Три доллара и шесть нулей - Вячеслав Денисов

Вот такая история. Виктор Аркадьевич уже готовился стать председателем Кировского суда, однако ручеек информации о том, кто в чьей квартире живет, просочился сквозь огромные торосы Судебного департамента и превратился в лужу под ногами судей Кировского суда. Коллектив оказался не из хлипких, и вскоре Николаев попал в такие стесненные обстоятельства, когда «верхи больше не могут», а «низы просто не хотят». Председателем Николаев все-таки стал, однако не Кировского суда, а Центрального. Игорь Матвеевич никогда не забывает людей, которые сознательно влились в его «команду» и действуют не по принуждению, а по убеждению. Читай – по понятиям...

А вот Струге и в жизни, и в процессе судил не по понятиям, а по закону и не позволял стае трахнуть себя за право включения в свой коллектив, за право рвать куски от заваленной этой стаей добычи. Парадокс. Волк-одиночка, свято соблюдающий законы, придуманные стаей, не желающий влиться в нее по причине того, что она их нарушает. Более краткую характеристику для честного судьи найти, пожалуй, трудно. Потому и задерживались блага и звания, предусмотренные законом для Струге. Такие мелочи, как присвоение очередного классного чина. Когда на пять месяцев, когда на семь...

Сняв трубку, Николаев набрал номер.

– Антон Павлович, доброе утро.

– Доброе.

– Я тут бумаги перебирал и обнаружил, что третий классный чин вам должны были присвоить...

– В марте сего года, – аккуратно и без вызова перебил его Антон Павлович. – А почему вы об этом вспомнили?

– Да потому, что вы об этом не вспоминаете! Почему вы не попросили меня подготовить на вас документы в коллегию?

– Да потому что это, если мне не изменяет память, ваша обязанность.

– Антон Павлович, у меня в коллективе целых десять судей! Я не могу помнить жизненные вехи каждого!

– У вас в коллективе всего десять судей. Вот Игорь Матвеевич ничего не забывает, хотя у него в коллективе сто с лишним судей. Впрочем, я не в обиде. Если вы переберете весь мой послужной список, то обнаружите, что мне еще ни разу классный чин не присваивался вовремя. Ерунда какая. Не чинов ради служим, Виктор Аркадьевич. Ведь правда?

Николаев решил не принимать упрека. Он его не заслуживает. Уж в чем он не виноват, так это в том, что классные чины судье Струге присваивались с большой задержкой.

– У меня, знаете, – между тем продолжал Антон Павлович, – вся судейская служба, как женская жизнь. Сидишь и ждешь – придут, не придут?..

– Ладно, Антон Павлович, не ерничайте, – миролюбиво заметил председатель. – Я сегодня же подготовлю все документы в коллегию и напишу на вас характеристику.

– Хорошую? Думаете, дело выгорит? Вот Лукин, например, считает, что разлагающейся тушке рассол уже не поможет.

– Это вы о ком?..

– О себе, разумеется. А что касается моего молчания относительно присвоения классного чина... Знаете, Виктор Аркадьевич, забота об излишнем часто заканчивается потерей необходимого. Отдельные члены коллегии, приближенные к императору, начнут задавать каверзные вопросы. В прошлый раз меня, например, один из областных судей спросил: «А почему вы, Струге, играете на стадионе в футбол с ранее судимыми гражданами? Не кажется ли вам, что подобными действиями вы дискредитируете судебную власть?»

– А вы что, с ранее судимыми в футбол играете? – опешил Николаев.

– Вот видите, и вы туда же. А я что, перед игрой должен проверять у игроков соперничающей команды наличие справки о судимости? А я думал, что вы удивитесь тому, что кто-то позволяет себе вести наблюдение за частной жизнью судьи.

Николаев поморщился, в очередной раз убедившись в том, что причины, по которым Лукин желает сжить Струге если не со света, то хотя бы из судейского сообщества, ему понятны.

– Оставим темы, далекие от основной, – предложил он, ощущая во рту привкус кислоты. – Я подготовлю документы, и после вашего выхода из отпуска вы как раз успеете на июльскую коллегию. Классный чин не только звание, Антон Павлович, это еще и прибавка к зарплате, поэтому зря вы молчаливым гордецом живете. Пятьсот-семьсот рублей в нашей жизни – не так уж мало. Так что успокойтесь и спокойно отдыхайте, я все сделаю. А гордыня... Гордыня еще никому не пошла на пользу.

– Вы еще скажите, что она смертный грех, – добавил Антон. – И я назову вам место, где остальные шесть совершаются так активно, что моя гордыня отдыхает и без вашего совета.

Не желая становиться участником разговора, при котором будут упомянуты неприкосновенные судейского мира, Николаев быстро попрощался и повесил трубку.

