Пушкин путешествует. От Москвы до Эрзерума - Лариса Черкашина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Пиши мне часто и о всяком вздоре до тебя касающемся».
И всё бы слушал этот лепет,Всё б эти ножки целовал…
Эфрос как-то просто фантастически расшифровал один из пушкинских рисунков: «Эта поздняя осень 1833 г., когда поэт совершал свое путешествие на Урал и побывал в Болдине, богата еще рисунками, связанными с Наталией Николаевной. Мысли странствующего Пушкина были прикованы к ней, и не только потому, что этому способствовала разлука вообще, но еще и потому, в частности, что были особенные, интимные поводы для тревоги. Один из набросков этой поры отразил их… Так на этом же листе, рядом с креслом и подушкой, приподнявшей ножку Наталии Николаевны, видимо кормящей ребенка, Пушкин изобразил и второй план – светские успехи жены, так тяготившие его: он нарисовал ножку в бальной туфельке, перевитую лентами».
Стихотворение, написанное поэтом в коляске, во время странствий, при жизни Пушкина не печаталось. И вот что любопытно – «Когда б не смутное влеченье» не появилось и на страницах анненковского издания, увидевшего свет благодаря стараниям Наталии Николаевны. Вновь самодержец Николай I не разрешил его к печати «как совершенно пустое стихотворение».
И все же кому посвящены эти пушкинские строки, доподлинно неизвестно. Даже предположений об их адресате нет. Да и можно ли ныне с академической точностью утверждать – кому именно?
Но хочется думать, что строки, рожденные воспоминанием о милом образе, обращены к ней – Наталии Пушкиной. Пусть это лишь версия. Но ведь и сами пушкинские письма, «где сердце говорит», и рисунки поэта косвенно подтверждают ее. И профиль жены в дорожной книжке Пушкина, и поэтические строки, написанные им в дороге, – не есть ли звенья одной цепи, «думы тайной письмена»? И не скрыта ли в них потаенная просьба поэта: «Прошу доставить Н.Н. Пушкиной»?
Уральская одиссея
По следам самозванца
Путешествие нужно мне нравственно и физически.
Пушкин – Нащокину, февраль 1833 г.Попробуем восстановить события стовосьмидесятилетней давности.
Итак, лето 1833 года. Петербург. Пушкин завершил работу над архивами, почерпнув из них все сведения, касавшиеся пугачевского восстания. Не зря он как-то обмолвился об «успокоении исторической моей совести».
Фортуна благосклонна к поэту: в руки его попадают подлинные свидетельства. Это и хроника осады Оренбурга (позднее, назвав рукопись очевидца «драгоценностию», Пушкин приложит ее к «Истории Пугачева»), и письма графа Панина вместе с указом Екатерины II из семейного архива Галаховых, и рассказы статского советника Свечина, помнившего подпоручика Шванвича, прототипа Швабрина, перешедшего на службу к самозванцу.
Написано введение к историческому роману, пока еще безымянному, но имя будущего героя уже названо: «Любезный друг мой Петруша!» И теперь Пушкину воочию нужно увидеть те места, где жива память о великом бунте, записать свидетельства стариков, народные песни и предания – «поверяя мертвые документы словами еще живых, но уже престарелых очевидцев».
«Я хочу написать сочинение о Пугачеве, – делится поэт замыслом с Марией Волконской. – Я отправлюсь на места, перевалю через Урал, проеду дальше и приеду просить убежища в Нерчинских рудниках».
Но даже половину задуманного исполнить непросто: путешествию предшествует обширная переписка. Ведь нужно испросить долгий отпуск на поездку в Казань и Оренбург. В письме к графу Бенкендорфу Пушкин не просто просит, умоляет Его Величество позволить ему «ознакомиться с архивами этих двух губерний».
Александр Христофорович доносит просьбу поэта до монарха, и тот «велит запросить, зачем Пушкин хочет ехать в Оренбург и в Казань» и по какой причине оставляет «возложенные на него занятия».
Берег Урала недалеко от Нижнеозерной крепости. 1833 г.
Рисунок Пушкина
Пушкину приходится объясняться: «Может быть, Государю угодно знать, какую именно книгу хочу я дописать в деревне: это роман, коего большая часть действия происходит в Оренбурге и Казани, и вот почему хотелось бы мне посетить сии губернии».
Долгие хлопоты увенчались успехом: высочайшее разрешение на поездку получено! И 17 августа 1833 года, распростившись с женой, Пушкин покинул Петербург. Дорога началась с грозных предзнаменований: разыгралась сильнейшая буря, «ветер и дождь гнали меня в спину…»
Последнее долгое путешествие поэта, полное дорожных приключений, встреч, впечатлений. Маршрут тот известен в мельчайших деталях.
