Дар Калиостро. Повести и рассказы - Юрий Быков

Она потупилась.

– Про синяк тоже правда…

Смагин приобнял ее, и она доверчиво к нему приблизилась.

– Я хочу написать ваш портрет.

– Портрет? Вы разве художник?

– Вообще-то да. Я Стогановку закончил.

– Ну… я не знаю… А когда? Где?

– Начнем прямо сейчас. У меня в комнате – чистый холст.

– Хитрец вы, Алеша, – рассмеялась Лера. – Я что, по-вашему, совсем наивная?

– Честное слово! Только портрет!

– А ты меня обманул, – сказала она, рассматривая остатки лепнины на потолке.

Смагин и сам не мог понять, как все случилось. Что-то сродни горячки охватило их, как только переступили они порог его комнаты. Не хватало дыхания, сердца ходили ходуном, готовы были полопаться вены…

– Я в полном от себя недоумении, – снова заговорила она. – Раньше случалось: я изменяла мужу. Но чтобы так!.. Сколько мы с тобой знакомы?

– Всю жизнь. Тебе так не кажется?

– Кажется. Но так не бывает… А вообще-то, знаешь, мне совершенно не стыдно…

Из коридора послышался шум.

– Гости начинают расходиться, – заметила Лера. – Ты меня все-таки немножко порисуй, а то как-то совсем уж вызывающе получается.

Смагин заканчивал карандашный портрет Леры – такой, какие во множестве рисуют на Арбате, – когда в дверь постучали. Он нисколько не удивился, увидев Татьяну.

– Лерка, а мы тебя потеряли. Расходимся уже. Ты с нами? – стелился бархатом ее голос, а глаза были настороженные, недобрые.

– Покажите-ка, покажите-ка, – потянулась она к рисунку. – А говорили, что только Президента изображаете… Здорово! Просто красавица! Ну, а на меня у вас время найдется?

– Поздно уже, Танечка. Как-нибудь в другой раз.

– Все ясно… Ну, ладно. Бай, бай, господин художник!

Когда Лера уходила, Смагин незаметно для всех шепнул ей на ухо:

– Я буду ждать тебя каждый день.

Ночью Смагину приснилось, будто бы он – Президент. В огромном кабинете со штандартом позади кресла он подписывает указ о назначении Генеральным прокурором страны какого-то Марка дель Рондо.

VI

Смагин проснулся поздно и долго лежал в задумчивости, отсеивая сон от событий вчерашнего дня. Все перепуталось. Уж не приснилась ли ему пляска майора Насильникова? Зато в пальцах еще оставалось ощущение паркеровской ручки, которой он подписывал президентский указ. А Лера?

Вдруг в памяти осветилось: "Кажется, она забыла рисунок!"

Смагин вскочил. Рисунок с милой женской головкой лежал на столе. Значит встреча с Лерой – явь!…

Хорошо, что Нигелла устроил новоселье!

Вообще-то совсем необязательное, ведь не сегодня – завтра Артурычу предстояло, как и остальным нерасселенным жильцам дома, отправиться куда-нибудь в Бутово или Куркино.

Смагину захотелось действий. Пока принимал душ, готовил завтрак, родилось решение: отныне он будет зарабатывать на жизнь только профессией! Как художник, черт возьми!

"Надо б для начала побывать на каком-нибудь вернисаже, осмотреться, воздухом подышать…Прямо сейчас и поеду".

Доедая омлет с помидорами, Смагин взглянул на часы и включил телевизор. На экране возникло знакомое лицо ведущего «Новостей» Крапивина – худое, с провалившимся щеками и в крупных очках. Крапивин выделялся тем, что за многие годы работы диктором так и не научился читать без запинаний телесуфлер и обладал замедленным, как у совы, рефлексом моргания. Он, между прочим, был нисколько не хуже своих коллег, также примечательных всяк по-своему: кто дикцией, кто наружностью.

Похоже, отошли в прошлое те времена, когда к телеведущим предъявлялись строгие требования. Теперь при подборе кадров, видимо, действовал принцип: ну и что, что шепелявит? Ну и что, что челюсть квадратная? Никакой дискриминации!

Может, так и надо – вполне по-западному, демократично, только Смагин всякий раз искренне переживал за Крапивина, когда тот попадал впросак.

Крапивин, как всегда, пожевал губами, неторопливо сморгнул и начал:

– Президентом подписан указ о назначении на должность Генерального прокурора гражданина Италии Маркса… извините, Марка дель Рондо…

Смагин не донес до рта последний кусок омлета и не испытал обычного смущения за крапивинский промах. Ошарашенный, он пришел в себя только, когда сочная помидорная мякоть, сорвавшись с вилки, плюхнулась в тарелку.