Положил трубку и Антон. В том, что классный чин ему присвоят, он не сомневался: чтобы его не присвоить, нужны веские основания. А вот задержать представление – можно. Что сейчас и произойдет. Николаев подготовит документы и отправит, а они будут пылиться в шкафу квалификационной коллегии до декабря. Впрочем, Струге от этого ничуть не переживал, потому что знал – его дурное расположение духа будет бальзамом для тех, кто все десять последних лет его службы пытается вспороть ему судейское брюхо. В коллективе сильных мира сего, к коим относятся и судьи, не бывает прощения ошибок и времени, предоставленного для исправления ситуации. Один неверный шаг – и тебя засосет в трясину. При этом вокруг будут стоять многие из тех, кто носит мантию, и помогать уйти тебе на дно.

В половине пятого вечера в кабинет вошел тот, чьего появления Струге никак не ожидал.

– Посоветоваться хотел. – Уложив папку на стол, Пащенко стал ковыряться в сигаретной пачке. – Интересные подробности всплывают, Антон Павлович...

– Ты об убийстве бизнесмена из Германии? Как его? Франк...

– Бауэр, – подсказал Пащенко. – Франк Бауэр. Чуть-чуть не дотянул до Беккенбауэра... Алиса, у вас спички есть в кабинете?

Струге усмехнулся и бросил на стол зажигалку.

– Представляю, как весело живется твоему секретарю! Так что за подробности?

– Тут вот какая штука выходит. Этот Бауэр держит в Потсдаме пяток гаштетов, и, как я понял из рассказов его коллег и вдовы, прибывшей за телом, его бизнес особо не процветает. Сорок процентов дохода, что он получает при ведении своих дел в Германии, съедают налоги. При таком положении вещей пытаться создавать в такой стране, как Россия, тем более в таком ее городе, как Тернов, сеть ресторанов по меньшей мере бесперспективно. Для иностранных инвесторов смиряться с бесследным исчезновением половины вложенного капитала непросто. Герр Бауэр имел некоторые сбережения, однако их не хватит не то что на сеть, а на два ресторана быстрого питания. Мариноха же, его так и не состоявшийся компаньон, уверяет следствие в том, что немец хотел оцепить забегаловками весь Тернов. Конечно, требуемый уровень капиталовложений в Тернове гораздо ниже, чем, скажем, в той же Москве, однако остается непонятным, на что рассчитывал Бауэр, приезжая к нам с пустым карманом.

– Может быть, ни жена, ни его приехавшие знакомые не знали об истинных масштабах капитала господина Бауэра? – спросил Антон, сортируя на столе бумаги. – Моя жена, к примеру сказать, понятия не имеет, сколько денег у меня лежит во втором томе «Консуэло» на второй полке шкафа.

– Не путай себя с пунктуальным немцем, который знает, что деньги выгоднее держать в Потсдамском банке, а не в произведениях бабы с мужским именем Жорж.

– Потому-то я еще и жив, что больше доверяю сомнительным бабам, нежели Сбербанку, – отрезал Струге.

– Чтобы вывезти тело Бауэра, его супруга обратилась за помощью к социальным службам Потсдама. – Пащенко пустил в потолок последнюю струю табачного дыма и смял в пепельнице сигарету. Реплику Струге он пропустил мимо ушей. – Бизнесмен привез с собой вещей на месяц проживания, а Мариноха утверждает, что всех дел у Бауэра было – это осмотреть места возможного расположения кафе, которые тот ему приготовил, подписать необходимые бумаги и вернуться в Германию. То есть дел на два дня максимум. Зачем немец вез в Тернов чемодан, набитый вещами, словно его, непутевого, выгнала из дома жена? Вот это все, вместе взятое и перемешанное, и вызывает у меня подозрение.

Струге оттолкнул от себя папку и посмотрел на Алису, которая, впервые оказавшись в водовороте рассуждений одного действующего и одного бывшего сыщика, слушала беседу затаив дыхание.

– А ты что скажешь, Алиса? – Антон улыбнулся. – Что ты можешь сказать как женщина?

– Я не знаю, что там произошло в той гостинице, только мои родители вот уже четыре года живут в Дюссельдорфе, и каждый из них знает счета другого, как расположение родинок на своем теле. Ваш немец или мошенник, или у него во внутреннем дворике дома закопана большая сумма наличных, которые он украл из банка... Кстати, а кто его убил?

Засмеяться Струге уже не смог – этот последний день на работе высосал из него все силы, а Пащенко был не из тех, кто веселится над девичьим наивом.

– Да черт его знает, – бросил он, скользнув лукавым взглядом по мантии судьи. Струге снимал ее с плеч, и казалось, что в кабинете орудует фокусник. – Козел какой-то.