По пути в Москву Пушкин заехал в Павловское, к любезному Павлу Ивановичу Вульфу, а затем в Ярополец, где «как нельзя лучше» встречен был тещей Наталией Ивановной. В Москву прибыл он 25 августа и наутро «из антресолей» гончаровского дома на Большой Никитской отправил своей Наташе проникновенные строки: «Поздравляю тебя со днем твоего Ангела, мой Ангел, целую тебя заочно в очи…»
«Шампанским, жженкой и молитвами» проводил Нащокин друга в Нижний Новгород. 29 августа, после прощального обеда со стерлядями, по словам поэта, усадили его в коляску, и выехал он на большую дорогу.
Миновал Богородск, Покров, Владимир и, вероятно, Гороховец. В Нижний приехал 2 сентября, остановился в лучшей городской гостинице, что на Благовещенской площади. Нанес визит губернатору Бутурлину, принявшему путешественника «очень мило и ласково», осмотрел городские достопримечательности: Нижегородский кремль, Ивановский спуск, памятник Минину и Пожарскому – гранитный обелиск с бронзовыми барельефами героев, Спасо-Преображенский собор, Макарьевскую ярмарку.
На следующий день, после обеда у губернатора, трогается в путь. Едет по Большому Московскому тракту вдоль правого берега Волги.
По гордым волжским берегамОн скачет сонный. Кони мчатсяТо по горам, то вдоль реки,Мелькают версты, ямщикиПоют, и свищут, и бранятся…
Проезжает село Чугуны, Васильсурск, Чебоксары, Свияжск. В записной книжке поэта появилась запись рассказа, слышанного им в Василь-сурске, о расправе Пугачева над полковником Юрловым «за смелость его обличения». Где – то «за Чебоксарами» записывает от станционного смотрителя историю о двух барышнях, прятавшихся в копне сена и повешенных Пугачевым.
В пяти верстах от Свияжска на пароме Пушкин переправился через Волгу и поздним вечером въехал в Казань.
Утром 6 сентября отправился в городское предместье – Суконную слободу, откуда в июле 1774 года Пугачев начал осаду Казани. Следующим днем посетил деревню Троицкая Нокса, где стоял лагерем самозванец перед штурмом города. Вернувшись, гулял по казанскому кремлю.
В Казани Пушкин знакомится с известным врачом и ученым К.Ф. Фуксом (в «Истории Пугачева» именован он источником «многих любопытных известий») и получает приглашение посетить его дом. Хозяин, заметив необычайный интерес гостя к событиям шестидесятилетней давности, отвозит поэта к купцу Крупеникову, бывшему пугачевскому пленнику, – благообразный старец еще живо помнил, как покорилась самозванцу Казань.
«Здесь я возился со стариками, современниками моего героя, – из Казани летит письмо жене, – объезжал окрестности города, осматривал места сражений, расспрашивал, записывал и очень доволен, что не напрасно посетил эту сторону».
А любительница поэзии госпожа Александра Фукс отсылает именитому гостю собственное стихотворение «На проезд А.С. Пушкина через Казань». Но поэтическое послание, доставленное в гостиницу ранним сентябрьским утром, адресата не застает: он уже в пути.
Вновь мелькают названия малоизвестных городков и деревень: Лаишев, Спасск, Болгары, Тетюши, Большие Тарханы. В Симбирск Пушкин въезжает 9 сентября. Наносит визит губернатору Загряжскому, своему свойственнику (Загряжские и Гончаровы, родственники жены, связаны кровными узами). Не отказывает в просьбе симбирским барышням: с каждой проходит «несколько туров вальса под звуки двух скрипок». Возможно, поэт танцевал и с будущей невесткой – губернаторская дочка Елизавета Загряжская станет женой брата Левушки.
11 сентября совершает поездку к Николаю Языкову в его сельцо, но не застает друга дома. Зато от его старшего брата Петра, «человека чрезвычайно замечательного», узнает подробности встречи графа Панина с Пугачевым, доставленным в Симбирск в деревянной клетке и в колодках.
«Я путешествую, кажется с пользою, но еще не на месте и ничего не написал», – на письме к жене Пушкин помечает: «село Языково, 65 верст от Симбирска. 12 сентября». Тем же днем поэт возвращается в Симбирск и, отобедав у Загряжского, отправляется по главной почтовой дороге в Оренбург. То ли правый гористый берег Волги оказался непригодным для езды в легкой коляске, то ли заяц, перебежавший дорогу, смутил мнительного путешественника, но, не проехав и шестидесяти верст, Пушкин приказал повернуть обратно, в Симбирск. Словно в награду за дорожные муки там ждал его редкостный подарок – губернатор Загряжский преподнес гостю карту Екатеринославской губернии, владельцем коей прежде был сам Александр I.
