В атаку бросаться лучше толпой. Тем более, как говорят китайцы, которые сейчас, наверное, называют себя по-другому и о существовании которых жители Средиземноморья даже не подозревают, загнанная в угол крыса превращается в дракона. Помпеянцы растягиваются во всю ширину впадины, уплотняются, при этом медленно приближаясь к нам. К ним постоянно прибывает подкрепление.

Когда впадина заполняется почти полностью, вместив тысячи две или более наших врагов, я приказываю Гленну:

— Маши.

Мой заместитель поднимает красное знамя и начинает размахивать им из стороны в сторону. Типа посылает смс на мобильники нашим бойцам, которые прячутся в кустах и за деревьями на склонах впадины и у входа в нее. Там не только германцы, но и воины из вспомогательных войск: лучники, пращники и метатели дротиков.

Смс прочитали и наши враги. По крайней мере, те из них, кто соображает быстро. Они сразу остановились, заподозрив неладное. Худшие их предположения сразу оправдались, потому что из зарослей с обоих склонов и позади наших врагов начали возникать стрелки и копейщики-германцы. Первые принялись обстреливать с безопасного расстояния, а вторые набросились на ближних всадников. Конная атака против пехоты хороша с налета, когда массой животного и наездника, помноженной на квадрат скорости, сбиваешь с ног врагов из первых двух-трех линий и теснишь, уплотняешь задних, а вот когда всадник неподвижен, а нападают на него с фронта и тыла, то превращается в мишень. Тем более, что опыта у германцев не занимать, жалости к лошадям нет, колют и людей, и животных без разбора и раздумий, лишь бы был результат. Им здорово помогают лучники и пращники, заставляя закрываться от летящих стрел и пуль. Позабыв о нападении, помпеянцы перешли к обороне, а самые сообразительные ломанулись к выходу из впадины, который уже был перекрыт отрядом с наскоро изготовленными, длинными, метров пять-шесть, пиками без наконечников, но с остриями, обожженными для твердости на костре. Я научил бойцов этого отряда, как надо упирать пику подтоком в землю и придерживать ногой, направляя острие в грудь лошади. Надеюсь, приобретут новый положительный опыт.

Поняв, что врагам теперь не до нас, я произнес громко, чтобы услышали и в задних рядах:

— Пора вступать в дело, пока без нас всех не перебили! А то еще обвинят в трусости! — и под дружный хохот своих подчиненных ударил шпорами в упругие бока Буцефала.

Мой конь всхрапнул сердито, но подчинился, поскакал вниз по склону, быстро набирая ход. Обычно я не выбираю первую цель заранее. Кто окажется на пути, с того и начну. На этот раз скакал к определенному всаднику, для чего пришлось взять немного правее, подвинуть Сигимара, который, как догадываюсь, тоже хотел переведаться с этим типом. Начать я решил с Роукилла, вождя отряда аллоброгов, переметнувшихся к врагу. Благодаря отсутствию шлема, который испортил бы такую изумительную «наизвесткованную» прическу в виде «ирокеза», приделанного к нависшей надо лбом «волне», этого перебежчика можно было идентифицировать издалека. Такой красавец был один на весь вражеский отряд, оказавшийся в ловушке. Его братец то ли не погнался за нами, то ли оказался не таким экстравагантным и надел шлем.

Роукилл закрывался щитом от стрел и не сразу заметил мое приближение. Только когда дистанция между нами сократилась метров до десяти, он опустил щит, поднятый над головой, и начал разворачивать коня, чтобы встретить меня лицом к лицу. Не успел. За пару мгновений до того, как Буцефал налетел справа на круп его жеребца, я показал, что сейчас ударю пикой в лоб, под «волну». Вождь аллоброгов, повернувшись ко мне корпусом, поднял щит, чтобы защитить голову, закрыв себе обзор, и одновременно махнул спатой наугад, надеясь перерубить древко. Я ударил под нижний край бронзового доспеха, тусклого, не надраенного, из-за чего казался грязным, а может, таковым и был. Наконечник пики влез в живот над самым правым бедром, наверное, попал в мочевой пузырь и прямую кишку. В любом случае с такой раной сейчас живут не больше нескольких часов. Судя по тому, как резко опустил щит Роукилл и как скривилось его вытянутое, лошадиное лицо с длинными рыжеватыми усами, ранение было очень болезненным. Я сократил муки аллборога, кольнув пикой в правый висок прямо над зачесанными вверх волосами. Целился в глаз, но Роукилл инстинктивно отвернул голову. Глаза мы бережем больше, чем другие части тела, даже если это приведет к гибели. Впрочем, что в глаз попал бы я, что в висок, все равно убил бы.

Дальше орудовал пикой без разбора. Кто подворачивался под руку, того и бил. В основном это были римские юноши из знатных семей, холеные и неопытные, облаченные в дорогие и надежные, вроде бы, доспехи. Только вот у каждого доспеха есть слабые места, и бывалый воин помнит об этом, постоянно контролирует, чтобы в них не угодили. Юношам это ни к чему, они еще верят, что бессмертны. Доказывал им обратное со злобной радостью. Не знаю, почему, но уничтожение цвета римской нации доставляло мне особое удовольствие.

Кто воевал, тот знает, как важно везение в бою. Один шаг, жест, поворот туловища может спасти тебе жизнь. Два человека попадают в один и тот же переплет, но один погибает, а второй выкарабкивается вопреки всякой логике, только потому, что сделал или не сделал лишний шаг. Впрочем, в том, что произошло со мной, никакой логики не было. Или я не разглядел ее. Справа от меня на земле лежал юный римлянин в надраенном бронзовом панцире и без шлема. Видимо, кто-то из германцев рассек спатой и сбил шлем, потому что лоб юноши залит кровью. Бедолага был еще жив, жалобно кривился и пытался подняться, когда лошадиные копыта наступали ему на не защищенные ноги или руки. Может быть, стонал или кричал, но я не слышал, потому что мои уши заполнил монотонный гул боя, в который слились самые разные звуки. Я выхватил искривленное болью, юное лицо и наклонился вперед и вправо, чтобы ударом пики прекратить мучения. В этот момент в мой шлем и попала пуля из пращи, срикошетила и полетела дальше. Судя по глухому звуку, который пробился сквозь гул боя, снаряд был свинцовым. Если бы я не наклонился, он попал бы мне в лицо, и я оказался бы рядом с раненым юношей, в лучшем (или худшем?!) случае тоже раненым, и меня додавили бы лошадиные копыта. Среди вражеских всадников вряд ли есть пращники. Можно, конечно, и с коня постреливать, но стоя на земле это делать удобнее. Скорее всего, кто-то из своих угодил. Без дружественных попаданий война не война.