Эксперт, на выезд!.. - Нежин Виталий Григорьевич

— Жора, как бы мне эксперимент с Гринчуком на видео посмотреть?

— На видео, на видео… — Жора оживляется. — А хочешь, я тебе лучше живого преступника покажу?

— Честно говоря, большого желания не испытываю.

— И зря, — веско говорит Жора. — Как же так, в милиции служишь, а преступников не видишь?

Самое смешное, что Жора прав. Мы, эксперты, действительно преступников почти не видим. Ну если следственный эксперимент с нашим участием, тогда конечно, а так к нам поступают только вещественные доказательства, молчаливые атрибуты преступления, которые мы заставляем говорить. С живым преступником это делает следователь. Бывает, правда, что мы видим преступника в суде, но и это только если нас вызывают в суд по экспертным вопросам. Так что (в какой-то степени, конечно) преступник для нас остается такой же абстракцией, как персонаж учебных заданий в Высшей школе МВД.

— Ну так как же насчет видео?

— Насчет видео? — задумчиво тянет Жора. — Придется тебе обождать…

По нашему коридору идут двое. Один впереди, второй сзади.

Первый в щегольском, на белом синтетическом меху пальто, второй в форме. У первого руки сложены за спиной, и потому его походка несвободная, чуть качающаяся. Когда он проходит мимо меня, видно, как на темной ткани пальто холодно отблескивают наручники, крепко соединяющие запястья. Второй свободно держит правую руку на расстегнутой кобуре…

Идут двое. Идет Преступление и идет Закон — следуют мимо нас с Жорой две полярные, непримиримые величины. И их полярность еще более подчеркивается тем, что внешне они очень похожи. Оба молоды, оба светловолосы и широкоплечи, может быть, есть у них даже кое-какие одинаковые увлечения — покричать, скажем, до хрипоты на хоккее или по десять раз пойти в кино на очередные приключения зарубежной красотки Анжелики…

Но они разные. И это очень видно сейчас здесь, в пустом по-вечернему коридоре управления.

— Стой, — негромко говорит второй, и первый послушно останавливается.

— Наверное, к вам, — говорит конвоир и протягивает мне бумагу. — Из КПЗ, сфотографировать надо…

— Это ко мне, — Жора из-за моей спины берет бумагу. Франтоватый парень деланно усмехается.

Стас, конечно же, прав — ловить научились, а вот воспитывать… Впрочем, это звучит несколько мрачно, потому что о молодежи мнение у нас превосходное и основательное — не только по популярным брошюрам и газетным дискуссиям. Смелая, честная, добрая. Везде, не только у нас в городе. Так что не надо так обо всей молодежи, мы ведь и сами в большинстве своем относимся к ней по возрасту… Старики и на нас ворчат по разным поводам.

Но вот таких — свихнувшихся — все же упускаем. Сами. В доме, в школе, на работе. И расплачиваться за это приходится не только им — всем нам. Так что Стас прав.

— Снимите-ка с него наручники, сержант, — говорит Жора. — Давайте сюда.

Сержант пропускает арестованного в ярко освещенный кабинет, щелкает замком наручников и остается у двери, еще выразительнее положив руку на кобуру.

Жора усаживает франтоватого парня на грубое деревянное кресло с прикрепленным к спинке металлическим полуобручем, похожим на ухват. Укрепляет на выдвижном кронштейне планку с прорезями и, сверяясь по бумаге, выкладывает на планке наборными, вроде детской азбуки, буквами имя, отчество, фамилию и год рождения арестованного. Металлический штатив-головодержатель касается его затылка.

— Холодно, — плаксиво тянет парень и пытается отодвинуться. Жора молча, но настойчиво касается его лба, и арестованный застывает, напряженно глядя перед собой.

Это сигналитическая опознавательная съемка для регистрации и отождествления. Все здесь, как и во всей криминалистике, строго определено, регламентировано, обусловлено: правый профиль, анфас, поворот головы вправо, полный рост.

Теперь Жора колдует у аппарата. Аппарат его, кстати, заслуживает того, чтобы о нем рассказать отдельно.

Старинное сооружение красного дерева с мехами и большим черным объективом как будто специально создано для ателье провинциального фотографа («Вот отсюда вылетит птичка!»). Видоискатель его похож на уменьшенную копию самого аппарата — такие же мехи, такой же объектив, только вместо пазов для кассеты на его тыльной стороне укреплено матовое стекло.