"Да нет же, никакой чертовщины здесь нет, – попробовал успокоиться Смагин. – Все логично: сказанное вчера одним из гостей запомнилось мне на подсознательном уровне, а ночью проявилось во сне…"

"Так-то оно так, – выполз Червь Сомнения. – Но тогда получается, что Президент читает газеты. Да к тому ж почерпывавает из них здравые мысли! Воля ваша, но в это поверить невозможно!"

"Как-то чересчур безапелляционно… – попытался возражать Смагин. – Такое вполне возможно. И не только теоретически…"

"Но отчего-то раньше, – изогнулся Червь, – Президент в подобных поступках замечен не был"

Смагин выскочил из комнаты. В конце коридора плеснулась, исчезая за поворотом, тельняшка Нигеллы.

– Артурыч! Погоди!

Нигелла был, как всегда, бодр и улыбчив.

– Ты чего такой? Расслабься! А то пойдем ко мне – поправимся. У меня со вчерашнего осталось.

Но Смагин его не слушал:

– Артурыч, этот гость твой, ну, с длинным таким лицом, он кто?

– Горемыкин. Работает у нас номер с пуделями.

– А туда, – Смагин показал на потолок, – в президентские круги он не вхож?

Нигелла хохотнул.

– Горемыкин-то? Думаю, еще нет. Вот когда со слонами работать начнет… Что с тобой, Алексей?

– Помнишь, он вчера сказал, что нужно Генеральным прокурором назначить иностранца? Так вот. Сейчас в «Новостях» сказали, что Президент подписал соответствующий указ! Этот Горемыкин как будто заранее все знал…

– Простое совпадение – не более того… И потом, это же не его идея, а какого-то журналиста. Который, может, и пронюхал о ней в тех самых, – Нигелла вскинул палец, – кругах, а потом выдал ее за свою. Логично?

Смагин прислушался: Червь Сомнения свернулся и затих. Он повеселел. Заметив перемену в лице соседа, Нигелла улыбнулся:

– Что ты так всполошился?

– Да и сам не пойму…

– Может, зайдешь?

– Извини, Артурыч. Тороплюсь.

Стоило Смагину открыть свою дверь, как в глаза ему бросился… майор Насильников: телевизор, оставшийся работать, выдавал очередной сюрприз. Насильников понуро сидел в некотором отдалении от стола, за которым мужчина в синем мундире – прокурорский работник – что-то записывал.

Строгий закадровый голос вещал: "Сотрудниками Управления собственной безопасности раскрыта группа "оборотней в погонах". Ее возглавлял начальник одного из столичных подразделений милиции. В группу входила также и супруга главного «оборотня» – начальник паспортного стола…"

Вернувшись памятью во вчерашний вечер, Смагин отчетливо понял, что загадку Насильникова ему не разрешить: разум капитулировал перед ней. Пляшущий майор – оборотень, Генеральный прокурор иностранец… Нет, от всего этого явно попахивало чертовщиной…

VII

Ему не пришлось долго ходить по вернисажу, чтобы понять: выставленные здесь работы, за редким исключением, рассчитаны на очень посредственный вкус.

Художники в ожидании покупателей мерзли, сбивались в кучки и "принимали на грудь".

Интересующихся было немного, покупателей – единицы.

В основном предлагались натюрморты и пейзажи. Однажды только Смагин набрел на табличку с надписью "Рисую портреты по фотографиям". Для наглядности рядом с черно-белой фотографией молодого офицера с множеством боевых наград, снявшегося, наверно, сразу после Победы, – радостного, счастливого и имевшего от этого несколько глуповатый вид, висел его же портрет маслом – со спокойным, мужественным лицом, что, видимо, должно было демонстрировать творческий подход художника к исполнению заказа. Сам же художник, как заметил Смагин, готовился согреться, наливая что-то из фляжки в складной стаканчик. Выпив, он приосанился, блеснул взором. Было самое время приступить к нему с расспросами о здешних порядках, ценах и прочем. Но Смагин не успел: он увидел… Олю Зубареву.

Она стояла напротив, возле работ художника – пейзажиста, явно собираясь одну из них приобрести. Ее сопровождала пара охранников. Но это были другие, не вчерашние "лбы".

Пейзажист в предвкушении гонорара галантно кружил вокруг Ольги. Был он черноус, с бородкой и бархатной бабочкой, торчавшей из-за ворота плаща.

– Автор этих работ перед вами, – мягко басил он. – Солнечное, радостное состояние души перенес я на эти полотна…

Полотна представляли собой изображение белых березок на фоне голубенького неба.

Подобной дряни здесь хватало. Очевидно, Ольга совсем не разбиралась в живописи, а именно к этим картинам привлек ее внешний вид пейзажиста.

– Сколько вы хотите вот за это полотно?

Ответ поразил Смагина.

– Ольга! Постой! – вырвалось у него.