Том 5. Путь к большевизму - Дмитрий Фурманов

Получается такая картина: три человека с утра до ночи работают не отдыхая, и получают по 150 руб., двадцать два человека появляются «налетом», чтобы только показаться, и получают… тоже 150 руб. И те — первые — безропотно переносят эту, казалось бы, вопиющую несправедливость. Здесь налицо поистине беззаветная, бескорыстная преданность тому единственно дорогому, за что они долгие годы скитались по тюрьмам и в ссылке.

Вспоминается один знакомый студент.

Был в свое время — во дни царского гнета — как будто застрельщиком, передовым, непокорным, бунтующим, и вдруг теперь, слышу, — работает на кадетов за 600 руб. в месяц. «Хорошо одевается и складно говорит», как донес мне один общий наш знакомый.

Вот она образованность, вот она моральная шаткость, — за 600 руб. продал человек свое святое-святых! Мы всегда должны остаться с народом, «навьи чары» кадетизма надо учитывать как гибельный путь к соблазнительному, преступному самодовольству.

Целый день Совет кишит приходящими, целый день надо успокаивать, разъяснять, помогать.

Взволнуется ли народ из-за голода, не хватает ли на фабрике подмастерьев, забастуют ли типографии, начнут ли вырубать крестьяне окрестные леса, появятся ли в городе погромные слухи, — все эти нужды и требования стекаются в Совет, все это ищет здесь разрешения. Доверие к Совету огромное. За полгода революции не было еще здесь эксцесса, который можно было бы объяснить непредусмотрительностью или преступной халатностью Совета. А все потому, что во главе стали честные, бескорыстные люди. Они забыли про свою частную, личную жизнь, они оторвались от «старого мира» и кроме Совета ничего не знают. В данный момент лишь такая преданность и может отстоять молодую, чуть созревшую, вседемократическую организацию. Много и здесь, конечно, увидите и услышите болтовни и безделья, но без этого, видимо, не обойтись.

Ссыльные, особенно пробывшие в ссылке год или два, особенно любят похвастаться своими страданиями. К месту и не к месту напоминают они слушателю, что «когда я вот в ссылке был», «когда нас гнали по этапу» и т. д. и т. д.

Делается неловко, — бахвальство очевидное. Но это все люди мало серьезные.

От Киселева, например, пробывшего в изгнании что-то больше 15 лет, никогда и ничего про ссылку я не слыхал. Молчит и все работает, все работает…

Теперь вся эта работа еще не оценивается должным образом; надлежащая ее оценка придет позже, через два-три десятка лет, когда мы оглянемся на то, что и как мы строили когда-то давным-давно, в горячее революционное время.

Советские собрания еженедельны. Исполнительный комитет собирается минимум три раза в неделю. А о президиуме что-то и не слышно, — все дела решаются Исполнительным комитетом. Сюда стекаются отовсюду сведения: из комиссии труда, комиссии просвещения, совета солдатских жен, с биржи труда, из солдатской секции, конфликтной комиссии и т. д. и т. д.

Исполнительный комитет является чревом, которое кормится от собственных детей.

Товарищи. Вы все это дело понимаете как-то слишком схематично и примитивно.

Нельзя же думать, будто пришел вот «злой» тов. Фурманов (вы так и сказали «злой тов. Фурманов»), пришел, взбудоражил, мстя за беззаконное исключение, и увел за собою толпу непонимающих, слабых и темных людей. Это упрощенное объяснение отдает будничностью, серенькой, тусклой обыденностью. Дело обстоит совершенно иначе. Была готова почва для раскола, было ясно и определенно выражено требование отколовшейся группы, и передо мною стояла необходимость зафиксировать назревший раскол, потому что чем далее, тем тяжелей было им оставаться с вами, принимать и подписывать те резолюции, с которыми они не были согласны. Ведь получилась трагедия: человек убежден в одном, а говорит, вынужден говорить, совершенно обратное. Так было, напр., с тов. Балакиным. У себя на фабрике, после речи большевика, он должен был отвечать как официальный представитель оборонческой организации. Во взгляде на смертную казнь он согласен был с товарищем большевиком, а говорил иное, противоположное…

Конечно, его освистали, прогнали… И было бы за что страдать. Если бы он верил в свои слова, — тогда другое дело, но вы сами посудите, насколько тяжело было его положение. Это лишь один из сотни случаев. И надо положить конец этим бессмысленным, ненужным страданиям близких мне товарищей.

Ушли рабочие. И это симптоматично. Рабочие — революционный авангард; рабочие — наиболее беспокойная, действенная сила.

С вами останутся фельдшера, конторщики, всякого рода служащие и все те, кого мы называем «мелкой городской буржуазией».

Осмотритесь, на кого переносится центр тяжести. Осмотритесь и одумайтесь. Вы опираетесь на силу ненадежную. Солдаты и рабочие с нами.

За числом мы не гонимся, но скажем открыто, что настоящие демократы, даже оставаясь с вами, — душой будут с нами. Вы увидите, как скоро пополнится наш кадр.

Вы смеетесь и уже толкнули в паршивую газету дрянную статьишку о том, что я демагог, а идущие за мною — слепцы, не знающие, куда и на какую погибель идут. Что ж, политика дискредитирования, — ваша неизбежная, излюбленная дорога. Мы промолчим. А когда понадобится, скажем и свое простое, крепкое слово. Только браниться с вами не будем.

У вас ускользает почва из-под ног.

Корниловский удар пришелся вам прямо по сердцу. Вы посмотрите (или не видите?), какое брожение началось в эсеровских и меньшевистских рядах. Ларин ушел от меньшевиков, потому что стало не в мочь смотреть, как разрушаются «священные, старые храмы».

Петербургский Совет рабочих и солдатских депутатов принимает подавляющим большинством резолюцию большевиков по вопросу о Временном правительстве.

Московский Совет рабочих и солдатских депутатов принимает по тому же вопросу большевистскую резолюцию.

ЦИК Совета рабочих и солдатских депутатов принимает положение о власти «революционной демократии», которая на заседании 12 сентября решит, кому передать верховную власть.

Все это ведь победа революционной демократии, во главе которой стоят товарищи интернационалисты.

А для вас все это неубедительно.

Вы снова подыскиваете пути соглашательства, снова хотите «пожать Бубликову руку».

Каких же вам нужно еще доказательств того, что вы все время ошибались сознательно и бессознательно?

Вместо Корнилова вы подсунули нам Алексеева. Хрен редьки не слаще. Мы готовимся к новой встрече, ждем нового заговора.

Но мы не теряем момента, не спим, организуемся еще тесней и спешно организуем «Красную гвардию».

ЦИК полевел, но не до такой степени, чтобы отражать действительную волю низов, и потому мы требуем немедленного съезда Советов и перевыборов ЦИК'а.

Мы требуем, чтобы власть принял на себя этот новый, реорганизованный ЦИК.

Вы сдаете одну позицию за другой.

Вы перестали верить в Керенского. А почему? Потому, что стали понемножку протирать глаза, перестали итти «втемную», начали задумываться. На раздумье подтолкнул вас Корниловский мятеж.

Вас из спячки выводят только оглушительные, громовые удары. «Гром не грянет — мужик не перекрестится», — вот ваша тактика!

Так поймите же, наконец, что эта политика систематического опаздывания и близорукости грозит нам неисчислимыми бедами. Приучитесь, наконец, думать «на свободе», прежде чем «ударит гром на небе».

Нам с вами по пути, но мы торопимся, нам некогда. Мы верим, что железо куют, пока горячо. А вы по-другому мыслите: тише едешь и т. д.

Поспешишь — людей насмешишь, — вот ваша дорожка.

Что говорить, — так покойнее.

Только велика ли тут заслуга в этой расчетливости, в этой медленности, граничащей с неподвижностью?

Мы понимаем осторожность, но согласитесь сами, что ваша осторожность перешла в робкое выжидательное прозябание «в политических окопах».

Когда надо итти, — вы сидите; когда надо мчаться вскачь, — вы еле переставляете ноги.

Нам по пути с вами, товарищи, только вы слишком медлительны. Оставайтесь в окопах, а мы пойдем в атаку.

8 сентября 1917 г.

Он совершился вчера — разрыв окончательный и бесповоротный. У них была еще, по-видимому, надежда примирить, сгладить, соединить несоединимое.

Были в запасе и фальшивые ласки, были оскорбления, язвительные словечки, насмешки и проч.

Когда примирение не состоялось, они пустили в ход тяжелую артиллерию. Но мы молчали. В наши задачи не входило целый вечер заниматься оскорблениями.

Как быть с Думой? — Этим вопросом они предполагали, видимо, оглушить.

«Если некем заменить — работать будем, но выступаем как самостоятельная группа, заявляя от своего — не от вашего — имени те или иные требования».

Заробели. Замялись. Зашушукали. Впрочем, один распетушился: