Великие битвы XI–XIX веков: от Гастингса до Ватерлоо - Эдвард Кризи

Жители Вокулера попали под абсолютное влияние благочестия и искренности девушки, они верили в то, что она говорит правду о своей миссии. Жанна рассказывала им, что по воле Бога она должна предстать перед королем и что никто, кроме нее, не сможет спасти Францию. Она говорила, что предпочла бы остаться рядом с бедной матерью у прялки, но предначертания Бога заставляют ее следовать своей судьбе. Весть о «Деве», как ее называли, о ее святости и миссии распространялась все дальше и дальше. Бодрикур отправил ее с эскортом в Шинон, где в развлечениях проводил свои дни дофин Карл. Голоса потребовали от Жанны взять в руки оружие и одеться рыцарем, и самые состоятельные жители Вокулера соперничали за право экипировать и вооружить Жанну и дать ей боевого коня. Прибыв в Шинон, после некоторой задержки, Жанна предстала перед дофином. Во время аудиенции Карл намеренно оделся более скромно, чем многие из его придворных, и подмигивал им, предвкушая, как посланная Небесами непорочная дева обратит свои призывы не к тому, кому следует. Но она сразу же узнала его и встала перед ним на колени со словами: «Мой добрый дофин, Царь Небесный подсказал мне, что вы будете миропомазаны и коронованы в Реймсе и что вы станете земным королем во Франции». Возможно, раньше Жанна видела дофина на портретах или ей кто-то описал его. Но сама Жанна считала, что именно голоса внушили ей, к кому обращаться как к королю.[11]

Вскоре пошли слухи о том, что непорочная дева узнала короля благодаря чуду. Эта весть и множество других слухов быстро сделали Жанну знаменитой и влиятельной.

То состояние, в котором пребывали все слои общества во Франции, заставило всех с готовностью поверить в Божественное вмешательство на стороне тех сил, что доселе действовали так неудачно и терпели одно поражение за другим. Несчастья, обрушившиеся на королевскую семью и знать, многие расценивали как Божье наказание за высокомерие и недостаток благочестия. Те унижения, что терпел народ страны, как считало население, были посланы свыше за его грехи. А англичане с их жестокостью служили инструментом гнева Небес против Франции, который она сама накликала на себя. В то время Франция была глубоко религиозной страной. Да, было невежество, были предрассудки, нетерпимость, но была и вера. Эта вера сама творила чудеса, хотя многие считали их ниспосланными свыше. В тот момент в клерикальных кругах страны возникло одно из тех религиозных движений, которые время от времени зарождаются в среде духовенства разных народов, над причинами появления и распространения которых потом долго и безуспешно бьются историки. Многочисленные монахи и священники в сельских районах и городах страны проповедовали, что люди должны молить Небеса, чтобы самим избавить себя от грабежей, мародерства и жестокости иноземных захватчиков.[12]

Мысль о том, что Провидение тоже придерживается общественных законов, была абсолютно чуждой чувствам и мыслям людей того времени. Каждое политическое событие, каждый феномен природы считался непосредственным результатом исполнения воли Бога. Считалось, что ангелы и святые постоянно выполняют Его приказы и вмешиваются в дела людей. Церковь поощряла эти верования. Одновременно она распространяла также популярные идеи о том, что одновременно силы зла (Сатаны) тоже постоянно активно противостоят силам добра (Бога) в людских делах. Заодно с ними действуют маги и колдуны, за что они и получают сверхчеловеческие возможности.

Всем этим было обусловлено то влияние, которое Жанна получила на друзей и недругов. Как французы, так и англичане, и бургундцы с готовностью признали, что она прислана сверхъестественными силами. Главным вопросом оставалось, послали ли ее добрые или злые духи. Принесла ли она с собой «дуновение небес или жар ада». Ее соотечественники решили этот вопрос в ее пользу. Это подтверждалось и аскетичной праведностью ее жизни, святыми голосами, которые разговаривали с ней, и, что еще более важно, ее участием во всех церковных ритуалах и обрядах. Сначала дофин боялся того вреда, который могло бы принести его делу обвинение в связях с нечистой силой. Были проведены все возможные проверки, посредством которых, как считалось, будет доказана добродетельность и чистота Жанны. Наконец Карл и его советники «почувствовали, что могут безбоязненно принять помощь этой действительно достойной дочери святой церкви».

Возможно, что сам Карл и некоторые из его ближайших советников считали Жанну простой фанатичкой. Очевидно, что Дюнуа и другие полководцы пользовались самой широкой свободой повиноваться ее военным приказам или игнорировать их. Но среди народных и солдатских масс авторитет Жанны был непререкаем. Пока Карл, его доктора теологии и придворные дамы раздумывали над тем, признать ли Деву или изгнать ее, прошло довольно много времени. За этот период в Блуа была собрана небольшая армия, «последняя жатва для наших мечей», как говорили англичане, под командованием Дюнуа, Ла Гира, де Сентрайля и других французских вельмож, которые помимо личной доблести стали приобретать и опыт, результат долгих времен поражений. Было решено отправить Жанну с этими войсками для сопровождения конвоя продовольствия в Орлеан. Город к тому моменту находился в самом бедственном положении. Но сообщение с остальной страной не было окончательно прервано. И когда до жителей Орлеана дошел слух, что сама Лотарингская дева послана Провидением для того, чтобы освободить их город, осажденные сразу же стали настаивать на том, чтобы дофин немедленно направил ее к ним.

Жанна появилась в лагере под Блуа в новых, сверкающих серебром доспехах, верхом на вороном коне, с копьем в правой руке, с которым она научилась обращаться умело и грациозно.[13]

Она не надела шлем, поэтому каждый мог разглядеть миловидные черты ее лица, глубоко посаженные умные глаза и длинные темные волосы, которые впереди закрывали ее лоб, а сзади были схвачены лентой. С собой в седле она носила небольшой боевой топор и освященный в церкви меч. На лезвии меча было пять крестов, которые по ее просьбе были доставлены из церкви Святой Екатерины в Фьербуа. Оруженосец нес ее знамя, которое Жанна попросила украсить вышивкой, как подсказали ей голоса. Знамя было из белого атласа с вышитыми на нем лилиями словами «Иисус Мария» и молитвой во славу Спасителя. Впоследствии Жанна обычно сама несла свое знамя в битве. Она говорила, что хотя ей и нравится ее меч, но свое знамя она любит в сорок раз сильнее. И еще она любит нести его, потому что само знамя не может никого убить.

Экипированная таким образом, Жанна явилась, чтобы возглавить французских воинов, которые с солдатским обожанием любовались ее стройной фигурой, искусством, с которым она управляла боевым конем, и грацией, с которой она владела оружием. Ее военное обучение длилось недолго, но она успела многому научиться. Кроме того, она обладала прекрасной интуицией и редко вмешивалась в действия армии, предоставив это Дюнуа и другим, в ком она чувствовала грамотных военачальников. Ее тактика на поле боя была довольно простой. Как она сама описывала это: «Я обычно говорила, чтобы они смело шли на англичан, а затем сама смело шла в бой». Она призналась судьям, что это была ее единственная команда, и в этом была ее сила. Но, редко вмешиваясь в чисто тактические вопросы, во всем, что касалось дисциплины и морали, она была жесткой и требовательной. Все, кто прятался за спинами товарищей, изгонялись. Она заставляла и солдат, и командиров соблюдать религиозные обряды. Рядом с ней в армии шли ее личный капеллан и другие священники. На каждом привале устанавливался алтарь и совершались молебны. Богохульства и ругань не оставались безнаказанными. Ей повиновались даже самые огрубевшие душой ветераны. На время они отвергли ту животную грубость, которую успели воспитать в них годы кровопролития и насилия. Они чувствовали, что идут к новой жизни, и признавали святость посланной Небесами Девы, что вела их к победе.

25 апреля Жанна в сопровождении Дюнуа, Ла Гира и других командиров французской армии выступила из Блуа с конвоем продовольствия для Орлеана. Вечером 28-го числа они подошли к городу. Как свидетельствует в старой хронике Холл: «Англичане, понимая, что скоро прекратится эта война, что жители города не смогут долго продержаться без необходимых им провизии и пороха, ослабили на время свою обычную бдительность и не смотрели за окрестностями должным образом. Воспользовавшись этой небрежностью, французы, которыми в ту ночь командовал Пусель, смогли беспрепятственно и бесшумно, под прикрытием дождя и сильного ветра принять прибывшие им в город груз продовольствия и артиллерию». (Отряд Жанны прошел мимо южных английских укреплений утром. Англичане не решились его атаковать. – Ред.)

С наступлением дня Жанна в торжественной процессии прошла по улицам города в доспехах и верхом на белом боевом коне. Рядом ехал Дюнуа, а следом за ними – все рыцари ее армии и гарнизона города. Вокруг нее столпилось все население; мужчины, женщины и дети тянулись к ней, чтобы коснуться ее одежды, знамени или лошади. Они благословляли ее, уже считая своей освободительницей. Говоря словами двоих из них, присутствовавших на суде (которые привели только к ужесточению приговора и не помогли спасти жизнь героини), «когда жители Орлеана впервые увидели ее в городе, они подумали, что это ангел спустился с небес, чтобы спасти их». Жанна мягко отвечала на обращения к ней горожан. Она советовала им бояться Бога, верить в Него, чтобы избежать ярости врагов. Сначала она направилась в главную городскую церковь, где прочитала молитву Te Deum. Потом она поехала в дом Жака Бурже, одного из самых уважаемых горожан, чья жена пользовалась репутацией добродетельной дамы. Она отказалась присутствовать на великолепном банкете, который был дан в ее честь, и провела почти все время в молитвах.