Обрученная с розой - Симона Вилар

Немного успокоившись, он обдумал, как ему разыскать Делателя королей. Из-за праздничной суматохи это будет нелегко, и лучшее, что он может сделать, это дождаться утреннего выезда графа из Нельского отеля.

Часы на башне Консьержери гулко пробили двенадцать. Луны не было, и в разрывах облаков мерцали редкие звезды. Филип поднялся и, стряхнув налипший песок, двинулся в глубь ближайшей улицы. Незнакомый город, мрак, кое-где разрываемый отблесками факелов за решетками ворот. Он смутно помнил, что гостиница расположена близ собора Нотр-Дам. На фоне темного неба едва проступала двух башенная громада собора, и Филип свернул в эту сторону.

Оказавшись в зловонном лабиринте переулков, он тотчас почувствовал, что город вовсе не так пуст, как показалось вначале. Здесь и там в кромешной тьме мелькали тени, доносился шепот, хлюпала грязь под чьим-то сапогом. Все окна и двери домов были наглухо заперты. Под порывами ночного ветра поскрипывали ржавые флюгера.

Майсгрейв споткнулся о цепь, которой на ночь перегораживали улицу, и выругался. Тотчас перед ним словно из-под земли вынырнула какая-то фигура.

– Подайте Христа ради, добрый господин! – прогнусавил пропитой голос.

Филип был не настолько рассеян, чтобы доставать кошелек на ночной улице. Толпы бродяг с наступлением темноты вышли на свой дьявольский промысел, и поэтому он лишь грубо оттолкнул нищего и продолжил путь.

– Где же ваше христианское милосердие, сударь? – раздался позади тот же голос, в котором звучала неприкрытая угроза.

Не оборачиваясь, Майсгрейв шел своим путем. Он ясно различал за собой шаги и вскоре понял, что нищий уже не один. Рядом раздался злобный смешок.

– Куда же вы так торопитесь, сударь? Или вы отказываетесь заплатить пошлину за ночную прогулку по Ситэ? Кошелек, сударь! Вы слышите – кошелек!

Шаги стремительно приблизились. Филип, обернувшись, в мгновение ока выхватил меч. Заслышав звон стали, грабители попятились. Он начал медленно отступать туда, где в конце темной улицы маячил красноватый отблеск пламени. Грабители, держась на почтительном расстоянии, двигались за ним. В конце концов он оказался на перекрестке. Здесь возвышалось каменное изваяние Иисуса, у ног которого горела масляная плошка. У постамента, скорчившись, сидел колченогий калека, походивший издали на широченную колоду мясника, облаченную в отрепье. Еще издали калека завел нудную жалобу, словно не замечая того, что происходит.

Филип продолжал двигаться, внимательно следя за грабителями. «Всего четверо, – отметил он. – К тому же один на костыле». Они держались на безопасном расстоянии, поглядывая на шевелящегося в сумраке калеку. Один из нападавших что-то сказал на непонятном Майсгрейву языке, а затем пронзительно свистнул. Тотчас откуда-то из темноты. прозвучал отклик. Все это очень не понравилось Филипу. И тут у ног его раздалось:

– Кошелек, сударь. Кошелек, или прощайтесь с жизнью!

Майсгрейв опоздал. Калека оттолкнулся и, высоко подбросив свое тело, оказался у него на спине. Рыцарю показалось, что на него обрушилась скала. Он едва устоял, могучие руки кольцом сжали его плечи, а к горлу подбирались железные пальцы. Филип рванулся, но не сумел сбросить калеку.

Остальные грабители, размахивая тесаками, ринулись на него. Он отбил первые выпады, качнулся в сторону, пытаясь избавиться от страшной ноши, и краем глаза заметил, как из переулка выскакивают все новые вооруженные люди.

Тогда Майсгрейв изо всей силы ударил спиной о стену дома. Висевший на нем калека слабо охнул, но удержался и уже в следующий миг сжал горло Филипа так, что перед глазами рыцаря заплясали огненные языки. Каким-то чудом он отбил направленный ему в грудь клинок, но от удара сбоку не успел уклониться. Острая боль обожгла плечо.

«Если я сейчас не избавлюсь от калеки – я погиб».

Он вновь ударился об угол дома. Безногий глухо застонал и ослабил хватку. Филип ударил локтем. Плечо обожгло словно каленым железом, и он едва не взвыл, но в тот же миг ощутил, что свободен.

Разбойники наседали, и его выручал только длинный меч. Он описал им сверкающую дугу, и нападающие попятились, однако тот, который опирался на костыль, не был столь проворен. Острие меча чиркнуло по его груди. Хромой закричал, и тотчас Филип, схватив его поперек туловища, швырнул под ноги готовящимся к новой атаке противникам. Воспользовавшись их замешательством, он подхватил выпавший было меч и одним ударом снес голову вновь подбиравшемуся к нему безногому. Кровь ударила фонтаном, забрызгав Филипу лицо.

– Он убил Раймона Паука! Он убил предводителя! – вскричали бродяги, с ожесточением бросаясь на рыцаря.

Прижавшись к стене дома, Филип отчаянно оборонялся. У него не было щита, однако его противники не были слишком искусными фехтовальщиками, и вскоре трое или четверо из них бились в предсмертных судорогах на мостовой. Однако к своему ужасу Филип заметил, что число нападавших не уменьшалось, наоборот – все новые и новые бродяги стекались к перекрестку и, узнав о смерти Раймона Паука, хватались за ножи.

У Филипа стала неметь рука. Плечо ныло, он терял много крови. Чувствуя, что слабеет, он с отчаянием обратил взор на обступавшие его дома. Глухие стены, плотно затворенные ставни, дубовые двери. Обитатели Ситэ за все блага мира не пришли бы сейчас к нему на помощь, зная, как кровожаден и злопамятен ночной мир Парижа. Они отсиживались за своими запорами, прислушиваясь к шуму схватки, и молили небеса, чтобы беда прошла стороной. Лишь каменный Спаситель равнодушно глядел на отчаянно отбивавшегося от своры убийц одинокого воина.

Помощь явилась так неожиданно, что ни Филип, ни бродяги не успели опомниться. На соседней улице раздался топот копыт и замелькал свет факелов.

– Сюда! – кричал чей-то голос. – Сюда! Скорее, тут настоящая битва!

Часть бродяг без промедления кинулась врассыпную. Однако множество закованных в доспехи всадников преградили им путь. Заблестели клинки, раздались вопли, мольбы о пощаде. Филип в изнеможении привалился к сырому камню и возблагодарил Бога, а затем шагнул навстречу своим спасителям.

Большинство из них оказались лучниками короля с лилиями на туниках, наброшенных поверх доспехов, но были здесь и бургундские воины с эмблемой креста святого Андре. Среди них выделялся рыцарь на прекрасном вороном жеребце и в богатом плаще. Из-под его бархатного берета выбивались темные с проседью пряди. Что-то в его облике показалось Филипу знакомым, но при зыбком свете факелов нельзя было судить наверняка. Зычный голос произнес:

– Черт побери! Господин Тристан, взгляните! Этот молодец уложил не меньше дюжины мерзавцев.