Дар Калиостро. Повести и рассказы - Юрий Быков

– Зубарева! – взвыл Смагин. – Ты неисправима! Ты даже не слушала меня!

– Лешечка, я тебя слушала. Не хочешь, ну и не надо. Ты только хорошенько подумай…

– Все, Зубарева! – перебил ее Смагин. – Или ты тихо проживаешь свои богатства, а их у тебя еще и внукам хватит, или… или пеняй на себя!

Смагин нажал на кнопку отбоя.

Ночью, во сне, он общался с Покачуевым, и это был совершенно другой человек. Смагин, конечно, не рассчитывал увидеть Покачуева таким же, как на Старой площади – холодным и надменным.

И все-таки…

Человек, с которым он общался теперь, был скромен, учтив, и во взгляде его сквозило искреннее уважение к собеседнику. Смагину – президенту вспомнилось даже известное изречение "Без лести предан". Однако он сразу осекся, сознавая, что этот девиз с дворянского герба никакого отношения к искусному лицедею Покачуеву не имеет.

Смагин спросил:

– Отчего это вы – руководитель столь высокого ранга! – лично озаботились моим портретом? Вам не хватает подчиненных?

– Поскольку речь идет о написании не просто вашего портрета, а официального портрета главы государства, я посчитал, что мой долг взять руководство в этом важнейшем деле на себя.

– Ну, и каковы успехи?

– Видите ли… художник Смагин отказался работать.

– Почему?

– Его не устроил гонорар.

Смагин пристально посмотрел на Покачуева. У того было невозмутимое лицо.

– А я имею сведения, будто вы вообще не предложили ему гонорара… Кстати, не пойму, по какой причине? Неужто вы опустились бы до того, чтобы прикарманить его деньги? (А чем черт не шутит?! – промелькнуло у Смагина в голове.) Во всяком случае, вы обманули меня, Константин Львович!

Покачуев побледнел. В глубине его глаз замерцал страх. Но он устоял, не дал ему себя одолеть.

– Я и в самом деле гонорар не предлагал, – сознался Покачуев. – И, поверьте, глубоко сожалею о том, что вынужден был сказать вам неправду. Именно вынужден. Чтобы объяснить почему, позвольте начать с примера. Выдающийся художник Бродский, писавший Ленина, или другой мастер – Налбандян, создавший не один портрет Сталина, думаю, вряд ли требовали вознаграждения за свои работы. И не потому, что деньги им были не нужны, а потому, что относились они к этим выдающимся личностям с огромным уважением. Они, как и весь народ, любили их, а деньги… Деньги всегда унижают высокие чувства. Но ведь и наш народ любит вас ничуть не меньше! И Смагин как частица этого народа должен был бы оскорбиться, заговори я с ним о деньгах… Так я думал, а потому и не предложил никакого гонорара. Однако я ошибался. Первым делом господин Смагин потребовал денег… Есть в русском языке слово такое – отщепенец. Очень выразительное, хоть и затертое советской пропагандой. К Смагину оно подходит наилучшим образом. Как видите, говорить об истинных причинах отказа Смагина – досадно. И стыдно. Не за себя – за него! Я потому и решился на неправду, чтобы не огорчать вас. Мы найдем другого, по-настоящему достойного художника…

"Вот слушаю его, – думал Смагин, – и верю: художник Смагин – сволочь, а народ любит своего президента. Удивительный он все-таки прохвост, этот Покачуев! Хотел уволить, да вся злость куда-то подевалась. Ладно… Все равно я выхожу из игры. Пусть живет…"

– Вот что, – остановил его Смагин. – Другого художника не надо. Завтра же свяжитесь со Смагиным и договоритесь о гонораре. Вам все ясно?

Покачуев коротко кивнул.

– Тогда можете идти.

У самых дверей Покачуев развернулся и, пронзительно глядя в глаза Президента, сказал:

– Еще раз прошу меня извинить.

В 12 часов следующего дня Смагин сидел в приемной Покачуева. Волоокая секретарша показывала ему листок с обозначением суммы гонорара. Сумма была более чем достаточная.

К Покачуеву его так и не пригласили.

XV

Газетная статья называлась "А прав ли был Чаадаев?" Автор напоминал, как еще полтора года назад политологи, эксперты и прочие комментаторы то и дело ссылались на русского философа XIX века П. Я. Чаадаева, считавшего, что предназначение России – служить всем народам примером того, как не следует жить.

