Великий Магистр - Елена Грушковская

— Всё, нет необходимости. Я уже…

— У нас семь часов, — сказала я.

А стало быть, разбираться, как Никита может пользоваться паутиной, не являясь достойным и не будучи этому обученным, времени не было. Я попробовала выйти с ним на связь, и мне это удалось, а дальше достойным предстояло напрячься.

Подключившись к чтецам паутины, я прервала их работу заданием несколько иного характера по сравнению с теми, что они выполняли до сих пор. Нужно было не предсказать события, а разыскать людей — маму и брата Никиты. Настроить чтецов на нужную «волну» было секундным делом: я «загрузила» во внутреннюю паутину группы образы искомых людей, и уже через мгновение мы прощупывали паутину, пытаясь установить местонахождение Любови Александровны и Вовы. Само собой разумеется, информацию можно было не только считывать с паутины, но и загружать в неё, а поскольку все её уровни были естественным образом связаны, то внешняя паутина скоро откликнулась… В ней выделился узел — это было местонахождение семьи Никиты. Дополнительная информация шла такая: заброшенная турбаза, охрана — около десяти человек.

«Все зафиксировали?» — спросила я.

«Так точно…»

«Каспар!»

«Здесь!»

«Это твоё задание. Приступай».

«Слушаюсь».

Точно так же было установлено местонахождение Никиты с Дэном и Златой, за ними был отправлен Алекс. Я посылала лучших из лучших: они никогда не подводили, не давали сбоев… Но всё пошло не так, как мы рассчитывали.

Сбой дала паутина. Уже через час Каспар доложил, что его отряд потерял цель. Пришлось чтецам снова работать, но началась какая-то ерунда: местонахождение заложников было вроде бы заново установлено, и отряд Каспара переориентировался, но по прошествии ещё одного часа выяснилось, что они прибыли не туда. Причём было совершенно непонятно, где произошла ошибка: то ли на этапе локализации узла паутины, то ли в передаче данных, то ли это у самого Каспара возникли проблемы с ориентированием.

Те же странности творились и у Алекса. Драгоценное время утекало, нервозность росла, и это, разумеется, не могло способствовать делу.

— Так, всем успокоиться, — сказала я. — Иначе мы вообще потеряем всякую связь. Пятнадцатиминутный релакс, ребята.

Прямо на своих местах чтецы погрузились в очень глубокий сон: их головы поникли, веки сомкнулись, лицевые мышцы расслабились. Расслабились и обвисли плечи, а малыш Вик так обмяк, что был на грани сползания на пол, и мне пришлось взять его к себе на колени. Я тоже ненадолго закрыла глаза…

…И оказалась на крутом скалистом берегу фьорда Кошки, залитом янтарными лучами зари. Знакомая сосна, словно отлитая из золота, сияла на фоне розовых облаков, и я как никогда сильно ощущала присутствие Леледы — всей кожей, как будто она вот-вот дотронется до меня ладонями.

«Познакомься со своим хранителем», — услышала я. Хотя, наверно, слово «услышала» вряд ли отражало механизм восприятия мной слов Леледы. Если бы душу можно было назвать органом слуха, она вся была бы сейчас сплошным ухом…

Каменная кошка смотрела вдаль и умывалась лапкой. Нет… Точнее, на месте каменного памятника сидела огромная живая кошка, и её роскошная чёрная шерсть шелковисто блестела в солнечных лучах. Размером она была с тигра, не меньше.

«Она — твой верный хранитель во всех мирах и проводник. Она привела тебя туда, где ты сейчас стоишь, она же поднимет и выше».

Не в силах отвести глаз от кошки, я понимала: в последней фразе из уст Леледы переплелись два смысла, и актуальны были одновременно оба. Один был связан с перемещением в пространстве, второй — с моей судьбой. А кошка обернулась, и я увидела её глаза…

Это были глаза Эйне — завораживающие, изменчивые и непостижимые. Да, это была она: на правом ухе серебрилась седая шерсть — с той же стороны, где была седая прядь волос. Уложив вокруг лап полукольцом огромный пушистый хвостище, она смотрела на меня задумчиво через плечо, и по коже бежал мороз от разумности этого взгляда: это была не просто кошка… Но и не человек, и не хищник. Кто же?..

«Ты?» — приблизилась я к ней с немым вопросом.

В её глазах, пронизывавших меня всезнающим взглядом, светилось «да». Да, это она наблюдала за мной с ветки клёна под окном, она спасла Карину от похитителей, и это её голова слетела с плеч вместо моей на каирском кладбище. Железо пронзило нас, соединив и нашу кровь, и наши души. Когда в медицинском центре нас разъединили, пуповина не разорвалась, она осталась, и в ней по-прежнему пульсировало МОЖЕТ БЫТЬ, ТЕБЕ ЭТО УДАСТСЯ. Что мне удастся? Тогда я думала, что это было пожеланием найти своё счастье и место в этом мире, но сейчас…

Много тысяч лет назад война людей и крылатых уничтожила мир. Никому не удалось его спасти…

Может, мне………..?

Эйне, неужели ты имела в виду ЭТО?

Я протянула руку и дотронулась до мягкой шерсти кошки. Она и ухом не повела, спокойно позволяя себя гладить, и я зарылась пальцами глубже в её тёплую шубу. Вороша её и лаская, я вдруг обнаружила на груди пятнышко… Нет, это было лишённое шерсти местечко размером с монету. Когда мои пальцы коснулись голой кожи, кошка напряглась и прижала уши, вздыбив шерсть на загривке. Мою грудь пронзила боль: железный прут от перил крыльца… Я отдёрнула руку, и из глаз хлынули слёзы.

Бедные, бедные наши хранители… Откуда у вас, раненных нами, берутся силы продолжать беречь нас, неблагодарных?..

Гладя огромную усатую морду моей хранительницы, я чесала ей за ушами и беззвучно бормотала солёными от слёз губами запоздалое «прости». Она долго молча терпела это, а потом широким, с ладонь взрослого мужчины, языком облизала мне лицо — три раза подряд. Умыв меня, она облизнула собственные усы и дёрнула ухом, а потом стала тыкаться носом в мои ладони. Я крепко обняла её могучую шею и зажмурилась.

«Спасибо тебе, Эйне».

Потом она мягко толкнула меня мордой в солнечное сплетение, прищур загадочных кошачьих глаз растаял, затянувшись мглой, и я вернулась с фьорда в комнату замка. Что-то щекотало мне лицо. Это сидевший у меня на коленях Вик маленькими ладошками бережно вытирал мои мокрые щёки, приговаривая:

— Не плачь, Аврора… Всё будет хорошо. Мы их спасём.

С его детского личика на меня смотрели умные и серьёзные глаза. Это был не ребёнок, а маленький мужчина, спокойный и уверенный, который никогда не плакал — даже от боли. Его родители погибли, и он уже знал об этом, но нёс своё горе с достоинством, не позволяя чувствам отражаться на работе в группе чтецов. Он работал наравне со взрослыми, даже превосходя их по выдержке и оказывая на всю группу стабилизирующее действие, и если у кого-то начинали сдавать нервы, он подавал пример мужества и стоического спокойствия. Глядя на него, было стыдно нервничать и психовать. Погладив его светлую стриженую головку, я сказала: