Опасная скорбь - Энн Перри

Эстер не видела лица адвоката, так как он повернулся к Монку и присяжным, но голос его завораживал; каждое слово – отчетливо, словно вырезанное на камне; каждая фраза внедрялась в память, раскрывая все глубже причины трагедии.

Монк отвечал с должным почтением к суду, и лишь раз или два Эстер подметила на его лице признаки недовольства. Рэтбоун не церемонился с Монком, как с другими свидетелями, подчас он вел себя с ним просто враждебно. Вопросы задавал резко, то и дело придирался по мелочам. Лишь взглянув на присяжных, Эстер поняла, зачем он это делает. Те жадно ловили каждое слово свидетеля. Даже когда какой-то женщине в толпе стало дурно и соседям пришлось приводить ее в чувство, общее внимание нарушено не было. Казалось, Рэтбоун чуть ли не клещами вытаскивает из Монка признание в доброжелательном отношении к подсудимому, хотя Эстер знала, что особых усилий здесь не требуется. Она прекрасно помнила, как выглядел Монк, когда следствие подходило к концу, помнила его гнев, гримасу жалости и бессилия что-либо изменить. Это был один из тех редких моментов, когда Монк безоговорочно нравился Эстер, а их чувства полностью совпадали.

Суд прервал заседание, и Эстер покинула зал вместе с толпой, давившей ее со всех сторон и относившей то вправо, то влево. Оказавшись на улице, зрители кинулись к сгрудившимся на мостовой экипажам; корреспонденты торопились в редакции, чтобы материал успел попасть в завтрашний утренний номер; уличные краснобаи уже исполняли усовершенствованные версии баллады о деле Грея, разнося новости по лондонским переулкам.

Ежась под резким вечерним ветром, Эстер стояла на ступенях, освещенных газовыми фонарями, и искала глазами Калландру, с которой ее разлучили в людской давке. В этот момент на крыльце появился Монк, и она почти решилась окликнуть его. Под впечатлением от услышанного в зале суда Эстер заново пережила целую бурю эмоций и давно уже не сердилась на инспектора.

Да, но вполне возможно, что сам Монк не распрощался со своей презрительной манерой. Она стояла, не в силах заговорить первой, но и уйти тоже не могла.

Заметив ее, Уильям, напротив, сомневаться не стал и подошел к Эстер, слегка сдвинув брови.

– Ну, мисс Лэттерли, вы по-прежнему полагаете, что ваш друг мистер Рэтбоун справится с этим делом?

Она взглянула в его глаза и увидела в них тревогу. Резкий ответ здесь был неуместен – и неважно, друг ей Рэтбоун или нет. С помощью напускной язвительности Монк просто пытался скрыть свой страх за судьбу Менарда Грея.

– Полагаю, что да, – тихо сказала она. – Я наблюдала за лицами присяжных, пока вы давали показания. Конечно, я не знаю, чем кончится дело, но пока все идет неплохо. Мне кажется, что вопиющая несправедливость случившегося и наша перед ней беспомощность ужасает их сейчас больше, чем само убийство. Если мистер Рэтбоун сумеет поддержать в них такое настроение до вынесения приговора, то исход может быть благоприятен. По меньшей мере… – Эстер запнулась, внезапно осознав, что независимо от мнения присяжных убийство есть убийство. Присяжные просто не имеют права вынести Менарду оправдательный приговор. И даже если они так поступят, то в дело вмешается судья.

Монк знал это с самого начала. В глазах его возникло печальное понимание.

– Будем надеяться, что он произвел впечатление и на его светлость, – сухо сказал он. – Жизнь в Колдбат-филдз куда хуже, чем веревка.

– Вы придете сюда завтра? – спросила она, сменив тему.

– Да… Но ближе к вечеру. Раньше приговор все равно вынесен не будет. А вы?

– Да… – Эстер вдруг представила, что ей скажет на это Поумрой. – Но я тоже задержусь, если вы действительно уверены, что приговора не следует ожидать в первой половине дня. Мне бы не хотелось отпрашиваться из лечебницы без серьезного повода.

– Полагаете, они воспримут ваше желание заслушать приговор как серьезный повод? – сухо спросил он.

Она состроила было гримаску, но получилась почти улыбка.

– Нет. Я просто изложу свою просьбу в несколько иных выражениях.

– Неужели эта лечебница – предел ваших мечтаний? – Монк спросил об этом прямо, не церемонясь, но доброжелательно и с пониманием.

– Нет… – На этот раз Эстер и не подумала огрызнуться. – Там тоже хватает глупости, бессмысленных страданий, всяких нелепостей, которые давно можно было бы искоренить, если бы начальство меньше думало о себе и больше о деле. – Заговорив о лечебнице, она оживилась. – Никто не может понять, как много значит уход за больными и каких людей нужно подбирать для этой работы. Платят всего шесть шиллингов в неделю. Многие сестры пьют. Но теперь больница хотя бы обеспечивает их едой, а это лучше, чем воровать пищу у больных, как они привыкли делать раньше. Можете себе представить, какие люди идут туда работать! Большинство из них не умеют ни читать, ни писать. – Эстер передернула плечами. – Спят прямо в коридорах, полотенец и тазов вечно не хватает, подчас даже нет мыла, чтобы руки вымыть!..

