Секретная битва - Андрей Семенов

— Почти три. Мы вас взяли под охрану после вашей поездки в Польшу, в марте этого года. Вильгельм Валленштейн не может допустить, чтобы его сын и наследник банкирского дома подвергался опасности, а вы, Рауль, очень часто вели себя неосторожно. Вот он и поручил нам охранять вас. Как видите, ваш отец предусмотрительно предпринял меры предосторожности в отношении вас.

— Так вы уже?..

— Да, — подтвердил Мааруф. — Мы охраняем вас третий месяц. И если вы нас ни разу раньше не заметили, значит, мы делаем свою работу хорошо.

— И вы втроем охраняете меня негласно и круглосуточно?

Мааруф усмехнулся.

— Втроем! — удивился он такой простоте. — Нам тоже надо иногда поспать, чтобы восстановить силы. Вас охраняют две группы из трех человек каждая. Через сутки мы меняемся. Просто вчера была наша очередь вас охранять.

— Тогда почему вы не освободили меня раньше?

— Это не так просто было сделать, хозяин. Мы не имели права подвергать вашу жизнь никакому риску. Мы не могли штурмовать машину немцев, пока вы были внутри, чтобы избежать неприятных случайностей. Мы могли вас отбить, только когда вас выведут из машины, и обязаны были действовать наверняка. Со вчерашнего вечера вас выводили из машины всего только два раза. В Лунде и Мальме вас из машины не выводили, а за Линдчепингом у нас не было полной уверенности в том, что все пройдет как надо, попытайся мы вас освободить. И вот только теперь, возле той кирхи, подвернулся очень удобный случай, который мы использовали.

— Понятно, — подвел итог Валленштейн.

Он мысленно поблагодарил отца за заботу. Скорая встреча с Шелленбергом отнюдь не воодушевляла его. Он почему-то не хотел встречаться с бригаденфюрером. Вряд ли тот сказал бы ему хоть что-то хорошее. Наверняка предложил бы какую-нибудь пакость. Хорошо, что Мааруф подоспел как раз вовремя. Как славно, что отец взял этого человека к себе на службу.

На пути в Стокгольм хутора и маленькие городки, которые они проехали минувшей ночью, мелькали в обратном порядке, будто киномеханик запустил ленту в проекторе задом наперед. В небольшом приморском городке Вестервик они решили сделать остановку, чтобы перекусить. Все пятеро не ели и не спали уже вторые сутки. Хозяин кафе был несколько удивлен внешним видом фон Гетца и даже не скрывал своего удивления, но там, где платят деньги, вопросов задавать не принято. Жареная рыба, которую он подал гостям, была необыкновенно вкусной. Густое темное пиво смывало жир с гортани. Опасность осталась далеко, за несколько сотен километров. У этой опасности руки были скованы наручниками, а у машины проколоты баллоны.

Теперь можно было и расслабиться.

V

Мааруф вел машину уверенно, удерживая руль одной рукой. За стеклами плыл тот же летний полусумрак, что и вчера. Солнце никак не хотело уходить на покой и продолжало из-за горизонта освещать небо. Валленштейн спал на заднем сиденье между двух коллег Мааруфа. Беспокойные сутки, жареная рыба и, главным образом, темное пиво сморили и его, и охранников.

Мааруф не пил пива. Ему еще нужно было довезти всех до Стокгольма живыми и здоровыми, а путь этот неблизкий. Да и Коран воспрещает. Фон Гетц не пил пива вообще. Он не любил этот пенный напиток, что, в общем-то, было странным для немца. Оберст-лейтенант перебрался на переднее сиденье, чтобы уступить место для отдыха Раулю, и теперь уже который час безразлично смотрел, как нескончаемая серая лента дороги ползет под решетку радиатора.

До Стокгольма оставалось часа три езды по Большой Королевской дороге. Мааруф вдавил педаль газа в пол, и машина летела черной молнией по пустому шоссе.

— Скажите, Мааруф, — прервал наконец многочасовое молчание фон Гетц. — Как вы оказались у Валленштейнов?

Вопрос этот нисколько не занимал его. Этого Мааруфа Конрад сегодня видел в первый и, скорее всего, в последний раз в жизни. Завтра жизнь снова разведет, разбросает их. Но думать об этом «завтра» было тяжело. Если бы не Мааруф и его ребята, то через несколько дней «завтра» наступило бы для оберст-лейтенанта в последний раз. Фон Гетц уже несколько часов думал, что же ему теперь делать, куда идти, что предпринять, и ничего не мог придумать. К нему так и не пришло ни одной дельной мысли. Напротив, чем дольше он думал над своим положением и над своим «завтра», тем более мрачными и беспросветными становились его думы.