"Дословно, – уточнял автор, – мысль П. Я. Чаадаева, изложенная им в первом "Философическом письме", звучит так: "Про нас можно сказать, что мы составляем как бы исключение среди народов. Мы принадлежим тем из них, которые как бы не входят составной частью в род человеческий, а существуют лишь для того, чтобы преподать великий урок миру". Из контекста письма видно, что речь идет об уроке, т. е. примере, – отрицательном. Но так ли это на самом деле? События последнего времени убеждают: Россия способна на положительный пример!" "… За короткий срок Президенту и правительству удалось повернуть государственный корабль в сторону интересов подавляющего большинства населения. С сокрушением олигархии высохли и отпали щупальца коррупции, поднялся с колен мелкий и средний бизнес, ожили заводы, началось обновление села…" Перечисление достижений коснулось практически всех сторон жизни, включая спорт (автор в связи с этим упоминал об успешном выступлении за Россию конфискованного у известного олигарха итальянского футбольного клуба). "Страна на невиданном подъеме! – заканчивал статью автор. – Пора господам обозревателям поговорить о "русском чуде" и заодно ответить на вопрос, который мы им задаем: "А прав ли был Чаадаев?"

Смагин отложил газету. Все-таки не зря он передумал избавляться от нигеллового дара. Жизнь, и в самом деле, налаживается. Во всем.

Год назад, не дождавшись положенного Смагину ордера на новое жилье, они с Лерой переехали на дачу, которую купили в ближайшем Подмосковье. Дача эта принадлежала раньше кому-то из тех, кто не пожелал оставаться в стране, изменившей свой курс. Стоили такие дачи не слишком дорого, поскольку на рынке недвижимости образовался их явный излишек.

Большой, но уютный дом настраивал на мысли о многочисленном потомстве. Вокруг дома был сад, разбитый по всем законам ландшафтного дизайна, – с прудом и рокарием, альпийской горкой и цветником.

Лера неожиданно обнаружила в себе интерес к разведению цветов и особенно… кактусов.

– Почему именно кактусы? – посмеивался Смагин. – Они же колючие.

– Трудно объяснить… Помню, в моем детстве показывали по телевизору старую комедию "Взрослые дети". Там героиня Зои Федоровой разводили кактусы и все ждала, когда один из них, особенно редкий, зацветет. Ждала, ждала, а когда он расцвел к ее "взрослым детям" пришли гости и заветный цветок сорвали… Мне почему-то после этого фильма ужасно захотелось разводить кактусы. Только я вскоре об этом забыла. А теперь вот вспомнила…

Лерино увлечение оказалось настолько серьезным, что она даже вступила в клуб цветоводов.

"Пора бы ей уже и вернуться", – подумал Смагин, глядя на часы.

Утром Лера уехала в Москву, где ее клуб организовал в ВВЦ большую выставку цветов.

У Смагина всегда вызывал иронию образ американской домохозяйки – благо, Голливуд позаботился, чтобы донести его миру. Нет, этих добропорядочных леди нельзя обвинить в лентяйстве. Постоянно озабоченные организацией благотворительных вечеров, распродаж и конкурсов на лучший яблочный пирог, они то и дело сбиваются в различные комитеты и самозабвенно ищут ответ, синими или красными должны быть ленты на цилиндре главного распорядителя мероприятия старины Хэнка? Хотя, если разобраться, почему только об американках речь? Разве не той же иллюзорной жизнью жили русские барышни с их альбомами и домашними спектаклями? Наверно, это явление всеобщее: жизнь мельчает, когда в ней царят покой и достаток.

Вот и Лера… Из фирмы она давно уволилась: необходимость зарабатывать деньги отпала, а то, чем она там занималась, вовсе не было ее любимым делом. Сидеть же сутками в четырех стенах – эдак и Смагин не смог бы!

– Нет, пора заводить потомство, – проворчал он, чувствуя, как портится настроение. Опять, тревожа, поплыли мысли о последнем сне. Самое неприятное состояло в том, что касался он Леры. Странный был сон…

От размышлений Смагина отвлекла знакомая трель клаксона: Лера сигналила ему, как всегда, подъезжая к дому.

– Наконец-то, – заулыбался Смагин.

Фраза "найти свою половину" для большинства ничего не значит: дежурный оборот речи, дань какому-то там мифу. И только те, кто не может дышать друг без друга, знают, что легенда о разлученных половинках былой гармонии вовсе не миф.

– Все прошло великолепно! – рассказывала Лера. – Народу на выставке была тьма. И вдруг в два часа приезжает… Кто бы ты думал?.. Президент! И прямо ко мне, как к старой знакомой. Слушай, а сколько раз мы с ним встречались? На приеме в Кремле, на твоей выставке и еще раз на приеме. Всего-то три раза… В общем, по-приятельски так под локоток меня берет, и я его минут сорок вожу по выставке, объясняю все, показываю… Видел бы ты лица моих клубных подружек.

Рассказывая, Лера вышла, чтобы переодеться. Она вернулась в легком халатике, искушая всем своим видом.