Великая стена - Аластер Рейнольдс

Уоррен протянул ему руку. Помедлив, Клавэйн снова взглянул в единственный глаз брата. На него смотрел следователь: глаз был светлым, бесцветным и холодным, как январское солнце. Он горел ненавистью. Уоррен презирал Клавэйна за пацифизм; за веру в то, что любой мир, даже мир, представляющий собой периоды настороженного затишья между кризисами, всегда лучше войны. Эти разногласия уничтожили последние братские чувства, еще теплившиеся между ними. Сейчас, напоминая Клавэйну о том, что они братья, Уоррен не скрывал неприязни.

— Ты неверно судишь обо мне, — прошептал Клавэйн, затем осторожно пожал Уоррену руку.

— Нет, я прав, уверен в этом.

Клавэйн миновал шлюз, и люк захлопнулся за ним. Вой уже пристегнулась; взгляд ее был безжизненным, словно она смотрела в бесконечность. Клавэйн подумал, что она загружает копию договора через свои имплантаты, прокручивает его перед глазами, пытаясь найти лазейку, возможно, запустила глобальный поиск ссылок на полицейские акции.

Корабль узнал Клавэйна, и его интерьер преобразился в соответствии со вкусами пилота. Теперь зеленый цвет приобрел бирюзовый оттенок, показатели приборов и рычаги управления расположились как можно компактнее, отражая только наиболее важные системы. Несмотря на то что шаттл был самым маленьким гражданским судном, на котором доводилось летать Клавэйну, он казался собором по сравнению с десантными кораблями, использовавшимися во время войны: те были такими крошечными, что облегали пилота, как средневековые доспехи.

— Не волнуйтесь насчет договора, — сказал Клавэйн. — Обещаю вам, Уоррен не получит возможности использовать свою лазейку.

Вой очнулась от транса в раздражении:

— Лучше бы вы оказались правы, Невил. Кто надеется на неудачу — я или ваш брат? — Она говорила по-французски с квебекским выговором, Клавэйну пришлось сделать усилие и переключиться, чтобы понимать ее. — Если мои люди обнаружат здесь скрытый подвох, вам придется чертовски дорого заплатить.

— У Уоррена есть куча причин ненавидеть Объединенных после битвы на плато, — объяснил Клавэйн. — И он тактик, не специалист по полевым операциям. После прекращения огня мои знания о червях стали высоко цениться, так что мне нашлось дело. Но Уоррен не обладает гибкостью.

— Значит, это дает ему право подталкивать нас к новой войне? — Вой говорила так, словно ее люди тоже участвовали в последнем столкновении.

Но Клавэйн знал, что она права. Если вражда между Коалицией и Объединенными вспыхнет с новой силой, Де-маршисты не смогут оставаться в стороне, как пятнадцать лет назад. И все догадывались, на чью сторону они станут.

— Войны не будет.

— А если вы не сможете договориться с Галианой? Или вы собираетесь воспользоваться личным знакомством?

— Я просто был ее пленником, и всё.

Клавэйн взялся за рычаги управления — Вой говорила, что пилотирование наводит на нее скуку, — и поднял шаттл с Деймоса. Они полетели по касательной к экваториальному кольцу, окружающему спутник, и сразу перешли в свободное падение. Клавэйн пальцем очертил на стене прямоугольный иллюминатор, который тотчас же стал прозрачным.

На мгновение перед ним мелькнуло отражение в стекле: он выглядел гораздо старше своего возраста; седая борода и волосы делали его похожим на старца, скорее даже на патриарха. Потушив свет в кабине, Клавэйн испытал некоторое облегчение; он увидел Деймос, уменьшающийся с удивительной скоростью. Темная громада дальнего из двух спутников Марса, окруженная яркой, усеянной окнами лентой подвижного кольца, щетинилась орудиями. Последние девять лет Деймос был его миром, но сейчас он мог бы обхватить его большим и указательным пальцами.

— Не просто пленником, — возразила Вой. — Никто, кроме вас, не возвращался от Объединенных в здравом уме. Галиана даже не попыталась внедрить в вас свои аппараты.

— Нет, не пыталась. Но лишь потому, что время было на моей стороне. — Клавэйн повторял старые аргументы — столько же ради себя, сколько и ради Вой. — Я был у нее единственным пленником. Тогда она проигрывала войну; еще один новообращенный не изменил бы положения. Условия прекращения огня были тщательно выработаны, и она знала, что ей выгодно освободить меня, не причинив вреда. Но было и еще кое-что. Мы считали, что Объединенные не способны на такие примитивные чувства, как милосердие. Когда дело касалось нас, они вели себя хуже пауков. Поступок Галианы изменил это мнение. Среди высшего командования возникли разногласия. Если бы она не отпустила меня, то они вполне могли бы нанести по ней ядерный удар.

— Значит, здесь не было совершенно ничего личного?

— Нет, — ответил Клавэйн. — Абсолютно ничего личного.

Вой кивнула, в остальном никак не показывая, что верит ему. Это было искусство, в котором некоторые женщины достигают совершенства, подумал Клавэйн.

Разумеется, он очень уважал Вой. Она была в числе первых людей, которые несколько десятилетий назад проникли в океан Европы. Сейчас планировалось сооружение сказочных городов подо льдом, и Сандра Вой возглавляла этот проект. Предполагалось, что в неструктурированном демар-шистском обществе нет места иерархии, но люди, обладавшие талантами Вой, поднимались по карьерной лестнице, ею же самой и созданной. Она содействовала мирным переговорам между Объединенными и Коалицией Клавэйна и поэтому сейчас летела на Марс; Галиана согласилась на визит Клавэйна только при условии, что его будет сопровождать нейтральный наблюдатель, и очевидный выбор пал на Вой. Уважать было легко. Однако доверять оказалось гораздо сложнее: Клавэйну приходилось мириться с тем фактом, что женщина-Демаршист, голова которой была нашпигована имплантатами, мало чем отличалась от врагов.

Спуск на Марс был трудным: они садились под прямым углом.

Один или два раза их засекли автоматические системы слежения, расположенные на сети заградительных спутников. Орудия, парившие над гнездом, вращаясь синхронно с орбитой Марса, на несколько секунд нацелились на корабль, магнитные рельсовые пушки приготовились к бою, но затем выяснился дипломатический статус шаттла, и ему позволили лететь дальше. Заграждение действовало весьма эффективно; иначе и быть не могло, ведь Клавэйн в основном сконструировал его сам. За пятнадцать лет ни один корабль не смог ни войти в атмосферу Марса, ни покинуть ее и ни одно наземное средство передвижения не выбралось из гнезда Галианы.

— Вот она, — произнес Клавэйн, когда за горизонтом показалась Великая Стена.

— Почему вы говорите об этом сооружении в женском роде? — удивилась Вой. — Я никогда не чувствовала потребности персонифицировать его, хотя это мое создание. А кроме того… даже если когда-то оно было живым, сейчас оно мертво.