Мааруф минуты две вел машину молча, будто не слышал адресованного ему вопроса.

Потом вместо ответа он спросил фон Гетца:

— Вы никогда не были в Северной Африке?

— Нет.

— Ваше счастье.

Снова несколько минут ехали молча. Как видно, Мааруф не отличался разговорчивостью. Кроме того, если судить по французскому акценту, немецкий язык давался этому человеку нелегко.

— Это ваше первое счастье, что вы никогда не были в Северной Африке, — продолжил Мааруф через несколько минут. — Второе ваше счастье — это то, что вы не родились в Северной Африке, а третье — что вы не родились арабом.

Фон Гетц перевел взгляд с дороги на Мааруфа. Слева от оберст-лейтенанта за рулем с невозмутимым лицом сидел араб лет сорока, с армейской выправкой, армейской прической, армейскими усиками и спокойно гнал машину, выжимая из нее максимум возможного.

— Вы служили в армии? — спросил он Мааруфа.

— А как же, мой господин, — подтвердил Мааруф. Через несколько минут он пояснил: — Как по-вашему, чем может араб, родившийся во французском Алжире, заработать себе на жизнь?

— Не знаю, — признался фон Гетц.

Мааруф снова помолчал, прежде чем продолжить. Вероятно, он подбирал немецкие слова и составлял из них предложение.

— Есть несколько способов. Все они один хуже другого. И только один хороший и верный, если не трус и не боишься трудностей. Это французский Иностранный легион.

— Вы служили в Иностранном легионе?

— Девять лет. Дослужился до капитана. Не только служил, но и воевал в нем.

— А почему ушли в отставку?

От такого вопроса Мааруф усмехнулся, и фон Гетцу стало неловко. Зря он задал его.

— А кому служить, мой господин? Два года назад Франция капитулировала. Армии не стало. Что мне оставалось? Плыть вместе с де Голлем в Англию? Кто меня, араба, там ждал? Бежать на юг Франции или в ту же Северную Африку, где собрался всякий сброд? Я собрал свой рюкзак и ушел из легиона.

— Так вы дезертир?!

Мааруф снова усмехнулся.

— Нельзя дезертировать из армии, которой нет, мой господин, — терпеливо объяснил он Конраду.

— А как вы попали к Валленштейну?

— После того как воевать с вами стало некому во всей Европе, мне нечего стало делать на материке. Нужно было выбирать, чем зарабатывать на жизнь.

Я ведь, в сущности, ничего не умею. Только убивать. А кому продашь такое умение, если нет армии? Во Франции я стал персоной нон-грата. Вне закона. Вся остальная Европа оказалась под вами, немцами. Можно было бы поехать в Швейцарию, стать там инструктором по горным лыжам или спасателем. Но Швейцария слишком близко расположена к границам Рейха. Да и горы я не люблю. На последние деньги я поехал в Швецию. На первых порах нанимался поденщиком. Языка не знал, на более чистую и денежную работу устроиться не было возможности. Когда немного выучил язык, совершенно случайно узнал, что одно из отделений банка Валленштейна ищет охранника. Я пошел туда договариваться насчет работы, и меня приняли. Много языка там знать не требовалось. Потом я стал инкассатором. Ездил с деньгами из отделения в отделение. Несколько раз даже в Европу и Англию. В скором времени мое усердие и безупречную службу заметили, и я стал личным курьером Валленштейна. Я стал иногда бывать в его доме, забирал корреспонденцию, возил его письма, доставлял их адресатам в собственные руки. А полгода назад, после того как Япония напала на Америку, была создана служба безопасности. Меня перевели туда начальником бригады. С весны мы охраняем Валленштейна-младшего.

— Не жалеете?

— О чем?

— О том, что ушли из армии. Сейчас идет война. Если бы вы не ушли из армии два года назад, а продолжали служить, то сейчас были бы майором или подполковником.

Мааруф вздохнул:

— Клянусь Аллахом, мой господин, я не держу на вас зла. Я часто видел вас с Валленштейном, когда вы гуляли по городу, а мы вас сопровождали. Наверное, вы Друг моего молодого хозяина. Но если бы я сейчас продолжал свою службу в Иностранном легионе, то, клянусь головой Пророка, сегодня днем я перерезал бы глотки и вам, мой господин, и вашим друзьям из СС вместе с белокурой гурией. Вознесите хвалу Всевышнему и возблагодарите Его за то, что я не служу в армии.

Все это Мааруф произнес спокойно и буднично, таким тоном, будто рассказывал путнику, как найти нужную дорогу в незнакомой местности.

Фон Гетцу сделалось нехорошо. Он невольно дотронулся ладонью до кадыка.