Кристальный пик - Анастасия Гор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Наполовину умерла, и половину ту забрал себе туман. То был его обман. Туман невинен внешне и словно бы влюблен, но на голод вечный обречен. Не касайся. Вы враги. Увидишь — тотчас же беги! Я буду ждать тебя на Кристальном пике, у Аметистовых садов, где гниет любовь богов среди цветов».
Который раз сверяя города и реки, выточенные прямо в столе Совета много-много лет тому назад, с маршрутами на новых картах, я заметила, что солнце село, только когда стало слишком темно, чтобы читать. Свечной воск плавился и шипел, капая на подоконники, и я перенесла несколько канделябров поближе к бумажным наметкам картографов, которые раскинула на выступе рядом. Приходилось все равно подолгу стоять, опустив голову, разглядывая мелкий шрифт, но я твердо решила изучить континент вдоль и поперек: все селения, леса, холмы и водоемы, даже те, что размером с игольное ушко.
— Дикий!
Я исступленно смяла очередную карту, не жалея дорогого пергамента, и снова постаралась пробудить видение. «Наполовину умерла, и половину ту забрал себе туман. То был его обман» — так звучала часть предупреждения Совиного Принца. Почему-то она врезалось в мою память четче всего, как та боль в грудной клетке, что отправила меня к нему. Но вот Колесо года провернулось уже более чем наполовину, а тумана как не было, так и нет, да и потери своей души я никак не ощущала — все по-прежнему было при мне от сердца до рассудка. Никакого обмана. Никакого злого рока, притаившегося за углом.
Может быть, Солярис был прав тогда?..
— Не закончилось… Не закончилось… Совиный Принц сказал. Нужно… Пик найти… Кристальный…
Сложно сосчитать, сколько раз я повторила это, пока пребывала в бреду. Сразу после того, как драконьи когти проткнули мою грудную клетку, как вспыхнуло солнце на небосводе и тут же померкло и как я вернулась к жизни, мои глаза распахнулись широко-широко… А затем закрылись обратно на целых пятнадцать дней.
Вспышка. Темнота. Вспышка. И снова темнота. Все повторялось по кругу, и тело болело так, будто я продолжала умирать. Лихорадка была мучительной и не ослабевала ни на миг. Даже Ллеу не мог сказать, выживу ли я. Потому иногда где-то рядом слышался звон посуды, грохот падающих вещей и громогласный рык, с которым Солярис притаскивал к моей постели очередную лекарку с требованием осмотреть, помочь, спасти.
Скапливалось много сукровицы, поэтому повязку на груди меняли несколько раз в день: промывали рану теплой водой и покрывали мазями, которыми когда-то лечили язвы моего отца. Иногда это делал сам Солярис. Я хорошо запомнила его прикосновения — тогда даже они казались мне холодными на фоне собственной кожи, охваченной болезненным жаром, — и то, как после он вознаграждал меня за терпение поцелуями в лоб. Сол же менял пропитанные по́том простыни и перекладывал меня с места на место, чтобы не появилось пролежней.
Он целыми днями оставался возле моей постели, и однажды, когда я в очередной раз очнулась, взял меня за руку и сказал:
— Кочевника с сестрой привели. Они вышли из Рубинового леса, сказали, что сами собой там очутились. Все красным-красно в памяти, ничего не помнят, кроме последних минут перед тем, как туман их забрал. Зато оба в полном порядке. Они в замке — ждут, пока ты поправишься.
— Но туман же… Не закончилось…
— Закончилось, Рубин, закончилось. Все жители деревень тоже возвратились, кто куда — некоторые в лигах от дома, некоторые прямо в свои постели… Все хорошо, Рубин.
— Нет, — прошептала я снова, непроизвольно попытавшись подняться. Солярис встрепенулся и надавил мне на плечи. Повязка снова пошла бледно-розовыми пятнами. — Совиный Принц сказал… Надо идти…
— Да знаю, я знаю, — говорил Солярис будто бы раздраженно, но глаза у него блестели так, как если бы он недавно плакал. — Сон то был, кошмарный и плохой. Не думай сейчас о Принце. Ты людей спасла, меня спасла, а теперь, пожалуйста, спаси и себя тоже. Отдыхай и возвращайся ко мне. Я… скучаю, Руби.
В то время мне действительно стоило думать не о богах и пророчествах, а о том, чтобы выжить. Потому каждый раз Солярис утешал меня, повторял, что видение не могло быть не чем иным, как предсмертной агонией ослабевшего разума. Когда же я выздоровела и заговорила об этом вновь, он молчал, но мнения своего, невольно укрепившегося за недели болезни, вряд ли изменил.
Раз люди вернулись и все улеглось, может, Совиный Принц ошибся? Или то и впрямь была галлюцинация? Вдруг мне вовсе не нужно искать Кристальный пик? А если его не существует и в помине? Иначе он должен быть где-то на одной из этих карт. Так почему же я столько времени не могу найти ничего хоть отдаленно на него похожего?
— Госпоже не до тебя, малявка. Кем ты себя возомнила? Ступай отсюда.
Зарывшись в фолиантах, я бы вряд ли услышала за их шорохом тоненький жалобный голосок, не раздайся следом звон посуды. Четверка хускарлов караулила снаружи зала. Зная, что от их щепетильности иногда больше вреда, чем пользы, я решила лично выглянуть наружу.
— Что ты делаешь здесь одна в такое время, Тесея?
Она стояла перед дверьми Совета и покачивалась из стороны в сторону, едва удерживая в руках тяжелый серебряный поднос, на котором пирамидкой возвышалась гора сдобной выпечки и нарезанных фруктов. Второй точно такой же, но с орехами и сырами, продребезжал чуть раньше — все-таки упал на пол. Из-под верхушки лакомств выглядывали круглые зеленые глаза и две черные косички, прижатые к затылку медным обручем с гравировкой Талиесина, который выковал для нее Гектор в подарок за помощь в конюшне. На поясе же простенького льняного платья болтались прялка, моток пряжи и недоплетенная куколка. Последняя подозрительно напоминала меня — из копны соломенных волос торчало несколько красных нитей.
— Тесея? — снова позвала девочку я, решив, что она не расслышала. Тогда блюдо с выпечкой немного приопустилось, и я увидела, что Тесея беззвучно хлопает ртом.
— Я при…прин-н…не-есла… ужин. Маттиола с-с… В мед-дов…
«Мать подхватила паучью лихорадку, когда носила ее, — поведал нам Кочевник во время застолья после того,
