i_166602c1f3223913 - Неизв.

шкурников нынче много развелось, которые будто отбились на походе от

своих, а сами просто перешли на довольствие в другую часть. А потом, когда и этой части приходил черед идти в наступление и драться, они, не

говоря худого слова, смывались в третью часть. Случалось, что такие

ловкачи по три месяца торчали на передовых позициях и ни разу из

винтовки то не выпалили. Ну вот, за них и принялись теперь как следует…

Вы, ребята, из Праги?

Швейк тотчас же представился ему, как земляк, и спросил: – А вы, случайно, не приказчик ли господина Пексидера на Виноградах?

Хотя нет, тот был как будто немного светлее вас. И не работали в кузнице

у Соучека на Стефановой улице? Тоже нет? Странно! Но я уверен, что я где

то уже видел вас!

Фейерверкер принес им буханку хлеба и две пачки табаку. Швейк с чувством

поблагодарил доброго земляка, и они только что собирались взвалить на

себя свои вещевые мешки, как к ним подошел поручик и с искренним

удивлением воскликнул:

– Как, ребята, вы все еще здесь? Ну, живо, проваливайте! Мне кажется, что никто из вас пороха не изобрел, шкурники вы этакие.

Швейк вытянулся, как полагается, во фронт, взял ружье к йоге и

необычайно серьезно, сделав «поворот головы напра во!», сказал: – Так что, господин поручик, честь имею доложить, что я из батареи убыл.

А только и глупым людям случалось делать большие открытия. Потому что

все люди вовсе не так глупы, как иногда кажется. Что вы, например, господин поручик, думаете, когда смотрите на свои пушки? Ничего! А я

думаю! Вот видите ли, господин поручик, в пушке есть всякие там нарезы, и эти нарезы заставляют шрапнель или гранату сперва взлететь вверх, а

потом, описав дугу, упасть вниз. Словом, снаряд летит так. – Швейк взял

винтовку в левую руку и описал правой параболу. – Вот как он летит. И

вам при этом не является никакой мысли? Так ведь если бы вы, артиллеристы, положили пушку набок, на одно колесо, то ваш снаряд

полетел бы дугою слева направо или справа налево, смотря по тому, на

котором, колесе лежала бы пушка, и вы могли бы таким образом стрелять за

угол. Вы могли бы обстреливать русских с фланга, и никто у них и не

догадался бы, кто и откуда палит.

Поручик покатывался со смеху; фейерверкер и другие артиллеристы, не

понимая огромного значения сделанного Швейком открытия, тупо глядели на

поручика и на говорившего. Через минуту, успокоившись, поручик протянул

Швейку несколько папирос.

– Вот вам! Но теперь – айда, ребята! А о своем открытии сообщите в

генеральный штаб.

Швейк повторно доложил о своей убыли из батареи и, обволакивая ее

командира нежным взглядом своих славных глаз, сентиментально добавил: – А вашу ласку, господин поручик, я вовеки не забуду?

Они вскинули винтовки за плечи и снова вышли на дорогу, по которой уже

шагали в этот день туда и обратно. Они шли долго, эти две заблудшие

овечки австрийской армии, то и дело совещаясь, сворачивать ли им вправо

или влево, Навстречу им никто не попадался, ни верхом, ни пешком, и чем

дольше они шли, тем более странным казалось, что местность эта так пустынна.

Спутник Швейка начал хныкать, что они, чего доброго, находятся позади

линии русского фронта. Швейк вспылил. – А если бы и так? Мы атакуем их с

тыла – только и всего! Ну, ну, ладно, не хнычь, что мы чуть чуть сбились

с пути! Ведь мы не малые дети, что можем потеряться. Знаешь, когда я

лежал в госпитале в Праге, то один больной, у которого был ревматизм, рассказывал нам о таком случае с его полком в четырнадцатом году, когда

у них барабанщик и горнист тоже вот так заблудились. Они пошли где то в

Галиции в одну деревню к девочкам, чтобы в последний раз поспать с ними

перед тем, как их убьют; ну, и заспались они с девочками то, а когда

проснулись поутру, то полк их уже ушел – нет его! Они так и окаменели.

Иисус Мария, что теперь делать? Принялись они это искать свой полк, точь

в точь как мы теперь ищем свой батальон, – туда, сюда… Горнист нес

рожок, а барабанщик – барабан. Горнист был из образованных, инженер, что

ли, и пока они так шли, нарисовал барабанщику карандашиком на оборотной

стороне барабана карту местности. Он занес на нее каждую деревушку, каждую лужу, каждый крест, каждую дикую грушу, каждый ручеек, каждого

св. Яна Непомуцкого, каждую навозную кучу, каждую церковь, каждую

лавочку, каждую харчевню, все дороги, просеки, овраги – словом, все, что

они видели, когда проходили. И так они плутали с августа по ноябрь и

исходили вдоль и поперек всю Галицию. Отъелись они, как борова, а, на

барабанной шкуре было уже все, что полагается на географической карте. И

вот однажды под вечер, где то недалеко от венгерской границы, они

натыкаются на свой полк. Но только там никто уж их и не знал, кроме

ротного, потому что за это время полк был несколько раз почти совершенно

уничтожен и вновь сформирован из маршевых батальонов. А ротный ни за что

не хотел поверить, что это они, пока не пощупал своими руками; потому

что Красный крест давно уже объявил, что они пропали без вести или

попали в плен, чтобы не платить пенсии их матерям. Потом ротный послал

барабан в Вену в военно топографическую академию, и там по этому

барабану были изготовлены карты генерального штаба, причем пришлось

много исправлять и дополнять, чего нехватало на карте Галиции. Горнисту

дали потом большую золотую медаль, барабанщику – серебряную. Горниста

назначили полковым горнистом, а барабанщика пришлось посадить в тюрьму в

Терезиенштадте, потому что он выразился, что офицеры, которые составляют

карты местности, идиоты и только обкрадывают казну… И знаешь, приятель, по такой карте, которую сделал горнист, вообще невозможно заблудиться!

И, словно подтверждая эти слова, лес стал редеть, и между верхушками

деревьев показались клочки голубого неба. Спутник Швейка ускорил шаг, опередил Швейка и воскликнул:

– Ей богу, поле! А вон и деревня! Там наверно кто нибудь есть! Так, оно

и оказалось – из за деревьев па опушке леса выступил кадет Биглер и спросил: – Ну, что, нашли домик лесничего? Достали там что нибудь для меня? Ведь

вы же шли со мной в головном дозоре. И…

– Никак нет, господин кадет, – перебил его Швейк. – А вы тут одни? Мы

шли с вами но в головном дозоре, а были назначены для связи; с вами же

шли другие. Так, вы, значит, послали их в домик лесничего? Мы не видели

ни домика лесничего, ни своих товарищей, потому что мы заблудились. За

нами никто не идет, мы начисто отбились от батальона, и никто о нас

ничего не знает. Теперь батальон то, может быть, у чорта на рогах, господин кадет, и нам придется одним воевать… Да вы не беспокойтесь, господин кадет, перемелется – мука будет! Потому что очень многие воюют

за свой риск и страх.

Кадет Биглер малодушно повесил голову; золотая медаль ускользала из его

рук куда то в туманную даль, и он только тяжко вздохнул: – Ах, как мне есть хочется! И живот у меня разболелся. Я, знаете, напился воды, и теперь мне следовало бы съесть чего нибудь горяченького.

Может быть, те то от лесничего скоро вернутся. Будьте спокойны, они не

придут, господин кадет, – уверенно возразил Швейк, – они тоже

заблудились. До вечера теперь уж недолго, так что нам самим придется что

нибудь себе промыслить. Наших мы все равно сегодня не найдем. Еще

счастье, господин кадет, что вы – офицер и что у вас есть карта. Утром

вы разберетесь, где может находиться наш батальон, и мы прямо туда и

отправимся. А сейчас, я думаю, было бы самым лучшим поискать вон в той

деревушке ужин и ночлег.

– Идите, куда хотите, – простонал кадет Биглер, судорожно схватившись

руками за живот. – Иисус Мария, какая адская боль! Может быть, ‘настал

мой последний час! Но я ни за что не ручаюсь, Швейк. В этой деревушке

могут оказаться русские!

– Ну, если русских там нет, то мы бросимся в штыки, а если там русские, то мы отступим, – философски; заметил Швейк. – Но вы же совсем больной

офицер, господин кадет, а честный солдат не должен покидать на произвол

судьбы своего больного начальника. Я, как старший, принимаю на себя

командование. Направление – вон на ту деревню. Шагом… марш!

Они подхватили извивавшегося и корчившегося кадета с обеих сторон под

руки и двинулись по ухабистой дороге к деревне. Биглер чуть не умирал от

страха, что они попадут прямо к русским в лапы, но Швейк, оставался

невозмутимым.

– Знаете, господин кадет, – обратился он к нему, – я вам вот что скажу: чему быть, того не миновать, и без божьей воли ни один волос не спадет с

вашей головы. На днях один солдатик у костра рассказывал, как они в

прошлом году шли в наступление на русских, и как с ними был и