Монк усмехнулся, но в глазах его читалось сочувствие.

– А вы? – спросила она. – Так до сих пор и работаете под началом мистера Ранкорна?

В какой степени ему удалось восстановить память, Эстер спросить не решилась – Монк слишком болезненно относился к таким разговорам. Да и Ранкорна, честно говоря, упоминать не стоило.

– Да. – Он поморщился.

– И с сержантом Ивэном? – Она невольно улыбнулась.

– Да, и с Ивэном тоже…

Монк, похоже, хотел добавить еще что-то, но тут на ступенях крыльца показался Оливер Рэтбоун, элегантный и довольный, уже без мантии и парика.

Монк прищурился, но от каких-либо замечаний воздержался.

– Думаете, есть надежда, мистер Рэтбоун? – жадно спросила Эстер.

– Надежда есть, мисс Лэттерли, – сдержанно отозвался адвокат. – Хотя пока весьма смутная.

– Не забывайте, что вам нужно убедить еще и судью, Рэтбоун, – ядовито сказал Монк, застегиваясь на все пуговицы. – А не только мисс Лэттерли, галерку или даже присяжных. Ваша работа перед ними может быть блестящей, но все это лишь оболочка, а не суть. – И до того, как Рэтбоун успел что-либо ответить, инспектор поклонился сразу и ему, и Эстер, повернулся на каблуках и зашагал вниз по темнеющей улице.

– Вот человек, которому не помешала бы толика обаяния, – кисло заметил Рэтбоун. – Впрочем, полагаю, что в его профессии это качество практически невостребованно. Я могу подвезти вас в своем экипаже, мисс Лэттерли.

– Думаю, что обаяние – весьма сомнительное качество, – произнесла Эстер, тщательно подбирая слова. – И дело Грея – ярчайший пример того, как можно употребить обаяние во вред.

– Охотно верю, что вы невысоко цените это качество, мисс Лэттерли, – сказал адвокат. Глаза его при этом смеялись.

– О… – Она хотела ответить такой же изящной колкостью, но ничего подобного просто не смогла придумать. Да и трудно сказать, кто именно был объектом тонкой насмешки Рэтбоуна: Эстер, Монк или он сам. Кроме того, было непонятно, содержала ли эта насмешка нечто обидное. – Да… – Эстер поискала нужные слова. – Да, я не доверяю людскому обаянию. По-моему, это просто пустой блеск, свет без тепла… Благодарю вас, я возвращаюсь вместе с леди Калландрой, но вы были весьма любезны, предложив воспользоваться вашим экипажем. Всего доброго, мистер Рэтбоун.

– Всего доброго, мисс Лэттерли. – Он поклонился, продолжая улыбаться.

Глава 3

Сэра Бэзила Мюидора и Монка разделял огромный, почти во всю комнату ковер. Сэр Бэзил был бледен, но лицо его не выражало растерянности – лишь изумление и недоверие.

– Прошу прощения? – холодно переспросил он.

– Никто не проникал в дом снаружи в ночь на понедельник, сэр, – повторил Монк. – За улицей наблюдали в течение всей ночи, причем с обоих концов…

– Кто наблюдал? – Мюидор приподнял черные брови, отчего его взгляд стал еще более жестким.

Монк едва не вспылил. Недоверие Мюидора болезненно укололо его, поскольку таило в себе сомнение в компетентности полицейского. Он подавил раздражение и продолжал по возможности ровным голосом:

– Дежурный констебль, хозяин дома, не спавший всю ночь, так как у него заболела жена; прибывший по вызову доктор. – Китайца Пэдди Монк умышленно не упомянул – вряд ли сэр Бэзил отнесся бы с доверием к такому наблюдателю. – А также все ливрейные лакеи и кучера, ожидавшие своих хозяев на углу Чандос-стрит, где был званый вечер.

– Тогда, очевидно, преступник проник в дом через конюшни, – раздраженно сказал Бэзил.

– Конюхи и грумы спят в помещениях над стойлами, сэр, – заметил Монк. – Всякий, кто попробовал бы вскарабкаться на крышу, вряд ли смог бы пройти бесшумно и не встревожить хотя бы лошадей. Влезть на крышу дома и спуститься по стене со стороны фасада практически невозможно, если только это не был скалолаз с веревками и специальным снаряжением…

– Ваша ирония неуместна, – оборвал его сэр Бэзил. – Я понял вашу мысль. Тогда, стало быть, он проник со стороны фасада, дождавшись, когда ваш патрульный констебль пройдет мимо. Другого ответа я не вижу. Не мог же он, в самом деле, прятаться в доме в течение всего вечера! И утром он не мог покинуть дом незамеченным, потому что уже проснулись слуги.