За мгновение до мечты - Галина Мишарина

Мы остановились на песке и принялись раздеваться.

– Таиса, а я желание придумал, – вдруг сообщил он, убирая со лба мокрые пряди.

– Да?

– Давай голышом купаться!

Я выронила майку. Стоило предугадать, что Бьёрн выдумает нечто подобное, но мне почему-то не было страшно.

– Я… Эм… Может, хотя бы низ оставить?

– Хорошо, – тотчас согласился он. – Ты оставляй, а я всё сниму.

– Нет, – решительно заявила я. – Не пойдет. В конце концов, это честное желание! Только отвернись, пожалуйста.

Бьёрн вместо этого нырнул, и я быстренько стащила остатки одежды. Вода показалась нежной, как кипяченое молоко. Его что-то долго не было, и я поплыла наугад – туда, где последний раз видела темную голову. Будучи в отличной форме, как он её поддерживал? Я вот плавала и бегала по лесу, этого вполне хватало. Может, на корабле был какой-нибудь уголок для тренировок? Кажется, что-то такое я там видела…

Я взвизгнула: мужчина появился внезапно, взял меня за пояс и подкинул вверх. Когда я, смеясь и отхрюкиваясь от воды, всплыла, Бьёрн стоял поблизости. Он медленно двинулся навстречу, и мне расхотелось улыбаться. Мужчина был совсем в другом настроении – ни веселости, ни задора. В нем проснулось то самое, звериное, что властвует над нами, когда телом руководят инстинкты.

Я отшагнула, провалилась в яму и ойкнула, но Бьёрн успел поймать меня и не отпустил. Конечно, сбежать было гораздо легче – предложить поплавать, сказать, что я пока к такому не готова, выдумать ещё сотни отговорок, чтобы оправдать свою нерешительность. Но я знала: нельзя. Мне хотелось всего, что обещали его глаза, и новый, пряно-острый вкус столь опасной близости питал и растил долгожданные перемены.

– Я только обниму, – тихо сказал мужчина. – Не бойся.

Я закрыла глаза и почувствовала, как он прижался ко мне сперва грудью, потом животом и бедрами. Глупо о таком, наверное, думать, но я рассудить, что с Бьёрном, когда мы окажемся близки, придется нелегко. А всё потому, что Эмиль был худощав везде, включая то самое место… Мой гость – отнюдь. Я даже успела испугаться, не решит ли он прямо сейчас воспользоваться ситуацией, и приготовилась к боли, которую уже испытала однажды.

Но Бьёрн не торопился, и было хорошо доверчиво отдаться в его руки, почувствовать на себе радужные, впитавшие солнце капли. Я прогнала лишние мысли, глубоко вдохнула влажный запах мира и склонила голову к широкому плечу. Ладони мужчины скользнули по моей спине, губы оказались возле уха, а потом тронули шею. Нет, то были непростые объятья. Бьёрн по-настоящему, пусть и не в губы, целовал меня, ласкал плечи, руки, почти касался скрытой под водой груди, но пальцы в последний миг ускользали в сторону. Он был словно камень – прохладный и твердый, а губы, наоборот, мягкие, горячие. Нарочно или нет, он действовал постепенно, то слегка приподнимая меня и почти целуя в губы, то отстраняя и заглядывая в глаза, чтобы прочитать «да». Я чувствовала, чего он хочет, и готова была здесь и сейчас стать частью него – обхватить ногами, пустить глубже, пусть это будет сначала неприятно… Тут-то появился и ещё один страх – а что, если больно будет всегда?..

– Ты не могла бы немного откинуться? – тихо попросил он.

Я неуверенно отстранилась, и Бьёрн показал, чего хочет, заставляя меня прогнуться в пояснице и затылком коснуться воды. Теперь-то он видел всё, что прежде было сокрыто, и я зажмурилась, напряженно ожидая, что мужчина станет делать.

– Ничего такого, чтобы тебе не понравилось, – отозвался он. – Просто полежи. Хочу, чтобы ты расслабилась.

Я честно попыталась не думать о том, что валяюсь перед ним голая, но покраснела всё равно. Было хорошо, и даже этот стыдливый страх питал приятной силой. Бьёрн поддерживал меня, заходя всё глубже, а потом принялся медленно, нежно поглаживать вдоль позвоночника. Затем пальцы его коснулись живота, без колебаний, ласково и легко тронули грудь, и меня словно выключило. Я парила в прохладе, тонула в тепло-солнечной влажности, ощущая прикосновения каждой клеточкой, отзываясь на них и не понимая времени. Наверное, впервые за всю жизнь я действительно отпустила мысли и перестала рассуждать о происходящем.

Так пришел вкус настоящего, и мне не хотелось променять его на прежние свои горькие, кислые или пересоленные обиды.

Из воды Бьёрн вынес меня на руках. Дождь усилился, солнце скрылось, и стало прохладно. Он опустился на колени, чтобы я могла собрать вдрызг мокрую одежду, и резво пошел к дому.

– В гости никто не придет?

– Ты к тому, что нас могут увидеть?

– Да. Я-то не стесняюсь, пусть смотрят. А вот тебя хорошо бы прикрыть.

– Я тоже не стесняюсь.

– Зато я не хочу, чтобы кто-то на тебя пялился, – проворчал Бьёрн, и снова меня охватило нежное чувство, которое мог вызвать только он. Дрожало внутри нечто, похожее на натянутую струну, и было страшно, что она оборвется.

– Я могу прижаться.

– Давай, хотя ты и так клубочком свернулась.

Я чувствовала, как он дышит, и совсем не мерзла. Только когда мы поднялись на крыльцо, поняла, как сильно похолодало. У Бьёрна были грязные ноги, я же отделалась только песком. Он поставил меня на пол, взял за руки и заглянул в глаза, словно о чем-то хотел спросить, но не произнес ни слова. Несколько мгновений длился безмолвный разговор под шум дождя, и мне казалось, что я расту, словно трава. В летних сумерках загорелое лицо Бьёрна было загадочным, полным довольства и странно застывшим. Он разглядывал меня, не мигая, и хотелось попросить его сказать важное, необходимое, произнести вслух некую клятву, чтобы мы навсегда остались в прекрасном. Однако я знала, что если признание и прозвучит – то, в первую очередь, от меня.

– Теплая ванная?

Он улыбнулся и отнял одну руку, чтобы провести ладонью по моим волосам.

– С радостью. Пойдешь со мной?

Да, именно этого и хотелось моему сердцу. Тело настаивало на том же, желая ещё и лечь вместе в постель после принятия душа… А разум, загнанный в угол, робко предлагал опомниться.

– Просто погреться? – прошептала я.

– Именно. Мое первое желание исполнено, но вдруг и второе, не выигранное, придется тебе по душе?

Я кивнула. Что бы там ни произошло, будет ещё лучше, чем сейчас. Мы промыли под дождем пятки и прошли к голубой двери. Я любила понежиться в