Практиканты и гости, приходящие к нам, при виде этого аппарата всплескивают руками и ахают. Если мы зазеваемся, недоверчиво ковыряют красное дерево, щупают овальную эмалированную табличку с готическими буквами «Альфред Хербст, Гёрлитц» и обязательно спрашивают, зачем нам такая рухлядь на фоне научных достижений в нашей области.

Вместо ответа мы вытаскиваем пачку сигналитических фотографий и предлагаем сделать такие же на любом современном аппарате. Мы можем идти на любые пари, такого качества фотографий не получится. Настоящую сигналитику, по которой можно уверенно, до миллиметра, измерять лицо, составлять словесный портрет, можно сделать только на этой павильонной, старомодно выглядящей камере. Кроме того, аппарату лет за восемьдесят, стариков нужно уважать. Он, аппарат, еще молодцом — дерево не рассыхается, мехи как новенькие, объектив смотрит зорко.

Жора быстро делает снимки. Арестованного уводят. Теперь Жора достает из бокса современнейшую сверхавтоматизированную супер-камеру и наводит ее в угол павильона, где на столе сооружен криминалистический натюрморт: аккуратно разложены яркие платки, женские сапожки с иностранным клеймом, какие-то сумочки, разноцветные очки невиданных форм — вещественные доказательства по какому-то большому спекулянтскому делу.

— Эй, Жора, а как же с видео?

— Ах, с видео? Так что же ты, Паша! Аппаратуру взял шеф и уехал в политехникум читать лекцию…

— «Наука раскрывает преступления»?

— Слушай, как ты догадался? — и Жора выразительно подмигивает.

Ну погоди! Тянул, тянул, нашел себе компаньона на вечернее бдение, отнял у него целый час времени, да еще и смеется! Я показываю Жоре кулак и ухожу из павильона.

Все-таки жаль, что не удалось посмотреть видеозапись! Это у нас штука новая, и поэтому все мы к ней немного ревниво относимся, потому что знаем — это наше, это пойдет.

Видеомагнитофон мы сначала попробовали при выезде на место происшествия. Потом вечерок просидели с ним в вытрезвителе, а наутро прокрутили пленку на одном из заводов. Эффект был потрясающий, особенно если учесть, что среди зрителей, собравшихся в завкоме, были и трое вчерашних «героев». Несколько дорогое, на мой взгляд, удовольствие — использовать видеомагнитофон таким образом, но запись можно стереть, а воспитательное значение подобного телефильма переоценить трудно…

Кстати, о фильмах. Вот, к примеру, наши коллеги из Тюмени, такие же, как и мы, эксперты из тамошнего ОТО, сняли учебный фильм об угонах. По автомобилям, мотоциклам и даже велосипедам. Про фильм узнали на местном телевидении и заинтересовались. Телевидение, оно любопытное. Наши, конечно же, сразу: показывайте, ничего, кроме пользы, не будет, уж мы в этом понимаем.

Кое-кто, правда, сомневался. Аргумент обычный: да как же так можно, да не станет ли фильм неким «учебным пособием» для жуликов? Но эксперты были настойчивы. Почему, собственно, для жуликов? — спросили они. А если для честных людей? Чтобы не было безалаберности, ротозейства, наплевательского отношения к государственному добру!

Фильм показали по телевидению. И не один раз. Перед телевизорами собралась вся область. Еще бы — милицейский фильм обещали. Специальный! Для внутреннего пользования!

И уже через несколько месяцев скептики почесывали в затылках, читая оперативные сводки. А там и журнал наш родимый «Советская милиция» положил конец раздумьям, коротенько так сообщив, что «в Тюменской области случаи угонов сократились на 80 процентов». Вот такое кино.

А тут еще и видеомагнитофон появился.

Несколько вечеров наш начальник вместе с фотографами допоздна засиживался у себя в кабинете. Соображали, прикидывали, как лучше использовать новый экзотический аппарат. Казалось, что особо спешной необходимости в нем пока не предвидится, но уже через неделю нам потребовался именно видеомагнитофон. С его быстротой, с его зоркостью, с его возможностью сразу же после записи давать готовое изображение.